– Стоп. Или поэтому?
Теперь пришла моя очередь недоумевать.
– Среднестатистический сумоист весит больше ста восьмидесяти килограммов. Они огромные.
– Но она не огромная, ведь так?
– Нет.
– Она похожа на борца сумо?
Генри покачал головой.
– Нет. Но она большая… может, больше остальных девочек? – допытывался я.
Он кивнул. Ладно, мы подбирались к истине…
– Значит, она ударила тебя, когда ты сказал, что она похожа на борца сумо.
Снова кивнул.
– Поставила тебе синяк и разбила губу.
Генри еще раз кивнул и слабо улыбнулся, словно чуть ли не гордился ею.
– Зачем ты это сказал, Генри? Ей это определенно не понравилось.
Даже не представляю, какая девушка могла бы посчитать это комплиментом.
Генри, явно разозлившись, сцепил челюсти и сжал волосы в кулаках.
– Сумоисты крутые! – воскликнул он.
– Приятель, я все понимаю. Общаться с девочками очень сложно. Я только и делал, что ляпал глупости, когда впервые провожал Милли домой. Повезло, что она меня не избила.
– Амелия не борец! – Генри немного посмеялся, отпустил волосы и сделал глубокий вдох.
– А вот в этом ты ошибаешься. Она борец. Просто другого типа.
Мы оба замолчали на минуту, обдумывая эти слова.
– Она м-мне н-нравится, – грустно произнес с заиканием Генри, будто это простое предложение далось ему труднее, чем целая череда спортивных фактов. Может, так оно и было.
– Потому что она сильная, – повторил я, надеясь, что он что-нибудь добавит.
– Да.
– Она хорошо к тебе относилась? В смысле до того, как ударила тебя в лицо.
– Да, – Генри яростно закивал. – Как телохранитель.
– Она присматривала за тобой?
Снова кивнул.
От облегчения у меня закружилась голова, и я рассмеялся.
– Значит, никто – ни великаны, ни качки – не донимает тебя?
Генри медленно покачал головой.
– Прости, – прошептал он. – Я все испортил.
– А я помогу тебе все исправить, приятель, – внезапно выпалил я, переключая передачу и отъезжая от тротуара.
Генри пристегнулся, словно готовился к захватывающим гонкам.
Я заехал на школьную парковку, выключил двигатель и вышел из машины. Генри уставился на меня круглыми глазами.
– Пошли, Генри. Я помогу тебе уладить ссору с подругой. Вперед, живее!
Он пошел рядом со мной, держась за лямки рюкзака так, будто планировал десантироваться с самолета. Его лицо помрачнело.
– Ты справишься, Генри, – подбодрил его я.
Он кивнул, но его глаза смотрели строго вперед. Некоторые пялились на нас, но в коридоре было полно детей, и в основном в нашу сторону глазела только женская половина. Мне бы это польстило, вот только все выглядели лет на четырнадцать, особенно парни. Странно. Я себе казался таким крутым в старшей школе. Думал, что выгляжу как настоящий мужик! Эти же дети выглядели так, будто все еще тайком сосут палец.
Внезапно Генри остановился, и я положил руку ему на плечо. Его так трясло, что все тело вибрировало. Он показал на девочку, стоящую в одиночестве у ряда красных шкафчиков.
– Это она? – спросил я.
Он кивнул, не сводя с нее взгляда. Я с трудом подавил смешок. Девочка оказалась совсем не крупной. Но японкой.
Она была низенькой и, возможно, немного пухленькой, но в основном все ушло в грудь, что многое мне рассказало о предпочтениях Генри. Он подошел к ней, его взгляд метался от ее головы к моему лицу. Мальчик явно был в отчаянии.
Девочка уставилась на меня и вызывающе вскинула бровь. В брови была череда колец, в носу – крошечный камешек, и еще два кольца в нижней губе. Уши же сверкали как елка от обилия стразов.
– Я – Таг Таггерт, – я протянул руку и улыбнулся так, чтобы показать ямочки. Эта улыбка всех подкупала.
– Аюми Нагахара, – ответила она, тоже протягивая свою крошечную руку. Я чуть не рассмеялся. Ее голос был невероятно милым и высоким.
Я быстро пожал ее ладонь, а затем скрестил руки на груди и посерьезнел.
