Я только успел покинуть сиденье, как Сокол с улыбкой на лице быстро подешел с протянутой навстречу рукой.
– Рад вас видеть, господин Малыгин!..
– Зачем такие церемонии, – ответил я.
Оба стиснули ладони друг друга покрепче, показывая, что у нас сердца здоровые, пульсовая разница в норме, а кровь насыщена кислородом, что так необходимо для интенсивной работы неокортекса.
Сокол оглядел меня оценивающе, еще помнит время, когда мы мерились бицепсами, у него тогда оказалось на полсантиметра больше в обхвате, а сейчас с виду уже на пять-шесть, когда только и успевает работать и качаться.
– Следим за вашими прогнозами, – напомнил он, – и ориентируемся на них!
– А я на ваши разработки, – ответил я с тем же градусом любезности. – Показывайте…
Собственно, всю информацию я мог бы получить и виртуально, также виртуально походить по цехам, где разрабатывают чипы и гоняют на проверочных стендах, но мне очень важно пройтись вдоль линии, посмотреть на работающих, перекинуться с кем-то словом.
Это вплетается в ту кашу из мировых новостей, откуда вылавливаю нужные крупицы ценных именно для меня сведений, где данные о повышении температуры Мирового океана сплетаются с ростом волнений в Гватемале, отталкиваются от уменьшения запасов палладия в Китае и коррелируются с ростом прекращения выпуска кондиционеров в Западной Европе.
Мои прогнозы опираются, как я говорю, на точные статистические данные, на самом деле так только частично, в очень большой степени допускаю и нечто интуитивное, что на самом деле тоже результат сложнейших вычислений где-то в глубинах неокортекса, сути которых не прослеживаю, но уже доверяю.
Сокол достал из шкафчика и молча протянул легкий комбинезон со встроенной системой автономной подачи воздуха.
Пройти пришлось через два шлюза и один душ, наконец дверь в так называемый цех распахнулась, открывая два ряда установок вдоль стен и узкий проход между ними.
Я прошел через узкую дверь первым, быстро хватая взглядом, что и как изменилось за время с прошлого посещения.
Чипы здесь не только разрабатываются, но также изготавливаются прототипы, а дальше, не выпуская за дверь лаборатории, тестируются, проверяются и снова в доработку. Дело даже не в высоком проценте брака – на первых порах, понятно, зашкаливает, – но еще чипы нового поколения слишком капризные, всегда выдают меньше того, что от них требуем, и если наверх сообщить какие-то сроки, то там с бараньим упрямством будут требовать их соблюдения, а если у нас что-то затянется, начнут подозревать в саботаже и распилах, менять руководство, сажая вместо ученых туповатых, но послушных чиновников.
Сокол пошел рядом, в голосе прозвучала сдерживаемая гордость:
– Возможности «Фемто-три» за эту неделю удалось раздвинуть по трем параметрам! Если учесть, что «Фемто-два» уже управляет всем нашим хозяйством и даже помогает организовывать исследования, что нас безумно радует…
– Всех?
– Всех, – подтвердил он. – У нас же научные работники, а не поэты или художники. Для нас дважды два четыре неоспоримо. Нам нравится, что в искусственном интеллекте изначально нет человеческих страстей, симпатий, предпочтений!
Я сказал с горечью:
– Это вам, а простейшим?..
– Простейшие тоже люди, – ответил он с надеждой. – Быстро привыкнут больше доверять искусственному интеллекту, чем судье-человеку, на решение которого может повлиять утренняя ссора с женой, менструальный период или сообщение, что сын связался с наркоманами!
Я вскинул руки.
– Это мы с вами понимаем, а простейшие боятся, что искусственный интеллект сразу начнет уничтожать человечество. Хотя на самом деле искусственного интеллекта нет и даже не знаю, может ли появиться, а пока что это невероятно сложный виртуальный арифмометр с закачанными в него Уголовным и Гражданским кодексами, а также всеми правилами, инструкциями и прочими нашими законами «как жить правильно», вплоть до Библии. Потому да, искусственный интеллект будет абсолютно справедлив, но это понятно нам, а для простейших нужны не доводы разума, а… даже не знаю что. Потому вы зря не упрятали лабораторию поглубже.
Сокол широко заулыбался во весь рот.
