Фаррелл в ответ глянул на меня весьма странно.
– Так нет уже никакой загвоздки, – пробубнил он. – Танамор, он это… исчез.
– Что?! – громче, чем собирался, охнул я, и Фаррелл торопливо шикнул, прижав палец к губам.
– Тише! Я сегодня у себя ночевал – хотел парадный костюм забрать, – взволнованно зашептал он. – И чувствую: нету зова больше! Помнишь, мы с тобой танамор под маргариткой зарыли? – Он еще понизил голос. – Я туда подошел, смотрю: завяла маргаритка! Разрыл под ней землю, а там – ничего.
Я похолодел, хотя и так уже был холоднее некуда.
– Кто мог его забрать?
– Никто. – Фаррелл с детской растерянностью развел руками. – Только мы с тобой знали, где он зарыт, а без этого найти его никак невозможно. Земля забрала, вот что. Мерлин ведь в сказке три обломка мрамора с земли подобрал да волшебную силу в них вдохнул, и они в трилистник сошлись. Дал его Мерлин ирландской девушке, чтобы она своего любимого оживила, а потом хотел обратно земле вернуть, да только девушка хитрая была и обратно отдавать такую ценность не захотела, так что…
– Да знаю я сказку, – простонал я. – Но это же выдумка! Фаррелл, умоляю, если ты вырыл танамор, ничего страшного, это он тебя заставил, у него своя воля, просто скажи мне!
– Сказки – не выдумка, – строго сказал Фаррелл. – На нашем острове все может случиться! – Он сжал мои тщедушные плечи своими ручищами и твердо посмотрел мне в глаза. – Нету его. Земля забрала.
– Это ненаучно.
– И кто это говорит? Живой мертвец?
М-да, с этим не поспоришь. Я тяжело вздохнул. В конце концов, если трилистник вправду оживлял мертвецов (а он на моих глазах вернул Молли), то почему бы ему не исчезнуть в земле без следа? Когда разум не может понять какое-то явление, не значит ли это, что мы пока просто мало знаем о его свойствах? Уверен, Бен согласился бы со мной. Бен, ну где же ты, ты мне так нужен!
Земля этого острова породила танамор, она его и забрала. Звучит разумно. Я поднял глаза на Фаррелла. Тот смотрел на меня сочувствующим, отеческим взглядом, за который я сразу простил ему такие странные вести.
– Как ты, парень? Выглядишь так себе. – Он сжал мое костлявое плечо, чем очень меня смутил. – Не вини себя, ты делаешь что можешь. Как всегда.
– Готовьтесь к помолвке, – громко сказал я, чтобы слышала Фрейя. – Оповестите гостей, пусть завтра вечером приходят.
Все, отступать некуда. Не могу же я умереть, нарушив обещание и покрыв себя позором! Я повернулся к выходу – и напоролся на Молли, которая, как выяснилось, молча стояла в дверях. Похоже, не я один умею тихо подкрадываться. Но она, к счастью, ничего комментировать не стала: жестом подозвала меня, и я вышел во двор следом за ней. Запряженный экипаж уже стоял около конюшни. Молли взобралась на козлы.
– Ты что, умеешь управлять экипажем?! – не поверил я, но на мягкую скамью для пассажиров покорно забрался.
– Если нужно. Когда я была ребенком, отец учил меня.
– Нас целый месяц возил Фаррелл, и ты об этом не упоминала.
Молли встряхнула поводьями, и лошадь послушно зашагала в сторону дороги.
– Я знала, что Фаррелл хочет выслужиться перед мамой. Он гордится тем, как хорошо экипажем правит. К чему человека радости лишать?
Больше всего меня впечатлило то, что Молли вообще умеет что-то скрывать. Я был уверен: она вся – как распахнутая книга.
– То есть ты знала про их… их… взаимный интерес? – светским тоном поинтересовался я, не отводя взгляда от ее прямой, как доска, спины.
