Наша толпа бежит вслед за машиной со стоном, с плачем. И я часть этой всеобщей боли. От нее горит все тело, я буквально разорвана этой разлукой, я ею раздавлена, и мне хочется только упасть на асфальт и орать, просто отчаянно орать от бессилия.
Потом долго и до состояния полного опустошения смотреть, как машина уезжает, как превращается в точку. Никто из женщин не уходит. Они все смотрят вслед. Они все провожают глазами. Они стоят тут, чтобы втягивать последние капли запаха, последние флюиды присутствия. Потом начинают расходиться по одной.
Я остаюсь там самая последняя, с неба срывается дождь. И мне он кажется теплым, потому что все мое тело оледенело. Мне даже кажется, что мое сердце больше не бьется.
– Можно узнать у вот этого человека, куда именно их повезли.
Женский голос заставил поднять голову и посмотреть на невысокий силуэт, укутанный в темно-коричневое пальто.
– Ему можно дать пару сотен баксов, и скажет, куда повезли.
Кивнула на конвоира.
– Я знаю куда…
– Счастливая. А я нет….и денег у меня нет, чтоб этот боров мне сказал.
Закурила, пальцы дрожат. Старше меня лет на пять. Лицо уставшее и, наверное, такое же осунувшееся, как и у меня, с синяками под глазами и сухими губами. Рука тянется к сумочке, достаю пару сотен, даю ей.
– На вот, узнай…
– Спасибо! – громко, отчетливо, но без нытья, с какой-то отрешенностью. Взяла деньги и к конвоиру. В глазах бездна надежды. Бежит, что-то кричит, просит. И я вижу, как тот берет деньги. Значит, скажет….Только что это изменит.
Теперь…теперь только на вокзал, как и обещала Гройсману. Наверное, мой мозг уже не понимает, что именно я делаю. Все на автомате. Вызов такси, молчаливое прощание с этим ужасным местом и взгляд в исцарапанное косыми штрихами дождя окно.
Машина едет по улицам этого чужого и такого враждебного города. Города, из которого я теперь так же изгнана, как и ОН. Города, в котором я узнала ЕГО, города в котором я…все же была счастлива своим особенным горьким счастьем.
Ожидание поезда почти такое же больное и горькое, как и там…возле того жуткого коридора в прощание и мрак. Уезжать так же больно, как и оставаться. И только мысли о сыне дают силы.
Я не плачу…но мне кажется, что внутри все орет навзрыд. Проводники открывают двери, люди начинают подниматься в вагоны. И я уже готова сесть…как начинает вибрировать мой телефон.
Замерзшими пальцами отвечаю, и тут же обрывается сердце. Голос Гройсмана хриплый, булькающий.
– Яблоневая десять…забери…детей, дочка…позаботься…нельзя им теперь…. Забери…я умираю…я умираю…Абросимов Николай…запомни…Абросимов….Он теперь…Абросимов. Город…Н…Абросимов…
Бежать прочь, содрогаясь всем телом, хватая снова такси, бросая сумку в багажник и ощущая, как холодеет все тело, как перехватывает горло. Машина мчится к дому Гройсмана.
Там две скорые…Точнее, одна скорая и…вторая, та, что возит трупы. Из дома вывозят каталку, на ней черный мешок. И я уже точно знаю, кто в этом мешке, потому что внутри омертвевшие кусочки души покрылись инеем, и по щекам снова катятся слезы.
Его еще не закрыли до конца, и я вижу седые волосы и застывший профиль. Врачи что-то говорят, что-то пишут, потом застегивают змейку, и я прижимаю руку ко рту, чтобы не закричать.
Смотрю в тумане, как уезжают скорые, как расходятся люди. Водитель моего такси куда-то уходил что-то спрашивать там у толпы, пока я смотрела расширенными от ужаса глазами на скорые, на черный мешок….и перед глазами видела лицо старика, его седые волосы, его улыбку.
– Говорят, хотели ограбить квартиру и зарезали старика…Какой ужас. Средь бела дня. Что же это делается такое.