– Ты нравишься Генри. Он считает тебя крутой и только о тебе и говорит.
Ее брови подскочили вверх, но ее явно больше удивило то, что Генри доверил мне свои чувства, а не то, что она ему нравится.
Девочка на минуту перевела взгляд на Генри, и ее лицо смягчилось. Тот же уперся лбом в шкафчик, словно от всей этой беседы ему стало дурно.
– Ему очень жаль, Аюми. Он не пытался сказать, что ты похожа на сумоиста. Генри пытался сказать, что уважает тебя, как японцы своих борцов.
Генри яростно закивал, ударяясь головой о шкафчик. Я закинул руку ему на плечи и отодвинул назад, чтобы он ненароком не вырубил сам себя.
– Тем не менее он считает тебя сильной. Ты определенно умеешь работать кулаками.
Я многозначительно посмотрел на лицо Генри, и Аюми стала красной, как помидор. Вряд ли эта тема нуждалась в дальнейших обсуждениях. Я лишь надеялся, что в следующий раз она хорошенько подумает, прежде чем превращать в лепешку бедного Генри. Девочка или нет, но людей бить нельзя. Особенно таких, как Генри.
– И если вдруг захочешь потусоваться с «Командой Тага», со мной и Генри, приходи в любое время. Друг Генри – мой друг.
– Хорошо, – пропищала она, и я попытался представить ее достаточно разъяренной, чтобы начать размахивать кулаками. Должно быть, Генри всерьез ее взбесил.
Прозвенел звонок, и Генри подпрыгнул. Дети захлопнули шкафчики и начали расходиться по классам.
– Генри, увидимся завтра в зале после уроков, ладно?
Он улыбнулся и кивнул. К его лицу вернулся цвет, а хватка на лямках рюкзака ослабла.
Я взъерошил ему волосы, по-мужски приобнял одной рукой и, уходя, услышал, как он щебечет о моем списке наград своей подружке.
– Давид «Таг» Таггерт, претендент на чемпиона в полутяжелом весе с послужным списком из восемнадцати побед, двух поражений и десятью нокаутов…
* * *
– Ты не можешь содержать Генри на зарплату танцовщицы, – сказал я.
Даже несмотря на повышение. Я снова провожал Милли домой после работы, как делал уже две недели. Я так и не нашел замену Моргану и по-прежнему проводил слишком много времени в баре. Но мне все равно – и причина тому идет рядом.
– Нет. Но к счастью для нас, мама все хорошо спланировала. У нее был полис страхования жизни, и дом полностью принадлежал ей. Ее семья владела им целую вечность. Да и отец отдал ей приличную сумму денег… возможно, ты слышал о нем. Андре Андерсон? Он играл за «Сан-Франциско Джайентс» – игрок первой базы. Я не знаю, чем он сейчас занимается.
– Черт меня побери! – удивленно воскликнул я. – Я помню его.
Амелия кивнула:
– Мы считаем, что именно поэтому Генри так зациклился на спорте. Ему было всего пять, когда отец ушел из семьи. Знаешь, как игроки изучают записи матчей? Вот и Генри делает так же. У мамы были диски с играми и репортажами папы – со всеми, которые ей удалось добыть. Генри смотрел их днями напролет. До сих пор смотрит. Может процитировать все иннинги[9 - Иннинг – это часть бейсбольного матча, в которой команды поочередно играют в защите и нападении. Иннинг состоит из двух фреймов. Таким образом, каждая команда играет одинаковое количество раз в обороне и в атаке. Всего бейсбольная игра состоит из девяти иннингов.]! Безумие, и только!
– Так зачем ты танцуешь?
Я не собирался об этом спрашивать. Вопрос просто сорвался с моего языка, как обычно. Если во мне зарождалась какая-то мысль, в конце концов она поднималась по моему горлу и срывалась с уст.
– Зачем ты бьешь людей? – парировала Амелия.
Я даже не пытался защищать спорт. Я действительно бил людей. Это мое основное занятие и глупо что-то отрицать.
– Я боролся всю свою жизнь.
– Всю жизнь? – с сомнением переспросила Амелия.
– С одиннадцати лет, – исправился я. – Я был добродушным толстым мальчиком, над которым все смеялись. Мальчиком, которого дразнили другие дети. А я все отшучивался, пока в один день меня это не достало, и мое добродушие не сменилось воинственностью.