– Ну я же не слепая. В отличие от вас. – Она покосилась на меня, вдруг развеселившись. – Но что с вас возьмешь, зрение-то уже не то, а?
Я оскорбленно промолчал – обидно было, что мою проницательность подвергают сомнению. Похоже, добиться того, чтобы Молли через пару дней жить без меня не могла, будет сложнее, чем я думал.
На площади, где утром проходил праздник земляничного безумия, обстановка была деловитой и мрачной. Торговцы упаковывали свой товар: те, кто еще не уехал, явно собирались это сделать. Тела девушки уже не было, кровь с мостовой смыли. Констебли угрюмо маячили по периметру площади. Видимо, праздник отменила полиция.
Констебли все были в одинаковой, как у солдат, униформе, в высоких фуражках с золотым значком в виде британской короны. Вид у них был довольно бравый, так что на минутку я понадеялся, что преступника уже нашли без нас. Лишили меня славы, зато облегчили задачу. Я подошел к зажиточному на вид лавочнику, который уныло грузил ящики на телегу.
– Уважаемый, вы не подскажете, убийцу поймали?
– Куда там, – буркнул он. – Никакого толку от этой британской полиции, только зря налог на них платим.
Слова «британская полиция» меня ободрили – неужели тут служат мои соотечественники, а не дикие местные ирландцы? Это значительно упростит дело.
– Не знаете, кем была убитая бедняжка?
Лавочник грохнул на телегу очередной ящик и с подозрением глянул на меня.
– Вы не англичанин случаем? Говорите, как они.
Отрицать это было, к сожалению, бесполезно, – я, со своим блестящим образованием, никак не смог бы изобразить местный неблагозвучный говор.
– Не просто англичанин, – произнес я, сразу переходя к самому действенному способу убеждения, какой только известен человечеству. – А англичанин, у которого есть деньги и которому очень нужно что-нибудь узнать об убитой девушке.
Я вытащил из жилетного кармана монету и многозначительно покачал ее на ладони.
– Слышал, дочь богатых родителей, – сказал лавочник, не отводя взгляда от монеты. – Но кого именно, не знаю, сплетнями не интересуюсь. Я так и сказал тому проныре, который час назад приходил.
– Что за проныра?
– Из газеты. Тоже про девушку расспрашивал.
– А как его звали?
– А то он представился! Сказал, из газеты, и все. Но уж как страстно расспрашивал!
Ого… Киран со своим будущим убийцей так и познакомился: изучал место, где убили его возлюбленную, и встретил там незнакомца. Тот представился частным сыщиком, а бедняга Киран так и не узнал, что это вранье. И если убийца тогда вернулся на место преступления, что мешает ему поступить так снова?
– Опишите человека из газеты.
Я наконец опустил монету на ладонь лавочнику, и она мгновенно исчезла в его кармане.
– Стройный джентльмен, молодой или, скорее, моложавый. Собой хорош, гладко выбрит, – старательно перечислил повеселевший лавочник. – Костюм из дешевого сукна, волосы темные, в остальном ничего интересного.
– А рост? – жадно спросил я.
Если этот псевдожурналист – оглобля или коротышка, все пропало.
– Да средний, ни то ни се. Вот примерно как вы.
Довольные беседой, мы распрощались, – и тут я понял, что Молли рядом нет. Она оживленно болтала с женщиной поблизости. Заметив мой взгляд, она подошла.
– Девушку звали Элизабет Дигсби, – торжественно сказала Молли. – Дочь барона Дигсби. Она покупала землянику просто для отвода глаз. Марианна говорит, Элизабет кого-то искала.
Прямо как красавица, которую я спас от смерти ровно месяц назад: та озиралась, высматривая кого-то в толпе.
– Эта Марианна – твоя приятельница? – спросил я, немного задетый тем, что Молли легко (и, скорее всего, бесплатно) добыла такие ценные сведения.