Тяжело дыша, смотрю перед собой и ничего не вижу. Меня всю трясет.
– Куда теперь? Вы ведь не выходите?
– Яблоневая десять…
А пока ехала слезы из глаз льются рекой…капают на подбородок, оставляют соленые дорожки на щеках. И снова только вспоминать…снова представлять себе, как увидела его когда-то впервые…И как он впервые рассказывал мне о себе. Как уезжала с его помощью в Израиль. Чертов старый актеришка. Как он меня тогда подставил. Ради своего хозяина. Вот кто был предан Айсбергу до самого конца, до последней секунды.
***
Когда он открыл дверь в халате и в очках, я очень тихо сказала.
– Помогите мне сбежать отсюда…или я расскажу о вашем сговоре с таксистом!
Он долго смотрел на меня, потом кивнул, и я вошла в комнату. Он осмотрел коридор и запер дверь на ключ.
– Послушай меня внимательно, девочка. Я сразу пресеку твои попытки шантажа – так вот, таксист был нанят не мной. Поняла? И не я ему платил за то, чтобы тебя воспитывали.
– А кто платил?
– Ну ты же у нас умная. Сложи дважды два. Или, правда, только для одного и пригодна. Все мозги между ног?
Удар был ощутимым слева. Там, где всегда больно последнее время. Там, где поселился проклятый Айсберг и не морозит, нееет, он жжет меня, испепеляет, и нет ни конца, ни края этим ожогам.
– Тогда почему тех…тех убрали, а его нет?
– Потому что те сделали то, чего им не велели. Тронули то, что не принадлежит им. А таксист выполнил свою работу. Он у нас справедливый. Пусть и жестокий.
Нет, я не испытала облегчения. Мною все равно играли, как марионеткой, манипулировали, играли с моей психикой…А я бежала к нему, как к спасителю. Но он же меня и губил. Бьет и ласкает. Тыкает в грязь и жалеет. Держит кнутом и пряником. И самое страшное, что все это работает.
– Я хочу от него уйти!
Гройсман зло засмеялся.
– А кто не хочет? Все хотят. Только от него уйти можно только туда! – показал пальцем вверх. – Не раз ожидал, что ты скоро там окажешься, но тебя с удивительным постоянством жалеют. Что только нашел в тебе? Ведь красивее были, статнее, пышнее. И за меньшее без головы оставались, а ты…ты у нас неприкосновенная.
Тяжело дыша, я смотрела на этого невысокого человека и понимала, что он единственный мой путь к спасению. Он знает этот дом, знает хозяина и знает нужных людей. А еще…он явно меня ненавидит.
– Я вам не нравлюсь?
– Ты никому не нравишься!
– Почему? Что плохого я вам сделала?
Он сел в глубокое кресло и накинул себе на ноги клетчатый плед. Потянулся за маленьким графином и налил в стакан темно-коричневой жидкости на самом дне.
– Настойка по рецепту Тамары Исааковны. Славная была женщина…подруга моей покойной матери.
Отпил из стакана, промокнул рот салфеткой.
– Когда-то я был водителем у очень важного человека, присматривал за его дочерью. Возил на учебу, охранял. Красивая девочка. Добрая, нежная, отзывчивая. Она ко мне хорошо относилась. Ко мне мало кто хорошо относился…В те времена быть жидом было не так престижно, как сейчас. Всей этой толерантности, борьбы за справедливость еще не было. Израилем, Америкой и Германией и не пахло. Особенно для меня. Я же у «шишки» работал. Запрет на выезд пожизненно. Так вот, меня, пархатого, каждая собака пыталась со свету сжить. Далеко пробрался, денег много заколачиваю, у генерала в любимчиках хаживаю. Но мы – любимчики до поры до времени, пока сала чужого не нюхнули, а за сало нам сразу скальп снимут и звездочку на груди вырежут. Когда дом генерала обворовали, я был первым кандидатом. На меня каждая вошь пальцем указала. А когда комнату перерыли и денег нашли, сказали, что своим передал. Разнесли синагогу, нашли золотые подсвечники, сказали, это я раввину отдал после того, как золото генеральское переплавил. Генерал скор на расправу – пистолет к башке моей приставил. Она, маленькая такая, выбежала из комнаты своей и бросилась на него, в ногу ему вцепилась, укусила за ляжку. Кричала, что Грося с ней был, сказки ей читал, и чтоб трогать ее Гросю не смели.
