Да что Генри знает о том, как тяжело вкусно нарезать окорок! Особенно когда ты голодна и хочешь сожрать его целиком! Особенно когда придешь поутру с ночного практикума и сама злая, как зомби.
Нет. Вот сейчас братишка сам напросился! Хотела это сделать позже, но чую – нужно сейчас. Вот как поднимусь к себе, найду кошель, в котором у нас лежат деньги на домашние расходы, и торжественно вручу братцу. А еще – поздравлю его с окончанием финансового года. И не важно, что идет еще только третий квартал. Деньги в семействе Росс кончились – значит, и финансовый год – тоже!
– За мной, – сказала я тоном полководца и махнула половником в сторону лестницы.
Независимо протиснулась мимо братца, всё еще стоявшего в дверном проеме, и пошла на второй этаж. Надо ли говорить, что Генри и не подумал последовать приказу. Зря. Некроманты делают предупредительный выстрел сразу в голову, а уже потом разбираются, зачем и в кого. Вот и я запустила свой снаряд в белобрысую башку. Генри уклонился невозмутимо и быстро. Мое оружие срикошетило о косяк и по невероятной, виляющей, как пьяный заяц, траектории устремилась к буфету, отскочило от его дверцы, врезалось в люстру, стену и наконец нашло цель – затылок отца.
Упс.
– Да, сестренка, я, конечно, подозревал, что ты способна организовать покушение. Но не на нашего же отца. И не поварешкой. Хотя, признаться, заклинание интересное. Никогда не видел, чтобы предметы так отскакивали. Сколько единиц силы вложила?
А я с запозданием поняла, что нисколько. В смысле магии. Была лишь одна единица злости. Только помноженная на силу умертвия.
– Ой-е, – простонал отец, потирая шишку. – Как больно-то.
– Прости, папа, я нечаянно. – Стрелой пролетела обратно в кухню, распахнула морозный ларь и достала лед. Приложила его к затылку отца. А когда убедилась, что в основном пострадал все же не затылок, а гордость Морриса, выдохнула.
Генри, наблюдавший картину моих метаний по кухне, сложив руки на груди и оперевшись плечом о косяк, скалился. Паразит! В общем, вел себя в лучших традициях старшего брата, наблюдавшего за тем, как младшая опять села в лужу.
– Пап, он меня бесит, – раздраженно зыркнув на Генри, произнесла я. – Можно я брошу в него яблоком? – С этими словами цапнула из вазы на столе подгнившую с одной стороны ранетку.
– Нет, – выдохнул Моррис – Едой кидаться нехорошо. Кинь в него… – И тут блуждающий взгляд отца на миг остановился на кочане капусты, потом скользнул на горсть орехов и замер на латунном щелкунчике, весившим пару фунтов, – вот этим.
Перст отца указал на орехокол. Да, эйр Моррис был прогрессивным отцом. Его взгляды на воспитание в детях независимых, взрослых личностей были настолько смелы, что доводили до икоты некоторых учителей. Хотя поначалу те пытались что-то возразить, но… Один-единственный раз побывав на родительском собрании у Чейза и Генри, папа нечаянно от избытка матерных чувств выжег на парте послание: «Дети, вам хана».
А все потому, что классная наставница в красках расписала, как близнецам удалось загнать преподавателя гимнастических упражнений на столб. И ладно бы просто загнали. Так слегка тучный эйр не мог потом слезть с этой орясины. Пришлось вызывать жандармов и организовывать эвакуацию. И счет за нее пришлось оплачивать папе.
В общем, Моррис был отцом любящим, но справедливость – больше. И будь я просто Тай, я бы непременно воспользовалась разрешением на обстрел Генри. Но сейчас… Прикинув, что щелкунчик, который я метну, может с легкостью пробить брешь не только в непоколебимой самоуверенности Генри, но и в его башке или каменной стене, поостереглась.
Зато теперь мне никто и ничто не помешало сделать то, о чем я мечтала с самого детства. Взять старшего братца за грудки и приподнять над полом. А потом просто потащить наверх, как плюшевого медвежонка. Большого медвежонка, который упирался руками, ногами и даже попытался выдрать косяк.
Крик «Та-а-ай!» перебудил, по-моему, не только весь наш дом, но и квартал. Но я была отомщена за все те годы, пока была «мелкой», «малявкой» и «шмакодявкой».