– Мы обсудили тогда ваше предложение…
– И?
– Решили, – ответил он, тщательно подбирая слова, – что вы слишком… алармистничаете.
Я ответил с горечью:
– То есть параноик? Но вы же видите, что начинается?
Он ответил беспечно:
– Народу дают возможность покричать и выпустить пар. В нашей стране все под контролем!.. Это Европа распустила свою демократию, вот и огребла…
– Мы тоже Европа, – напомнил я. – Как ни называй режим, но у нас с нею общие ценности. Так называемые европейские.
Он сказал уверенно:
– Если равноправники зайдут слишком далеко, правительство выведет на улицы армию!.. Тяньаньмэнь показал, в Китае тогда поступили верно. Нам будет легче, прецедент есть.
– Может быть, – согласился я. – Может быть… Но все же помалкивайте о новых разработках. Так, рутинные исследования. Тогда вас сметут вместе со всеми, а не в первую очередь.
Он вздрогнул, поплевал через плечо.
– Да ну вас с таким шуточками!.. Такое серьезное лицо, а еще и этот обрекающий голос… У меня мороз по коже!
Я улыбнулся.
– Тоже надеюсь, что все обойдется. Но расчеты показывают, что сопротивление будет только нарастать…
Он взглянул на меня внимательно.
– Опираетесь на работу отца народов? В ней Иосиф Виссарионович убедительно доказал, что сопротивление общества по мере приближения к новой фазе существования человечества будет все усиливаться.
Я промолчал, только кивнул. Еще лет десять тому ссылаться на Сталина или Гитлера было кощунством, для многих это оставалось все еще свежей раной, но за эти годы столько веков промелькнуло, что те времена стали казаться таким же отдаленным прошлым, как и времена Чингисхана или Аттилы, что пролили крови и сожгли городов ничуть не больше, чем просвещеннейшие Цезарь, Помпей или Сципион Африканский. Просто время было такое, мир другим, и сегодняшние моральные нормы применять к тем условиям по меньшей мере неверно.
Вообще-то Сокол со своей точки зрения прав. Хотя перенести лабораторию под землю нетрудно, при нынешней строительной технике заняло бы не больше недели, да плюс две на переезд и перетаскивание техники, но прекрасно понимаю энтузиастов, что и минуты не хотят терять на такую хрень, как перебазирование. Многие и сейчас остаются ночевать в лаборатории, зато утром можно сразу к своему рабочему месту.
Сокол при всей эмоциональности все же чувствует ответственность руководителя, тщательно взвесил «за» и «против», решил рискнуть. Но, думаю, на его решение слишком повлияло нежелание останавливать работу даже на сутки. Я бы все-таки потерял хоть месяц, но понадежнее спрятал лабораторию. Или в самом деле старею и чересчурничаю?..
Сейчас даже мне трудно понять, как правильнее. Остается надеяться на интуицию, что есть тот же выбор вариантов, только моментальный, когда сразу сообщается результат вычислений, пропуская все промежуточные расчеты.
Работающие в нашу сторону даже не оглядываются, словно мы бесплотные тени, как Данте с Вергилием, гуляем по райскому саду, каждый корпит на своем участке грандиозного проекта.
Сокол поглядывал на их сгорбленные спины чаще, чем я, внезапно помрачнел и сказал уже другим голосом:
– На Мацанюка давят. Требуют, чтобы прекратил финансирование наших работ. И вообще разорвал с нами аренду!..
– И как он?
Он ответил с кривой улыбкой.
– Мацанюк крепкий орешек. Не спорит, только просит уточнить, как и за что, чтобы ему не быть слишком уж замаранным. А нас предупредил, чтобы работы ускорили. Дескать, если и дальше будут давить, то ему придется уступить. Уже намекнули, что перекроют кислород, если будет тянуть. Мир вообще идет вразнос, центральные власти мало что решают, а местную все больше прибирают к рукам неолуды. Однако я не верю, что мир настолько уж сошел с ума!.. Он должен, просто обязан опомниться!
– Мы слишком долго жили умом, – напомнил я. – И других к этому принуждали. Вот природа и дает опор, запустив маятник в другую сторону.
Он посмотрел почти с испугом.
– Надеюсь, шутите?