Амелия тихо рассмеялась, и я продолжил:
– В тот день я использовал кулаки и всю злость, которая копилась пять долгих лет с тех пор, как Лайл Колсон сказал, что я слишком толстый, чтобы поместиться за парту в детском саду. Не важно, что он был прав. Я действительно не помещался за парту, но это только подпитывало мою злость. Мы сильно повздорили. Я победил только потому, что навалился на Лайла, придавил его тощие ручонки своим телом и наорал в его злобное красное лицо. Меня впервые вызвали в кабинет директора и отстранили за драку. Но Лайл Колсон больше никогда меня не доставал. Я понял, что мне нравится драться. И у меня хорошо это получается.
– Ну, вот ты и сам ответил на свой вопрос, – Амелия пожала плечами. – Мы не такие уж и разные. Мне нравится танцевать. И у меня хорошо это получается.
– Мне не нравится, что ты танцуешь в баре.
Амелия рассмеялась – это был внезапный звонкий смех, от которого в морозный воздух поднялось белое облачко. Я восхищенно взглянул на ее поднятое вверх лицо, хоть и знал, что сейчас будет выговор. Но, в конце-то концов, это мой бар. Я ее начальник. И это мой чертов пилон!
– И что именно тебе не нравится? Давид Таггерт, неужели ты ханжа? Да нет, я знаю, что ты не такой.
Она улыбалась, но не мне, в отличие от остальных женщин. Амелия смотрела строго вперед, на все и ничего, и в моей груди зазвенел тревожный звоночек. Она никогда не улыбнется мне, как другие женщины. Нормально ли я к этому отношусь? Если нет, мне нужно убраться от нее подальше. А то я начинал переходить на личности.
– Нет, конечно. Ну, ты же понимаешь, что я имел в виду. Почему ты танцуешь в накуренном баре, кружишься на пилоне в одном исподнем, когда за это платят гроши? Ты, Амелия, девушка старомодная, а вот танцы на пилоне – не очень.
Отступать не в моем стиле.
Ее улыбка испарилась, но Амелия не выглядела рассерженной. Она замерла, вытянув трость, будто прогуливалась с воображаемым питомцем. Затем подняла ее и резко постучала по бордюру.
– Видишь эту трость?
Я кивнул, но затем вспомнил, что она меня не видит.
– Да.
Амелия постучала ею по моему плечу.
– Слепота идет в наборе с тростью. Не с милым золотистым ретривером. С тростью. Но она дает мне возможность пройти по улице самостоятельно. Я могу дойти до магазина. Могу пойти в школу, на работу, в кино, ресторан. Без чьей-либо помощи. Для меня эта трость олицетворяет свободу.
Амелия сделала глубокий вдох, а я задержал дыхание.
– Наверное, я просто заменила трость пилоном. Когда я танцую – всего пару часов несколько раз в неделю, – то живу своей мечтой. Даже несмотря на то, что ты видишь это иначе. Ты прав, маме бы это не понравилось. Но ее нет рядом. Я должна принимать собственные решения.
Амелия замолчала и замерла в ожидании, наверное, думая, что я начну спорить. Когда я не сказал ни слова, она продолжила:
– Раньше я занималась танцами и гимнастикой. Делала прыжки и пируэты. Я все могла, и мне не нужен был пилон. Когда-то я без проблем ходила по улице, бегала с друзьями и жила без трости. Но теперь это невозможно. Пилон значит, что я по-прежнему могу танцевать. Мне не нужно зрение, чтобы выступать в той клетке. Если это значит, что я не старомодная, будь по сему. Это крошечная частичка мечты, которой мне пришлось пожертвовать. Но лучше уж частичка мечты, чем вовсе никакой мечты.
Вот черт. Что ж, это логично. Я снова закивал, но на этот раз все же выдавил:
– Ладно, Милли. С этим я уж точно не могу поспорить.
– Так теперь я Милли?
– Ну, мы уже выяснили, что ты девушка не старых нравов, – подразнил я, и ее смех снова раскатился по тихой улице, словно далекий звон церковных колоколов. – Имя Амелия подходит для аристократки, а Милли более приземленное. Девушке по имени Милли не стыдно дружить с парнем по имени Таг.