Я таки всучила братцу кошель, от которого он старательно отнекивался. Впервые на моей памяти Генри отбрехивался от денег, которые ему пихали в руки.
– Я же не умею экономить! Да я вообще с боку-припеку на семейном бюджете, как стригущий лишай. И как он – столь же полезен для финансового здоровья Моррисов. – горячо возражал братец и добавил с просящей интонацией: – Тай, прости меня за все! Я от души сожалею, что сумел уклониться от этого твоего половника! Ну зачем же так коварно мстить!
– Знаешь, простить гораздо легче, если обидчик искренне раскаивается, горя на костре, – выпалила я со злости.
Братец тут же сориентировался: на его руке заплясало пламя. Демон! Надо было говорить не про сожжение, а про утопление: камешке там на шее, веревочке покрепче, омуте поглубже. А то при упоминании инквизиторского пламени маг-огневик и рад стараться… и паясничать.
– Вообще-то я давно тебе хотела передать это ярмо… прости – бразды правления нашим родовым бюджетом – в сильные, смелые, – я посмотрела на полыхающий факел на ладони Генри и мстительно добавила: – горячие мужские руки.
Пламя тут же потухло.
– Ты выходишь замуж? – с подозрением уточнил брат, став враз из разгильдяя Генри суровым и собранным магом. Почти драконом, готовым начистить забрало любому рыцарю, решившему покуситься на его принцессу.
– Лучше, – я старательно растянула губы в улыбке.
– Ты беременна и выходишь замуж? – превращаясь в грозовую тучу, уточнил брат.
Хм… как-то странно он понял слово «лучше»… Хотелось еще помурыжить Генри: загадочно накрутить локон на палец, томно вздохнуть, опустив глаза долу. Но я решила, что сейчас – лучший момент, и решительно, так, что брат пошатнулся, едва не потеряв равновесия, втиснула почти пустой кошель в руки Генри. А потом произнесла:
– Нет. Еще лучше! Я еду на стажировку в город мертвых! На пару месяцев.
– Куда? – вытаращился на меня брат и затем медленно перевел глаза на свои ладони, в которых, к его немалому удивлению, уже был кошель.
– Восточная граница империи, за Долиной гейзеров, – услужливо подсказала я и добавила: – Мне на днях предложили. И я согласилась, – начала вдохновенно сочинять на ходу. Так что ты бы все равно остался за казначея.
– Но почему я? А не Чейз? – и столько искренней обиды в голосе братца.
– Потому что ты гибкий, – произнесла я таким тоном, что стало непонятно, что я имела в виду: дипломатические качества Росса-младшего или физические, благодаря которым он уклонился от половника.
Генри готов был, кажется, взорваться. И я произнесла:
– Ты не выйдешь? А то я хотела переодеться до прихода Нари. Она обещала с утра заглянуть в гости… – и потянулась к пуговицам форменной рубашки.
Братец недовольно фыркнул и, развернувшись на пятках, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Зато кошель забрал.
А я осторожно, на цыпочках, сделала несколько шагов, взялась за засов и аккуратно задвинула его. А потом прислонилась спиной к двери и откинула на нее голову. Сколько я так простояла? Не знаю. А когда отстранилась и отошла к шкафу, чтобы выбрать чистую одежду, то увидела, что на белой краске остались пятна крови. Выругалась. Нашла салфетку и оттерла их, костеря себя за забывчивость. Морок мороком, но на самом-то деле вся моя одежда в крови. И об этом не стоило забывать. Выбрала платье потемнее и поплотнее и отправилась в ванную. Все же стоило смыть с себя грязь и кровь.
Встав под струи душа, машинально повернула красный вентиль. Горячая вода ударила о поддон, выбив россыпь капель и облака пара. Вот только тепла я не чувствовала. Зато одна из ран на теле начала сочиться. Не сильно, почти незаметно, но все же.
Я резко закрыла воду. А потом потянулась к другому вентилю. Холодная вода не обжигала кожу морозом. Я вообще не чувствовала ничего. Возникла мысль: интересно, окажись я в холодильном сундуке, я бы смерзлась в ледышку, окоченела или не потеряла бы подвижности?