Генерал руку опустил…Потом, спустя месяц, вора нашли. Оказался сын управдома, далекий от нашей еврейской братии. В доме я в том работал пока девочка замуж не вышла, тогда меня ей и отдали вместе с приданым. Я с ней пробыл до того момента, как уже возраст перестал позволять работу свою выполнять… И она позаботилась, чтоб меня не выкинули…ЕГО попросила. Забрал меня сюда. В вертеп свой. Сказал, слово лишнее скажу и… даже она не поможет.
Так вот девочку ту Людмилой звали. Поняла теперь?
А я это сразу поняла, пока он говорил. Почувствовала. Значит, жена Петра была той девочкой, и Гройсман ей благодарен и любит ее.
– Так вот…до сих пор здесь побывали некоторые, но все они одноразовые и моей девочке ничем не мешали…а ты! – седые брови сошлись на переносице. – А ты задержалась! Если ОНА вдруг узнает…плохо ей будет. Любит она его, понимаешь? Любит! Всегда любила! Отца своего умоляла женить его на ней, в ногах валялась…Женил. Только нахрена женил, если он…ни одной юбки не пропустит. Шлюха за шлюхой у него…
Я кивнула и пальцы сжала, чтобы не выдать своего разочарования, чтобы не разреветься именно здесь и сейчас.
– Так помогите мне убраться! Я исчезну, и ничто не станет угрожать ее счастью. Я тоже не хочу быть его шлюхой! Я жить хочу, детей хочу рожать, замуж выйти…а не вот так!
– Детей она хочет. Такие, как ты, не для детей. Вычистятся, выпотрошатся и дальше ноги раздвигают…как эта француженка. Тоже мне Франция. Мухосранск на выезде. Ее отец канализации чистил, а мать швея. Ленка она. Хахаха…Иванова. А не Эллен. И ты…хахаха…такая же.
Смеялся он тихо, неприятно, но его слова ранили больно и в самое сердце.
– Я не хочу так…сбежать помогите.
– Как я тебе помогу?
– Вы..вы что-то вывозите, я слышала ваш разговор…Вот и меня вывезите. Не то все узнают, что на самом деле вы и есть вор. И в этот раз никто не выбежит, и никто за вас не заступится.
Гройсман изменился в лице.
– Я не вор! Поняла? Не вор! А вывозим…потому что и так все выбрасывается. Тоннами. Все продукты. А есть те, кому надо…
– А вы и рады перепродать?
– Не твое дело, соплячка! Поняла? Я благим занимаюсь…И ни хрена не перепродаю!
– Не мое. Мне плевать, что вы там вывозите. А вот если ОН узнает, не думаю, что ему плевать будет. А я расскажу, не сомневайтесь! Пожалуйста! Умоляю! Я хочу, чтоб вы и меня вывезли. По-другому мне из этого дома не выйти.
– Бредовая затея. Если узнает, что я сделал, голову мне голыми руками оторвет.
– Не узнает… я скажу, что сама спряталась. На вокзал меня отвезете…А еще мне документы нужны. На чужое имя. Если хотите своей Людмиле помочь, то и мне помочь придется.
– Документы она захотела!
Но он явно заинтересовался, призадумался и голову подпер рукой, поджав губы.
– А знаешь…помогу. Ты здесь всем, как заноза в заднице. Только чтоб всю эту неделю была тише воды, ниже травы. Чтоб вела себя идеально, и Эллен чтоб ничего не пронюхала. Она, сука, умная и хитрая. Она на тебя уже ставки сделала. Лепит из тебя леди…
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/sobolevaulyana/pervaya-ledi-dlya-prezidenta/?lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
