Негаснущее пламя
1
Лору Шейн с двенадцати до семнадцати лет носило по жизни, точно перекати-поле по калифорнийским пустыням. На время останавливаясь то там, то сям в минуты затишья, она тотчас же срывалась с места, гонимая новым порывом ветра.
Родственников у нее не было, и она не могла остаться у Лэнсов, лучших друзей отца. Тому было шестьдесят два, Коре – пятьдесят семь. Несмотря на тридцать лет брака, они так и не смогли обзавестись детьми. Их страшила перспектива воспитывать маленькую девочку.
Лора все понимала и не держала на них зла. В тот августовский день, покидая дом Лэнсов в сопровождении дамы из агентства социального обеспечения округа Ориндж, Лора поцеловала Кору с Томом и заверила их, что у нее все будет хорошо. Она весело помахала им из окна автомобиля социального работника, надеясь, что ее отъезд станет для них абсолюцией.
Абсолюция. Последнее приобретение в ее словаре. Абсолюция: освобождение от предъявляемых требований, обязанностей или ответственности. Лоре хотелось гарантировать себе освобождение от обязанности блуждать по жизни без чуткого руководства любящего отца, освобождение от обязанности пронести по жизни память о нем.
От Лэнсов ее отвезли в сиротский приют Макилрой – хаотично спланированный старый викторианский особняк, состоящий из двадцати семи комнат. Особняк был сооружен для какого-то промышленного магната во времена сельскохозяйственного процветания округа Ориндж. Позднее особняк преобразовали в приют для временного содержания детей, которых социальные службы должны были передать приемным семьям.
Это заведение ничуть не походило на те сиротские приюты, о которых Лора читала в книгах. Во-первых, здесь не было добрых монахинь в летящих черных облачениях.
А еще здесь был Уилли Шинер.
Лора впервые увидела его вскоре после прибытия в приют, когда социальный работник миссис Боумен провожала ее в комнату, которую предстояло делить, как ей сказали, с близнецами Акерсон и девочкой по имени Тэмми. Шинер подметал шваброй кафельный пол в коридоре.
Уилли Шинер был сильным, жилистым, бледным, веснушчатым парнем лет тридцати с медно-рыжими волосами и зелеными глазами. Он улыбался и тихонько насвистывал во время работы.
– Как делишки, миссис Боумен?
– Отлично, Уилли. Отлично. – Ей явно нравился Уилли Шинер. – Это Лора Шейн. Новенькая. Лора, это мистер Шинер.
Шинер так пристально уставился на Лору, что у нее мурашки поползли по спине. Когда он наконец обрел дар речи, слова давались ему с явным трудом:
– Кхе-кхе… Добро пожаловать в Макилрой.
Пройдя дальше за социальным работником, она оглянулась и увидела, как Уилли Шинер незаметно для других положил руку на ширинку и принялся лениво массировать промежность.
Лора решила больше не оборачиваться.
Но уже позже, распаковывая свой скудный багаж, чтобы хоть как-то обжить спальню на третьем этаже, она повернулась и увидела в дверях Шинера. Девочка была одна, остальные дети или резвились на заднем дворе, или были в игровой комнате. Уилли Шинер улыбался, но отнюдь не так, как он улыбался миссис Боумен: сейчас его улыбка была холодной, хищной. Падавший на порог луч света из двух маленьких окон отражался в зеленых глазах Шинера под таким углом, что они казались серебристыми, словно затянутые катарактной пленкой глаза мертвеца.
Лора хотела заговорить, но слова застряли в горле. Она попятилась, вжавшись в стену у своей кровати.
Он стоял неподвижно, опустив сжатые в кулаки руки.
В приюте Макилрой не было кондиционеров. Несмотря на открытые окна спальни, внутри стояла тропическая жара. Однако в пот Лору бросило только тогда, когда она, повернувшись, увидела Шинера. И ее футболка сразу намокла.
За окном кричали и смеялись дети. Совсем близко и в то же время так далеко.
Тяжелое, хриплое, ритмичное дыхание Шинера, участившись, стало громче.
Так продолжалось, казалось, целую вечность. Затем Шинер резко повернулся и вышел из комнаты.
Взмокшая от пота, Лора подошла на подгибающихся ногах к кровати и села на краешек. Заскрипели пружины продавленного матраса.
Когда сердцебиение слегка улеглось, она оглядела серые стены комнаты и совсем пала духом. В каждом углу было по узкой железной кровати с драными покрывалами из синели и свалявшимися подушками. К кроватям приткнулись видавшие виды ночные столики с пластиковыми поверхностями, на которых стояли металлические настольные лампы. Два из восьми ящиков обшарпанного комода предназначались Лоре. Так же как и половина одного из двух платяных шкафов. Ветхие выцветшие занавески в жирных пятнах уныло свисали с ржавых карнизов. Весь дом рассыпался, трещал по швам, в воздухе стоял едва уловимый запах мерзости запустения, а еще по коридорам и комнатам бродил Уилли Шинер – злой дух в ожидании полнолуния, чтобы принять участие в кровавых игрищах.
