Водителю лет тридцать пять, приветливый.
– Я Боб, – говорит он.
Американец. У него есть кусок земли и лошади в штате Вашингтон. Он приехал за канадским сеном для своих американских лошадей.
– Оно лучше и дешевле, – говорит Боб. – А ты откуда?
– Из Торонто. Но мне надо в Калифорнию.
– Далековато ты забрался. И что ты забыл в солнечной Калифорнии?
– Одна приятельница пригласила пожить у нее. Они с ее парнем переехали в Лос-Анджелес, и им там очень нравится. Она написала, что и мне понравится.
– Ты хиппи, что ли? – спрашивает он. – Похож на захлебнувшуюся крысу. Что ты здесь делаешь? От границы далековато.
– Мне отказали во въезде. — Я решаю открыться конезаводчику-Бобу.
– Значит, ты проделал две с половиной тысячи миль, и тебя не впустили в Штаты? — Он смеется.
Я сглатываю слюну.
– Боб, а можно я спрячусь у тебя в кузове, когда ты поедешь через границу?
Он смотрит на меня, потом довольно ухмыляется.
– Что ж, канадон, сегодня твой счастливый день.
Как выясняется, Боб большой шутник.
– Да я все время тут проезжаю туда-сюда, – говорит он. – Всех парней на таможне знаю. Перевезу тебя, не проблема. Мы вот что сделаем…
Боб отъезжает к обочине, вылезает под моросящий дождь и отодвигает брезент на кузове. Сбрасывает несколько верхних брикетов сена и раздвигает нижние.
– Давай, канадон, будь как дома.
Я устраиваюсь между тюками сена, и он набрасывает поверх меня те, что были сверху. С усилием затягивает веревки брезентового верха. Я начинаю задыхаться в этой западне, меня обволакивает резкий запах сырого сена, дождь барабанит по туго натянутому брезенту. От нервного напряжения я не могу дышать.
– Не вздумай шевелиться, и чтоб ни звука! Иначе всему конец. – Боб хлопает по борту кузова. – Увидимся в Штатах.
Слышно, как шуршит гравий под его ковбойскими сапогами, потом захлопывается дверь кабины, взвывает мотор. Мы рассекаем завесу дождя. Меня бьет дрожь, одежда насквозь промокла, вокруг кромешная тьма.
Раньше, чем я ожидал, грузовик начинает притормаживать, потом останавливается.
– Привет, Бобби! Погодка что надо. – Кто-то от души смеется.
Мое сердце бешено стучит под брезентом.
– Как дела, Джимми? Этот проклятый дождь, похоже, никогда не кончится. Хорошо, хоть сено не мокнет.
– Проезжай, Бобби. Скоро опять увидимся.
Звук включающегося зажигания, и грузовик дергается вперед.
Через пятнадцать минут мы тормозим. Дождь уже не такой сильный. Боб поднимает брезент.
– Добро пожаловать в Америку! – Смеется он.
Я все еще нервничаю, но улыбки сдержать уже не могу. Ну, держись, Калифорния!
– Пора отметить! – Боб паркуется у закусочной «Блэйн». – Пива возьмем?
– Я-то с радостью, только у меня на пиво нет денег.
– Зато у меня есть!
Классный парень этот Боб.
Мы садимся на видавшие виды дубовые табуреты у стойки. Симпатичная молодая блондинка в белой ковбойской шляпе играет в пул с бородатым мужиком в сапогах будто из вестерна. Играет душещипательная кантри музыка. Я осматриваюсь. Ярко-оранжевая неоновая реклама Budweiser. Барменша. Пышная прическа, тонны косметики, рубиновые губы, большие кольца в ушах. Дешевые духи. Толстые накладные ресницы и добрые радостные глаза. На белоснежной блузке пара пятнышек; груди туго натягивают застегнутые пуговицы.
– Бобби! Как ты, дорогой?
– По-прежнему свободен! – ржет он в ответ.
