Адвокат сел вполоборота к столу, на колени его легла кожаная папка.
– Из конторского сейфа моего клиента деньги пропали. Сто тысяч рублей ассигнациями. Когда, он не знает, с вересня в тот сейф не заглядывали, а нынче… – Он достал из папки стопочку бумаг. – Номера банковских билетов переписаны.
Я посмотрела на стопку. Адвокат продолжал:
– Подозревается в хищении господин Чиков Сергей Павлович.
Крестовский хмыкнул, я похолодела. Только что купец Бобруйский меня переиграл, даже напрягаться не пришлось. О смерти Чикова никто пока не знает, то есть кроме меня, Волкова, приказного извозчика и теперь шефа. Да и узнают, покойник оправдаться не сможет. Номера билетов банковских я, разумеется, сверю, но они сойдутся, к гадалке не ходи. И все, и концы в воду, ниточка, связывающая купца – заказчика убийства с исполнителями оборвалась.
Хрущ поглядывал горделиво, вытягивал шею, будто гриф-падальщик из школьного учебника.
– Пропал наш Сереженька со всеми деньгами. Вы уж, господа хорошие, непременно злодея арестуйте.
Семен встретился со мною глазами и приподнял саркастически брови, я залилась краской стыда. Сейчас пообещаю «всенепременно» и… Делать-то что?!
– Какая удача, Андрон Ипатьевич, – неожиданно сказал Крестовский, – что вы именно сейчас, во время отнюдь уже не присутственное, к нам заглянули.
– Простите? – Хрущ спросил, а я подумала.
– Надеюсь только, – шеф развернул на столешнице носовой платок и стал щедро умащивать его ментоловой мазью из жестянки, – что плотно поужинать вы не успели.
– Простите?..
Тут я мысленным дуэтом с адвокатом не выступала, пропитанный ментолом платок предполагал посещение морга.
– Попрошу вас в опознании поучаствовать. – Крестовский, лучась дружелюбием, поднялся из-за стола. – Евангелина Романовна…
– Могу пока номера банкнот сверить, – предложила я быстро.
Покойников я боялась, шеф об этом прекрасно знал, и в любое другое время от совместного визита к ним воздержаться позволил бы, но не сегодня.
– Не трудитесь, – улыбнулся он с нежностью, от которой у меня чуть волосы дыбом не встали, – использовать чиновницу вашего ранга для столь мелкой конторской работы…
Вздохнув, я перегнулась через стол и достала из ящика связку ключей.
– Пройдемте, господа.
За конторкой дремал письмоводитель, Давилов же устроился подле арестантской клети, видимо, наше появление прервало его задушевную беседу с давешними забулдыгами.
– К покойникам, – сообщила я в пространство, и голос предательски дрогнул. – Сопровождать не надо.
Ключи не попадали в замочные скважины, руки мелко дрожали. Семен Аристархович вздыхал при виде моей нерасторопности, отвечал на расспросы адвоката общими фразами, оказавшись в подвальном коридоре, раздул ноздри, будто принюхиваясь, похвалил:
– Добротные какие казематы. Вы, Евангелина Романовна, не забывайте каждую дверцу за нами запирать, так в приказе положено.
Злоба, всколыхнувшаяся во мне после этих слов, привела меня в чувство. Поучать он меня еще будет!
– Всенепременно, ваше превосходительство, это запишу, чтоб запомнить крепко-накрепко.
Хлопнула дверью, заперла, холодно указала:
– По коридору прямо. Здесь, изволите видеть, у нас арестантские камеры, а покойницкая – в подподвальном помещении.
– И вы его, Евангелина Романовна, посещали?
– Да как-то времени не нашлось.
– А необходимости?
– Мне, Семен Аристархович, простой берендийской бабе, ваши чародейские подземные бдения чужды.
Хрущ кашлянул.
– Простите великодушно, господа приказные чиновники, но… Еще одного платочка от смрада не найдется?
Крестовский отдал ему свой. А разило действительно даже здесь, меня немедленно замутило от сладковатой вони разложения.
Спустившись в конце коридора по трем каменным ступеням, мы оказались в обширном зале. Потолочные светильники, ожившие при нашем появлении, покрывал слой наледи, разводы инея украшали стены, возле которых стояло около десятка простых дощатых столов. Свет был синеватым, неживым и очень ярким.
– Какое расточительство, – сказал шеф громко, и эхо его голоса пронеслось под низкими сводами, – использовать морозный кристалл в это время года.
Дыхание наше застывало у рта, Хрущ прикрывался платком, но никакой вони здесь не ощущалось, вымерзла, не иначе.
– Итак… – Крестовский быстро прошел к единственному столу, на котором, накрытое простыней, лежало тело, прочие были пусты. – Андрон Ипатьевич, извольте взглянуть.
От холода пальцы мои примерзли к связке ключей, а зубы стучали. Да, от холода, а вовсе не от страха.
Шеф дернул простыню, я прикусила язык. Адвокат вытянул шею. Чиков лежал на спине, вытянув руки вдоль тела, был он в черном костюме и черном же пальто, застегнутом на груди, на голове нечто похожее на колпак, опущенный до самого подбородка. Этот подбородок торчал к потолку подобно ледяному утесу. Семен потянул колпак, открывая лицо покойника.
– Как мы могли заметить, обязательного осмотра тела не проводилось.
– Сережа! – ахнул сдавленно Хрущ и высморкался в ментоловый платок. – Как? Кто? Почему?
Шеф продолжал деловито:
– Исходя из видимых повреждений одежной ткани…
Подбородок-утес дернулся, покойный Сергей Павлович Чиков сел на столе. Я лишилась чувств на секунду позже Андрона Ипатьевича.
Волков сызнова нес меня на руках, привычно даже.