Вечером после обеда близняшки Акерсон закрыли дверь в комнату и уговорили Лору устроиться вместе с ними на вытертом красно-коричневом ковре, где можно было сесть в кружок и посекретничать.
Еще одна соседка по комнате – странная, тихая, хрупкая блондинка по имени Тэмми – явно не собиралась к ним присоединяться. Подложив под спину подушки, Тэмми сидела на кровати и читала книжку, при этом она непрерывно грызла ногти, совсем как маленькая серая мышка.
Лоре сразу понравились Тельма и Рут Акерсон. Им только что исполнилось двенадцать. Они были лишь на несколько месяцев моложе Лоры, но очень смышлеными для своего возраста. Близняшки осиротели в девять лет и уже три года жили в приюте. Найти приемных родителей для детей их возраста очень трудно, а тем более для близнецов, которые не хотели разлучаться.
Отнюдь не красавицы, они были потрясающе одинаково невзрачны: тусклые каштановые волосы, близорукие карие глаза, широкое лица, грубоватые подбородки, большие рты. Но несмотря на малопривлекательную наружность, близняшки оказались очень умными, энергичными и добродушными.
Рут надела голубую пижаму с темно-зеленым кантом на обшлагах и воротнике и голубые шлепанцы, волосы завязала конским хвостом, а Тельма – малиновую пижаму, пушистые желтые шлепанцы с пуговицами в виде глазок, волосы она оставила распущенными.
С наступлением темноты невыносимая дневная жара немного спала. Приют находился менее чем в десяти милях от Тихого океана, и океанский бриз обеспечивал спокойный ночной сон. Потоки прохладного воздуха, врываясь в открытые окна, раздували ветхие занавески и циркулировали по спальне.
– Летом здесь тоска смертная, – сказала Рут, когда девочки уселись в кружок на ковре. – Нас не выпускают за пределы приюта, а территория тут совсем маленькая. К тому же летом все наши благодетели заняты планированием отпусков, поездками на побережье и, следовательно, напрочь забывают о нас.
– А вот Рождество – это классно, – заметила Тельма.
– Ноябрь и декабрь – вообще классные, – сказала Рут.
– Ага, – вздохнула Тельма. – Каникулы – это всегда замечательно, потому что наши благодетели начинают испытывать муки совести из-за того, что имеют так много всего, особенно на фоне нас – нищих, оборванных, беспризорных детей, вынужденных носить пальто из газет, картонную обувь и питаться прошлогодней овсянкой. Поэтому они присылают нам целые корзины разного добра, водят нас по магазинам и в кино, хотя кино всегда дрянное.
– Ой, лично мне некоторые фильмы понравились, – возразила Рут.
– Ну, это такие фильмы, где никого никогда не взрывают. И никто никого не лапает. Они никогда не водят нас на фильмы, где парень трогает девчонку за сиськи. Короче, семейное кино. Скука, скука, скука!
– Прости мою сестру, – сказала Рут. – Она считает, что у нее вот-вот начнется пубертатный период…
– Значит, у меня вот-вот начнется пубертатный период?! Я чувствую, как во мне бродят жизненные соки! – Тельма вскинула над головой худенькую руку.
– Боюсь, ей явно не хватает направляющей родительской руки, – вставила Рут. – Она уже свыклась со своим сиротством.
– Прости мою сестру, – произнесла Тельма. – Она решила перескочить через пубертатный период и из детства прямиком попасть в старость.
– А как насчет этого Уилли Шинера?
Сестры Акерсон многозначительно переглянулись и, не сговариваясь, заговорили в унисон.
– Ой, он самый настоящий псих, – сказала Рут.
– Законченный мерзавец, – уточнила Тельма.
– Ему нужно лечиться, – добавила Рут.
– Нет, нужно хорошенько треснуть его бейсбольной битой по башке, раз десять, не меньше, а может, и двадцать и запереть до конца жизни в дурдоме.
Лора рассказала о появлении Шинера на пороге их спальни.
– А он ничего не говорил? – спросила Рут. – Это как-то подозрительно. Обычно он говорит: «Ты такая симпатичная малышка!» или…
– …или предлагает тебе конфетку, – скривилась Тельма. – Нет, ты только представь?! Конфетку! Фу, как пошло! Этот подонок как будто начитался полицейских брошюр, предупреждающих детей об извращенцах.
– Никаких конфет. – Лора содрогнулась при воспоминании о тяжелом, хриплом, ритмичном дыхании Шинера.
Тельма наклонилась вперед и перешла на драматический шепот:
– Похоже, Белый Угорь проглотил язык, распалившись настолько, что забыл свой обычный текст. Лора, может, он всерьез на тебя запал.
– Белый Угорь?
– Шинер, – объяснила Рут. – А короче, просто Угорь.
– Бледный и скользкий, – сказала Тельма. – Ему это прозвище вполне подходит. Спорим, он на тебя действительно запал. Детка, я хочу сказать, что ты просто отпадная.
– Вовсе нет, – ответила Лора.