– Да ну тебя. Придумай что-то новенькое, – подмигивает барменша. – Тебе как обычно, дорогой?
– Именно, Салли, и то же самое канадону.
Продолжая улыбаться, она нацеживает нам по пинте Budweiser в запотевшие стаканы. Дешевые браслеты сверкают на запястьях Салли, когда она тянется куда-то под стойку и извлекает полупустой захватанный стакан с помадой по краям. Ее личный. Барменша делает медленный небольшой глоток – так пьют те, кто умеет пить.
Через час раздается:
– Последний заказ, мальчики!
Боб заказывает еще по пинте на дорожку. Салли наливает наше пиво в пластиковые стаканы.
Грузовик начинает немного вихлять по дороге, и Боб останавливается у заправочной станции с магазином; тут же можно и переночевать. Он закупает дюжину ледяных бутылок Budweiser и банку маринованных яиц. Язык у него начинает немного заплетаться:
– Слишком много выпил, дальше ехать нельзя. Пора ужинать.
Я уже забыл, когда ел в последний раз.
Боб отъезжает чуть дальше и припарковывается на ночь. Достает пачку Marlboro. Зажигает спичку об ноготь большого пальца, закуривает. Допив пиво из стакана, он открывает еще два Budweiser и протягивает мне пару яиц. Мы болтаем, как два поддатых незнакомца у барной стойки. В итоге слишком много пива, слишком много яиц. Перед глазами все кружится. Я еле добираюсь до заднего сиденья.
– Спокойной ночи, Боб.
Сам Боб вытягивается на переднем сиденьи и через минуту уже спит.
Я просыпаюсь от яркого утреннего солнца. Господи, как больно глазам! Мой благодетель потягивается.
– Просыпайся, канадон.
Около часа мы едем мимо ухоженных пастбищ и ферм. Опять заряжает дождь. У нас обоих ужасающее похмелье, от которого раскалывается голова. Все чересчур громко: стук дождя по ветровому стеклу, истеричные движения дворников, голос жизнерадостного ди-джея по радио.
– Ну вот, старина, здесь мой поворот.
Боб съезжает на обочину к ближайшим деревьям.
– Жаль, конечно, что такой дождь, но тут вроде посуше.
– Спасибо тебе за все, Боб.
Он пожимает мне руку и подмигивает.
– Счастливо, канадон. Надеюсь, ты разыщешь свою Мэри.
На меня капает с деревьев, кругом ни души. Я обезвожен, меня знобит и тошнит. Ну ты удружил, Budweiser!
Господи, о чем я думаю? Я быстро выставляю большой палец, и рядом со мной останавливается элегантный черный Oldsmobil.
– Тебе куда?
– Лос-Анджелес.
– Могу подвезти полпути.
– Отлично. Спасибо огромное!
До чего комфортабельная машина! Мягкая красная бархатистая обивка, будто лобби в уютной гостинице. Дождь становится сильнее, и я счастлив, что мне тепло и что я еду в нужном направлении, пусть даже с самым ужасным похмельем за всю мою жизнь.
Водитель жмет на газ, мили за окном бегут. У меня кружится голова, я голоден. В лицо дует горячий воздух. Я стараюсь фокусироваться на дороге впереди. До тех пор, пока внутренности не прорезает сильная боль: что-то совершает мучительный путь по моим кишкам. Я верчусь на месте так и этак, но это меня не спасает. Наступает миг блаженного облегчения, но машину тут же заполняет невыносимая сероводородная вонь: скопление пивных газов вырвалось наружу. Мне так неловко, что я не решаюсь поднять глаза на водителя. Вскоре я чувствую, что на подходе следующая порция. Меня переполняет ужас. В отчаянии я напрягаю мышцы, но это ни к чему не приводит. Из меня вырывается вторая бомба, еще хуже, чем первая. Вонища, от которой слезятся глаза, захватывает все пространство машины. Типичная смесь пива с маринованными яйцами – что может быть хуже? Водитель в отчаянии открывает свое окно, тут же мокнет под дождем, закрывает. Спрятаться негде, он заложник в собственной машине.