С такими чисто исследовательскими мыслями я и вышла в коридор. На голове был тюрбан из полотенца. Халат старательно запахнула так, чтобы закрытой оказалась даже шея. И на цыпочках, тихо-тихо, так, чтобы неожиданные неприятности не услышали и не кинулись за мной следом, быстро посеменила к своей комнате.
Спать не хотелось вовсе. Обычно в это время, придя с ночного практикума, я падала замертво на кровать. Но… судя по всему, те, кто говорили «после смерти выспишься», ни демона не понимали в загробной жизни.
Нари с племянниками обещала прийти к обеду. До этого времени я должна бы, по идее, сладко посапывать. Но как-то мне мять подушку совершенно не хотелось. Впрочем, голода я тоже не чувствовала. Припомнила, что там говорил Арнсгар… кажется, что мое сердце будет биться не чаще удара в минуту, а вдохи и выдохи станут редки.
Задумчиво потрогала мокрые волосы, которые никак не хотели высыхать. Взгляд упал на бледную кожу. Подумалось, что те несколько часов, что уходили у меня на сон, сегодня я потрачу на то, чтобы выглядеть нормальной.
Так оно и вышло. Я несколько раз накладывала и стирала перед зеркалом макияж. Первый раз перестаралась с пудрой – и румянец вышел излишне здоровым. Прямо свекольным. Вторая попытка привела к тому, что, увидь мой раскрас, девицы из квартала Сиреневых фонарей полезли бы в драку – вырывать лохмы наглой конкурентке, вздумавшей покуситься на их угодья.
Но с третьего захода все получилось как надо: и чуть смуглая кожа, и небольшой румянец, и алые губы. Припудрила подбородок, шею. Задумалась над тем, что делать с руками – крем с них быстро смоется… А потом вспомнила о тонких перчатках в мелкую сеточку. Их я надевала лишь однажды – на свадьбу Нари. Правда, они были небесно-голубыми. Ну да ничего – завяжу на волосах, собранных в высокий хвост, ленту в тон.
Когда хроносы в зале гулко пробили полдень, я была готова. И не только сама – вещи для «стажировки» лежали в ярко-желтом потрепанном чемодане, который стоял посреди комнаты.
Внизу хлопнула дверь, а потом дом наполнился детским смехом и криками папы: «Осторожнее! Не разбей!».
Выйдя на лестницу, я увидела чету Норвуд в полном составе: их шебутную тройню, Нари с округлившимся животом и Вирмара. Последний осторожно обнимал кузину за талию, будто оберегая ото всего мира сразу. Глядя на них, я поняла, что по-настоящему счастливыми могут быть только любящие, а влюбленные… Влюбленные только еще постигают эту непростую науку.
Генри, уже ничем не напоминавший утреннего разгильдяя, остановился перед лестницей радом со мной. Его расчесанные волосы лежали волосок к волоску, деловой костюм сидел идеально. Значит, после встречи братец отправится прямиком на работу, где опять задержится едва не до полуночи.
– Тай, как думаешь, – неотрывно смотря на кузину и ее мужа, спросил Генри: – лучшая пара – та, которая началась с дружбы, ненависти или симпатии?
– Та, с которой отпустили пораньше, – машинально ляпнула я, думая об университете. И лишь потом исправилась: – В случае кузины – та, которая началась со шпионажа.
Брат закашлялся и, похлопав себя по груди, сдавленно произнес:
– Тай, первый вариант был лучше. Кстати, утром, когда ты меня тащила по лестнице. Что это было: заклинание или эликсир?
– Амул… – ответить до конца я не успела. Раздался оглушительный звон.
Юные наследники рода Норвуд, еще не обремененные мыслительным процессом о тайнах бытия и высоких материях, больше всего напоминали небольшое стихийное бедствие, которое было невозможно усмирить. Хотя… как-то мне удалось их локализовать. Но Нари, узнав, что я, сидя с племянниками, загнала их в круговую ловушку для лича, отчего-то жутко разозлилась. Хотя это был единственный случай, когда юные Норвуды почти ничего не разбили. Не считая межкомнатной перегородки, угла камина и двух окон. А так да. Все осталось целым.
– Как думаешь, сколько отец продержится? – когда в ушах перестало звенеть, вопросила я.
– В роли милого дедушки? – уточнил Генри.
– Просто дома, – я улыбнулась кузине и Вару.
– Думаю, час, – хмыкнул Генри.