– Ты что, издеваешься?! – возмутилась Рут. – Твои темные волосы, большие глаза…
Лора, покраснев, запротестовала, на что Тельма сказала:
– Послушай, Шейн, блистательный дуэт сестер Акерсон – Рут и я – не переносит ложной скромности, так же как и хвастовства. Мы привыкли рубить сплеча. Мы знаем, в чем наша сила, и гордимся этим. Видит Бог, ни одной из нас не суждено выиграть конкурс на звание «Мисс Америка», но мы умны, очень умны и не будем это отрицать. А ты красавица, и кончай прибедняться.
– Моя сестра иногда чересчур прямолинейна и слишком цветисто выражается, – извиняющимся тоном произнесла Рут.
– А моя сестра, – парировала Тельма, – явно пробуется на роль Мелани из «Унесенных ветром». – Она изобразила тягучий южный акцент и продолжила с наигранным сочувствием в голосе: – Ой, Скарлетт не имела в виду ничего плохого. Скарлетт на самом деле милая девушка. Впрочем, и Ретт в глубине души очень милый, и янки тоже, даже те, которые разграбили Тару, сожгли наши посевы и сшили сапоги из кожи наших младенцев.
Тельма так здорово играла, что Лора не выдержала и захихикала.
– Короче, Шейн, кончай строить из себя скромницу. Ты отпадная!
– Хорошо, хорошо. Я действительно… хорошенькая.
– Да ладно тебе! Когда Белый Угорь тебя увидел, то выпал в осадок.
– Ага, – согласилась Рут. – Ты его потрясла. Вот почему он не полез за конфеткой, которых у него полные карманы.
– Тоже мне конфеты! – фыркнула Тельма. – Пакетики «Эм-энд-эмс» и «Тутси ролл»!
– Лора, ты там поосторожнее, – предупредила Рут. – У него реально не все дома.
– Он явно с приветом! – заявила Тельма. – Помойная крыса!
Из дальнего угла спальни послышался тихий голос Тэмми:
– Зря вы на него наговариваете. Он вовсе не такой плохой.
Эта тихая, тоненькая, бесцветная блондиночка так старалась быть незаметной, что Лора напрочь про нее забыла. Но теперь она увидела, что Тэмми, отложив в сторону книгу, сидит, обняв себя за прижатые к груди костлявые коленки. Тэмми было десять лет, на два года меньше, чем ее соседкам по комнате, и выглядела она слишком маленькой для своего возраста. В белой ночной рубашке и носочках, Тэмми скорее походила на привидение, чем на реальную девочку.
– Он никого и пальцем не тронет, – дрожащим голосом неуверенно произнесла Тэмми, словно для нее высказать свое мнение о Шинере, и не только о нем, было равнозначно тому, чтобы пройти без страховки по туго натянутому канату.
– Держи карман шире! Еще как тронет, если будет знать, что это сойдет ему с рук, – заявила Рут.
– Он просто… – Тэмми прикусила губу. – Очень… одинокий.
– Нет, дорогуша! – отрезала Тельма. – Он не одинокий. И настолько самовлюбленный, что никогда не будет одиноким.
Тэмми поспешно отвернулась, встала с кровати, надела разношенные шлепанцы и пробормотала:
– Скоро отбой.
Взяв с прикроватного столика косметичку с туалетными принадлежностями, она прошаркала из комнаты и, закрыв за собой дверь, направилась в душевую в конце коридора.
– Она берет у него конфеты, – объяснила Рут.
Лору захлестнула холодная волна отвращения.
– Ой, нет!
– Да, – подтвердила Тельма. – И вовсе не потому, что любит конфеты. Она… запуталась. Ей нужно то особое одобрение, которое она получает от Угря.
– Но почему? – удивилась Лора.
Рут с Тельмой снова переглянулись, молча, без лишних слов, обсудив проблему и буквально за секунду-другую придя к соглашению. В конце концов Рут со вздохом сказала:
– Видишь ли, Тэмми нуждается в таком одобрении, потому что… ее научил этому ее отец.
Лора подпрыгнула на месте:
– Родной отец?
– Не все дети в приюте Макилрой сироты, – объяснила Тельма. – Некоторые здесь из-за того, что их родители совершили преступления и отправились в тюрьму. А некоторые детишки подверглись домашнему насилию – физическому… или сексуальному.
Свежий воздух, проникающий сквозь открытые окна, скорее всего, стал лишь на два градуса холоднее, чем тогда, когда девочки еще только устроились кружком на ковре, но Лоре показалось, что в комнате подул пронизывающий осенний ветер, который, спутав времена года, проник в августовскую ночь.
– Но Тэмми ведь на самом деле не такая? – спросила Лора.
– Нет, не думаю, что она такая, – сказала Рут. – Но она…
– …ничего не может с собой поделать, – продолжила Тельма. – Она запуталась.
Девочки замолчали, думая о том, о чем даже страшно подумать.
– Как странно и… как грустно, – наконец произнесла Лора. – А мы не можем это остановить? Например, пожаловаться на Шинера миссис Боумен или другому социальному работнику?
– Пустой номер, – ответила Тельма. – Угорь будет все отрицать, и Тэмми будет все отрицать, а у нас нет никаких доказательств.