Я сгораю от стыда и молю свой организм о пощаде. Сцепив зубы, втянув в себя внутренности и корчась от боли, я взываю к каждой своей мышце, чтобы остановить «газовую атаку». Увы, поздно: последний выхлоп оказался смертельным.
Машина резко сворачивает к обочине и останавливается. На лице водителя ужас.
– Прости, старина, я больше не могу. Вали из моей машины к чертовой матери.
Я стараюсь выдавить из себя «извините». Но не могу, потому что изо всех сил пытаюсь подавить следующий неминуемый залп. Прошу тебя, Господи, пожалуйста, только не дай мне рассмеяться – но Господь не ответил на мою мольбу. Передо мной совершенно обескураженное лицо водителя, когда мои глаза вылезают из орбит от усилия произнести «спасибо». Он стремительно уезжает.
Представляю картину, которую этот несчастный наблюдает в зеркало заднего вида, все еще окутанный сероводородным облаком. Она отвратительна: я стою под проливным дождем на обочине, одному богу известно где, и ржу в голос. Мне страшно неловко, я хочу есть, и у меня похмелье – но я счастлив. Я в Штатах, и я направляюсь к молочной реке с кисельными берегами.
И к Мэри.
Слышится приглушенное рычание, и я вижу несущуюся ко мне гигантскую фуру. Из-под ее огромных колес вздымаются словно стены из воды, дворники яростно сбрасывают дождь с лобового стекла. Я опять высоко поднимаю большой палец, и чудище замедляет ход, хрипит, пыхтит и, наконец, останавливается метрах в пятидесяти от меня. Пассажирская дверь распахивается.
– Прыгай сюда, парень!
Я с трудом забираюсь в огромную теплую, сухую кабину. На зеркале болтается привычное зеленое бумажное деревце с запахом сосны.
– Куда направляешься?
Водитель средних лет, седые волосы зачесаны назад, лицо обветренное, в дружеской улыбке открываются кривые зубы.
– В Лос-Анджелес.
– Могу довезти до Портленда… Ты, небось, замерз?
Он кивает на коробку.
– Там горячий кофе и бутерброды, угощайся.
Фура перевозит железнодорожные шпалы для ландшафтной компании.
– Можно на этом нормально заработать? – интересуюсь я у водителя.
– Еле хватает на оплату счетов, – его глаза смеются. – Когда я только начинал, у меня практически ничего не было. И с тех пор мало что изменилось.
Вот это называется везением: я мчусь по шоссе, развалившись на переднем сиденьи этой махины, и смеюсь над рассказами веселого водителя.
Когда мы добираемся до Портленда, я прошу высадить меня у автобусного вокзала.
Преодолев четыре тысячи миль на поезде, попутках и автобусе, я наконец добираюсь до Лос-Анджелеса.
Ранним вечером я вылезаю из автобуса. Воздух теплый, ветки пальм раскачиваются от мягкого бриза. Следующая остановка – Мэри. Я в нетерпении. Ее номера нет в телефонном справочнике. А в моем последнем письме я просто написал: уже в пути, еду.
Я бреду прочь от автовокзала и натыкаюсь на невзрачный двухэтажный отельчик с большими цветными окнами. Внутри виднеется темный, полный людей зал. Я захожу, сажусь у стойки на крайний табурет и заказываю пиво. Отсюда мне хорошо видно, что творится вокруг.
На другом конце стойки – три оживленные девушки. Они сильно накрашены, выглядят как-то необычно. Хихикают, болтают, веселятся. Одна из них опускает монету в музыкальный автомат и пританцовывая возвращается на место. Она подмигивает мне. Народу полно, становится шумно. Эффектная троица заказывает еще выпивки.
– И еще пиво для того парнишки с края.
– Спасибо! И ваше здоровье!
– Переползай к нам!
Почему бы и нет?