– Какие шутки, – буркнул я. – Это вам по уму жить в кайф, а другие что только не придумывают: алкоголь, наркотики, секс, музыку, зрелища, танцы, спорт, только бы не дать развиваться неокортексу, а человека вернуть в его блаженное состояние, каким был сто миллионов лет тому… А теперь вот пошли в открытую.
Он зябко передернул плечами.
– Надеюсь, это у вас такие шуточки футурологические. Люди не захотят вернуть прошлое.
– Да? А почему попаданцы в прошлое стали самым популярным жанром?.. Ладно, Сокол, я увидел достаточно. Внесу кое-какие коррективы…
– В сторону ускорения? – спросил он с надеждой.
– Как получится, – ответил я дипломатично. – Иногда мне кажется, это не я соображаю, а мой мозг сам по себе что-то подсчитывает, сравнивает, а меня не слушает…
– Ого!.. Пансперсия?
– Да нет, конечно, – ответил я загадочной для иностранца фразой, – просто часть мозга занимается тем, что обеспечивает непосредственные нужды организма, а другая где-то уединилась и решает свои высоколобые задачи, со мной не советуется.
– Завидую, – ответил он. – А у меня весь мозг решает, кому что подать и куда принести… Вот и вас встречаю, как управляющий, а не доктор наук по нейроморфным сетям.
Глава 5
Мы обменялись на прощание древним рукопожатием – атавизм, что исчезнет при переходе в сингулярность, когда перестанем быть животными людьми с их пещерными ритуалами.
– Успеха, – сказал я, – тороплюсь, меня Сюзанна ждет. У Сюзанны синие глаза и а-а-а-алый рот…
Он понимающе улыбнулся, а я, подойдя к автомобилю, услышал тихий голос:
– Спасибо, сагиб…
– Ты мое чудо, Сюзанна, – сказал я бодро. – Это счастье, когда ждет такая верная… женщина!
Пока на обратном пути она подбирала себе синие глаза и алый рот, а потом моделировала на экране так и эдак (женщины могут этим заниматься до бесконечности), мой мозг, в самом деле получив еще и визуально-тактильные ощущения, сам по себе в своем тайном центре принялся смаковать, развертывать и рассматривать полученную информацию, а я, как буриданов осел сегодняшнего дня, задумался над проблемой, к какой из тысячи охапок сена повернуть голову.
Раньше у человека не было столько возможностей, как теперь. Всего стало больше: видов спорта, развлечений, специальностей, еды и, что важнее всего, хотя и не так заметно, открылись новые дороги в науке и хай-теке.
И вот теперь, когда вместо одной дороги у человечества сотни, а дальше тысячи, резко возросла роль футурологов. Людей, которые перерабатывают массу информации и указывают «правильные» дороги.
Свои футурологи теперь даже в каждой крупной компании. Очень важно выбрать путь, что приведет к успеху. Уже все знают, что к успеху только один путь, а к краху тысячи, и выбрать непросто, все дороги впереди в призрачной дымке, не видать ни ям, ни колдобин, даже бездонную пропасть не углядеть заранее в густом тумане, пока не окажешься на самом краю.
Автомобиль повернул так резко и неожиданно, что меня прижало к дверце с достаточной силой, словно на космической ракете делаю крутой разворот.
Сюзанна проговорила извиняющимся голосом:
– Сагиб, изменение маршрута.
Я не успел увидеть, что случилось там впереди на дороге, как на большой скорости, хотя и сниженной, автомобиль проскочил насквозь жилой район типовых бюджетных домов и выметнулся на параллельную улицу.
Здесь тоже многолюдно, взгляд как сам по себе начал выхватывать из пестрой толпы шляющегося по улицам народа парней в черно-белых майках. Хотя кто в джинсах, кто в шортах, а один и вовсе в килте, но одинаковость рубашек издавна означает некую общность, помним сочетание «чернорубашечники», «коричневые рубашки», «вышиванки», «красные рубахи», натренированный на поиск вызовов мозг сразу ощутил некую опасность.
Автомобиль, естественно, не обладает такой чувствительностью, но когда один из группы вытащил из сумки бутылку и швырнул в нас, то моментально вильнул и чуть ускорился, явно успев предупредить идущие слева машины насчет агрессии двуногих.