– Ставлю, что не более получаса.
– По рукам, – братец протянул ладонь. – Проигравший неделю моет посуду.
Моя рука на миг зависла над его ладонью. Я успела подумать, что не будет этой недели, но потом ударила. Братец не должен ни о чем догадаться.
Чаепитие прошло на удивление мирно: дети крушили верхний этаж. Гоняли нашего фамильного призрака Йонока и так же шустро удирали от кота Беннедикта, возомнившего себя не иначе как свирепым тигром.
Дядя Матеуш вышел к нам, зевая. Дедушку Морриса внуки нашли сами. Хотя он самоотверженно и отчаянно старался «не найтись». Вспомнила, как однажды кузина привезла тройню к нам на пару дней погостить. По прошествии выходных, едва открылась дверь и Нари с Варлоком шагнули за порог, раздался крик: «Ура! Мама с папой приехали!» Это ликовал, бежал навстречу, роняя тапки и опережая внуков, дедушка Моррис.
В три часа, когда Варлок ободрал с деда, как репьи с беспризорного пса, внуков, Норвуды отчалили. И мы смогли выдохнуть.
А затем я заспешила в университет. И едва вошла в аудиторию, как удостоилась двух десятков внимательных взглядов. И поняла, что чувствует умертвие на практике. Тут же захотелось задрать подол повыше, чтобы не мешал бежать, и дать деру.
Глава 3
– Тай, нам сказали, ты едва ли не при смерти!
– Магистр был бледным, будто его Костлявая прогуляться к алтарю позвала.
– А куда ты вчера исчезла?
– Подруга, ну ты вчера всех и напугала! – Клаус, угрем проскользнув меж сокурсников, оказался рядом, и положил свою лапу мне на талию, приобняв.
И вот странность: вроде и тон был шуточный, и манеры разгильдяйскими, но я почувствовала, как напряглась на миг его рука, и поняла – за этой беспечностью скрывается тревога.
И улыбнулась как можно шире. Понимая, почему самые страшные вещи часто не только говорятся спокойным тоном, но и маскируются тонной лжи.
– А знаете, как я сама напугалась! Особенно когда подумала, что мое тело уже успели сожрать!
От дальнейшей лжи меня спас звонок. Вместе с ним, ворвавшимся в аудиторию, пришел и магистр Рухус. Преподаватель молодой, но из серии «каждая пипетка мечтает стать клизмой». Он часто настолько раздувался от чувства собственной значимости, что мы всей группой с замиранием ждали: а не разорвет ли его вовсе. Увы, вчерашний кучерявый аспирант, а ныне магистр лопаться не желал. Этот протеже декана (и по совместительству – его сын) с миной профессионального дегустатора лимонов дошел до своей кафедры.
– Садитесь, адепты, – с чувством превосходства в голосе бросил он. Его взгляд заскользил по партам и остановился на мне.
Губы Рухуса скривились. Хотя казалось: куда больше-то? И он, так, словно каждое произнесенное им слово стоило форинт из его же кошелька, процедил:
– А… адептка Росс… – Он сложил руки перед собой. – Вас можно поздравить с огромной удачей.
По аудитории пролетела волна шепотков и переглядываний ничего не понимающих сокурсников. Преподаватель же, как дешевый актер гастролирующей труппы, дождавшись, когда любопытство студиозусов дойдет до той черты, что какой-нибудь смельчак будет готов спросить в полный голос, собственно, в чем дело, веско добавил:
– Не знаю, чем вы так талантливы, – глумливо протянул он, – что ректор университета издал приказ направить именно вас на стажировку в усыпальницы стригоев. Хотя были и более достойные кандидатуры, чем третьекурсница с сомнительными достижениями в учебе.
Он все-таки не смог удержать отстраненный тон и скатился в обиду за свой непризнанный гений. Стало понятно: Рухусу еще далеко до чайника. Ну не умеет он пока жить, как эта посудина, чтобы внутри кипеть от злости, а на других не брызгать.
Знал бы этот недогений, чем был оплачен «счастливый билет к стригоям»… Интересно, согласился бы он его у меня перекупить? Что-то сильно сомневаюсь, что да.