– Гриня-а, – шепнула я сквозь сон, устраивая голову на мужском плече, – напортачили мы с тобою изрядно, по всей строгости отвечать придется. Нельзя было… Но не боись, всю вину на себя возьму, потому что чином старше и… Ты только целоваться сейчас не смей, потому…
– Замолчите, Попович, – шефов баритон влажным холодком щекотал скулу, – или я вас на прозекторский стол уложу.
– Чего? – забившись рыбкою, я скользнула на пол, царапаясь о пуговицы шефова сюртука. – Не желаю на прозекторский!
Мы с Крестовским стояли уже в присутственном зале, развлекая арестованных забулдыг и прочую публику. Семен Аристархович скомандовал:
– Давилов, Старунов, рысью в морг! Чикова в свободную камеру, Хрущу помощь оказать, он в обмороке.
– Ч-чикова? – перекрестился регистратор.
– Не спрашивать! – рявкнул шеф. – Исполнять! Всех конвойных сюда! Лекаря! Быстро!
– Девка, – позвали из-за решетки, – а чего здесь деется? Страшно, девка…
Сапоги служивых грохотали по полу, сквозняк ворошил бумаги, я пошатнулась.
Отвлекшись от командования, Крестовский обернулся ко мне.
– За этот кафешантан, Евангелина Романовна, я с вас спрошу по всей строгости. Готовьтесь петлички перешивать.
Гневное лицо начальство увеличивалось, покачивалось отдельно от всего остального, будто нарисованное на воздушном шарике. Петлички?
Семен успел удержать меня от падения. Сцена какая театральная. Девица без чувств и благородный неклюд… Неклюд? Бесник подмигнул мне с экрана:
– Запуталась, чавэ?
Проектор громко тренькнул, погас, все исчезло.
– …допрос, Андрон Ипатьевич, будет проведен в свой черед, – говорил шеф негромко, – вашему подопечному так и передайте…
– Немыслимо, – всхлипывал Хрущ, сморкаясь, – невероятно…
– Нервический припадок, – растирал мои руки лекарь Халялин, – обычное дело для барышни. Ну раз к кровопусканиям вы, ваше превосходительство, столь предвзяты, позволю себе откланяться.
Высвободив руки, я натянула плед на лицо; подошвы упирались в подлокотник кабинетного диванчика, я его уже могла определить, зажмурившись и на ощупь. Позорище ты, Попович. Как есть позорище. Два обморока подряд. Судя по звукам, лекарь удалился.
– Однако… – Хрущ чем-то булькал, видимо, прикладывался к бутылке. – Я вправе узнать о причинах… Немыслимо…
Шеф скрипнул стулом.
– Ничего невероятного, Сергей Павлович Чиков, арестованный нами четверть часа назад по вашему обвинению в краже…
Так-так… Это уже любопытно. Я выдвинула ухо из-под пледа. Семен выдержал паузу и закончил:
– Неклюд!
– Что, простите? – переспросил адвокат, а я вовремя рот себе заткнула. Брежу?
– Сами рассудите, – скрип, вздох, бульк, – узнаваемый фенотип, телесная структура, нечеловеческая регенерация…
– Но… неклюд?
– Нечистокровный. Скорее всего, лишь по отцу, но у полукровок от смешанных браков часто наблюдаются расовые особенности…
– Но позвольте, я был лично знаком с его батюшкой.
– Ах, Андрон Ипатьевич, уж не нам ли, мужчинам, знать, сколь коварны бывают наши спутницы в вопросах телесных.
– Однако…
Бульк… бульк… бульк…
– Приказные работники ошибочно определили господина Чикова покойником и до официального опознания определили его в казенной мертвецкой. Там он регенерировал, и мы с вами смогли наблюдать результат этого, повергший вас в такой аффект.
– Аффект? Да я чуть богу душу не отдал! Если бы не ваша волшба, Семен Аристархович… Как вспомню, – бульк, – рычание это утробное…
– Побочный эффект звериной ипостаси, – быстро пояснил шеф. – Ступайте, господин Хрущ, нервишки поправьте, о результатах следствия мы непременно вас известим.
– Какое счастье, господин Крестовский, – нетрезво тянул адвокат, – что вы столь вовремя в Крыжовень прибыли. Мужчина, чародей! На барышень… и-ик… надежды мало. Чуть что – в обморок.
Он еще повозился у вешалки, попрощался и наконец ушел.
– Неклюд? – отбросила я плед.
– Почему ты сразу тело не осмотрела? – Семен вернулся к столу и присел на краешек.
– Так полномочий не было и времени.
– И желания?
Смутившись, я покачала головой и вытерла руками мокрые щеки.
– Не сочла необходимым.
– Ты плачешь?
– Ага! – шмыгнула я носом. – От облегчения. Меня труп этот невероятно мучил, потому что Мишка его застрелил, и по закону дело против пацана открывать было надобно, а…
Через кабинет по воздуху поплыл ко мне белоснежный носовой платок, схватив его, я трубно высморкалась.
– Повезло, – сказал шеф. – Покойник ожил, и твой уездный Гаврош убийцей не стал.
– Перфектно. – Скомкав мокрый шелк, я затолкала его за манжету, не возвращать же владельцу. – И теперь Бобруйский от меня никуда не денется, прижму мерзавца с живым-то свидетелем.
– Не факт.
Я удивленно воззрилась на начальство.
– Лекарь что про арестанта говорит?
– Ничего. – Семен устало потер виски. – Буйный у нас арестант, к медицинским осмотрам не приспособленный.
Шефа повело, я едва успела подскочить, чтоб придержать за плечи.
– Чародеить пришлось изрядно, – признался он вполголоса, – не ко времени, три дня силу накапливал, чтоб в одночасье ее спустить.