Бутылка ударилась о полотно асфальта, чуть-чуть не задев крыло машины. Парни и девушки разочарованно закричали, одна из вульгарно размалеванных шлюшек показала мне вдогонку выставленный средний палец.
Вряд ли хотели задеть именно меня, просто это снова набирает силу молодежное движение «Насты», возникшее еще двадцать семь лет тому и проявившее тогда себя с таким блеском и размахом.
Это потом и не сразу поняли, да и то потому, что разъяснили насчет тщательно спланированной и блестяще проведенной операции со стороны Запада. Россию тогда из-за волнений и беспорядков, начатых «Настами», покинуло несколько миллионов ученых и бизнесменов, началась стагнация, а из-за нее за рубеж выехало еще около пятнадцати миллионов молодых и наиболее работоспособных.
Но «Настов» это не беспокоило: в одном месте убыло, в другом прибыло. Не на Марс же улетели, а в более благополучные страны Европы и США, где их умы и руки востребованнее и оплачиваются выше.
Вообще-то мыслят верно, если принять, что мир един, а мы человечество, но большинство все еще мыслят устаревшими категориями стран, конфессий и местных законов. К сожалению, в тех странах, куда уехали, мыслят еще более устаревшими категориями, несмотря на хваленый демократизм, и тут же обрадованно начали наращивать давление на обессиленную страну по принципу «Горе побежденному!».
Тут уж даже самые миролюбивые и молчавшие раньше в России озлобленно заговорили о том, что хватит терпеть, пора взорвать атомные мины у побережья США и смыть это проклятое государство с лица континента в океан.
Сейчас озлобленность во всем мире достигла предела. Достаточно кому-то громко чихнуть, начнется стрельба всюду и во всех.
Часть той доли мозга, что занята не делом, а так называемой жизнью простого человека, а ниже пояса мы все простые, даже академики, продолжает даже в скоростном автомобиле следить за новостями.
Как разумному человеку, мне хотелось бы отсортировать их так, чтобы не лезла вся эта навязчивая хрень насчет спорта, шоу-бизнеса, постельной жизни актеров, но вынужден потреблять, хоть и по верхам, и это говно.
Все мои сотрудники могут подобное отсечь, как вон Сокол, хотя и накачал себе мускулатуру, но спортивные передачи не смотрит, дескать, любой спорт – триумф животного начала, что ведет взад в пещеры.
А я вот не могу, футуролог должен видеть все-все, что влияет на человека, а человек, стыдно сказать, бои без правил смотрит с большим удовольствием, чем гениальные пьесы Шекспира. Не говоря уже о том, что ролики с боями без правил смотрит практически все население планеты, а вот о Шекспире большинство даже не слыхало. Я вот слыхал, хотя, конечно, его пьес не смотрел и не буду, меня интересует мир, в котором буду жить я, а не тот, в котором жили мои дикие предки.
Но рецензии читаю, этого достаточно, чтобы включить понятие так называемой гуманитарной культуры в парадигму развития вообще культуры, что на самом деле почти целиком из технокультуры.
Еще из новостей видно, что Европа не просто беднеет, а все стремительнее катится в полную и окончательную нищету. Даже США обеднели настолько, что неловко за них, слишком уверились в своей исключительности, обленились, обнаглели, теперь panem et circenses нигде не звучит так громко, как у них, хотя страна вроде бы протестантская, а это значит, наиболее трудолюбива по самой сути своей этики!
Была.
А вот Азия и Восток все еще продолжают подниматься, авторитарный стиль на ясно просматриваемой дистанции оказался конкурентоспособнее стран со старой демократией.
Автомобиль вышел на прямую дорогу к нашему офису, но я продолжал неотрывно просматривать новости о красочных боях в Непале.
Вдруг без моей команды треск стрельбы и грохот взрывов резко оборвался, сменившись тишиной. На экране на фоне строго обставленного в классическом стиле кабинета возникло и приблизилось лицо Скурлатского, моего непосредственного шефа, академика, профессора и лауреата дюжины премий и званий престижных университетов Европы, директора института прогнозирования и футурологии.
– Гарольд Анатольевич, – сказал он, опуская все еще используемое среди простого народа «здравствуйте», – надеюсь, направляетесь на работу?
– Так точно, – ответил я бодро. – Только что от Сокола. Там все идет по плану!.. Ждем результат. Затем обсудим, как и что дальше.