– Ух ты! – прошипел мне на ухо Клаус, ничуть не заботясь о том, что его бас слышен в радиусе нескольких парт окрест. – Ты отобрала конфетку у самого сыночка декана… Даже не знаю, порадоваться за тебя или посочувствовать.
– Лучше поддержи парой форинтов, – ехидно, исключительно в пику Клаусу выпалила я, опровергая еще один постулат: де покойникам деньги вообще не нужны.
Еще как нужны! Взять те же похороны… Приличные поминки – дюже разорительное мероприятие, на котором задарма плакальщицы даже причитать по тебе не будут. А стоимость дубового гроба?
Я как прикинула, во сколько обходится такая прощальная вечеринка, – так сразу и поняла, в чем секрет живучести некоторых личностей. Ну, тех, которые продолжают здравствовать порою даже не благодаря, а вопреки стараниям лекарей. Просто у этих людей жаба не только квакает от жадности, но и знает приемы ближнего боя. И не стесняется их применять в рукопашной со Смертью.
Усмехнулась своим мыслям, порадовалась, что в моем случае семье не грозят лишние траты. А вот мне пара форинтов не помешает. Хотя бы чтобы вызвать наемный магомобиль и красиво отчалить из дома с чемоданом. Чтобы, не дай небо, кто-то из домашних не решил провожать до пристани с дирижаблями.
– Тай, ты же у меня недавно уже занимала, – возмутился сосед по парте. – И вообще, у меня создалось впечатление, что стоит дать кому-то хоть гнутую медьку взаймы, и тебя тотчас же начинают считать статьей дохода, при планировании даже не месячного, а годового личного бюджета.
– Так я не просто так. Я тебе свои лекции отдам по теории темной материи, – начала я, памятуя, что именно мои записи ценились в группе. Особенно перед экзаменами, когда их копировала чуть ли не половина сокурсников. А все потому, что я успевала записывать полно и разборчиво, что, как оказалось, для некромантов и лекарей едва ли не приравнивается к сверхспособности. Видя, как заколебался Клаус, добавила: – И стехиометрические расчеты матрицы вызова лича.
К слову, над последней я билась целую неделю и расчетов в другой ситуации было бы откровенно жаль. М-да, никогда не думала, что придется торговать гранитом науки на развес.
Миг – и рядом со мной на скамью легли две монеты. И так же быстро в сумку Клауса перекочевали два свитка. При этом мы с соседом внимательнейшим образом смотрели на Рохуса, старательно отыгрывая внимание. Ну прямо два прилежных адепта, которых ну просто не в чем, совершенно не в чем упрекнуть.
От этого Рухус ярился еще сильнее. От его злости больше всего страдали первые парты. Вместе с флюидами до этих адептов долетали и брызги слюны, когда вчерашний аспирант фонтанировал по теме сегодняшней лекции.
Причем диктовал он быстро, формулы записывал весьма экспрессивно и коряво. А времени, чтобы все это перенести нам на бумагу, практически не оставлял. Под конец занятия я, наверное, оказалось единственной, у кого не отваливалась рука. Все же есть у посмертия плюсы.
Аккуратно закрыла колпачок самописного пера, машинально отметив, что надо бы его снова заправить чернилами и зачаровать, а то литеры под конец лекции стали совсем светлыми. У меня даже в сумке вроде бы чернильный пузырек был…
Звонок возвестил об окончании занятия. Я стала собирать вещи, думая, как бы поскорее улизнуть не только из аудитории, но и от вопросов одногруппников, как в дверь заглянул наш куратор – магистр Мунк – мужчина уже не молодой, зато обстоятельный.
– Магистр Рухус, с вашего позволения, пока перерыв, у меня несколько объявлений для группы.
Сынок декана, может, и хотел бы возразить, но против бывшего боевого мага, доблесть которого отметил сам император (пусть и только медалькой, зато лично нацепленной монаршей рукой на грудь), выступить не посмел.
Хотя я на месте Рухуса и без учета боевых наград нашему куратору возражать не стала. Мунк в совершенстве владел как искусством вовремя отступить, так и нанести точный молниеносный удар. И статься, если второй навык он приобрел в битвах, то первый – на семейной службе. Еще бы ему не быть асом дипломатии: попробуй выжить среди целого взвода принцесс! А наш куратор был счастливым отцом целых девяти дочек.
Меня, кстати, всегда интересовал вопрос: он стал седым до или после свадьбы?