– Да первый раз ее вижу. Только дело ясное: о женщинах лучше женщин расспрашивать. Элизабет красивая была, такую на рынке сразу заметишь. Марианна земляничный компот поблизости продавала, но торговля не шла, вот она на нарядную леди и засмотрелась. А убийцу не видела – отвлеклась, покупатель подошел.
– Зато тот, кого расспрашивал я, возможно, видел убийцу всего лишь час назад! – похвастался я. – В этот раз он выдал себя за газетчика. Нужно посетить редакцию и проверить – если тот, кого описал лавочник, там не работает, значит, у нас есть приметы убийцы.
На Молли это произвело впечатление, и я торжествующе улыбнулся.
– Поехали. Я знаю, где контора местной газеты, – писал для них статью о восставших мертвецах. Сомневаюсь, что газет в вашем городе больше одной.
На пути к экипажу, который Молли оставила без присмотра у края площади, я еще разок покосился на констеблей. Увы, вряд ли они чем-то нам помогут. Лица у них были скучающие и, признаться, совсем не британские. Если приглядеться – простые местные крестьяне, которых одинаково одели.
Пока мы ехали по городу, где-то дважды пробил колокол. Всего два часа пополудни, а мне день казался бесконечным! Город в этот теплый, солнечный час был полон шума, лязга колес, лая собак и пронзительных голосов уличных зазывал. Около здания дублинской газеты я сказал Молли:
– Подожди здесь, я быстро.
– Еще чего! С вами пойду.
– Газета – это мужской мир, ты слишком много внимания привлечешь.
– А если там убийца?!
– Он точно не убьет меня посреди конторы.
Молли заколебалась, но все же буркнула:
– Ладно уж, идите.
В разгар дня редакцию наполняли суета, беготня, стук пишущей машинки и шелест бумаги. В приемной стояла скамья для посетителей, возле нее – полка со свежими номерами газеты («Опусти в кружку один пенс и бери! Дешевле, чем на улице!» – гласила деревянная табличка) и стойка, заваленная письмами. За распахнутыми дверьми в большой зал царили шум и гам. Я туда с интересом заглянул. В прошлый мой визит двери были закрыты, а ведь любопытно узнать, как создается газета. Оказалось, ничего особенно интересного: много разнокалиберной мебели, табачного дыма, исписанной бумаги и азартно кричащих друг на друга мужчин (не крестьян, но и не джентльменов).
За стойкой для писем стоял все тот же ловкий малый лет тридцати, которому я месяц назад вручил свою статью о восставших. Увидев меня, он радостно присвистнул и немедленно бросил свое занятие.
– А я-то ждал, когда снова зайдете! Решил, что вы умерли. Вид у вас был больной, а сейчас, признаться, еще хуже. – Он облокотился на стойку. – Вы просили найти сына того мужчины, которого убил тюремный охранник, и я это сделал! Читателей так тронула история отца, который даже после смерти, будучи восставшим мертвецом, о сыне волновался, – они нам кучу писем написали. И знаете что? В тюрьме струхнули от такой огласки, и теперь дело этого парня пересмотрят в суде. Они с отцом всего-то парочку кур украли. Он скоро выйдет! Мы этого добились, и все благодаря вашей прекрасной статье о восставших! Да и я в накладе не остался: меня тут никто всерьез не воспринимал, а после этого мне доверили материал для чужих статей собирать! Хотите к нам на постоянную работу? Я похлопочу.
– Нет, благодарю. Я очень занят, и у меня к вам срочный вопрос.
– А это кто? – восхищенно выдохнул газетчик, глядя мне за спину.
Я обернулся. Ну конечно, как я мог поверить, что Молли останется в стороне! И тут я заметил кое-что еще: то, как она смотрит на газетчика. Внимательно, долго. Пожалуй, даже ошарашенно. Газетчик смотрел в ответ, независимо задрав подбородок.
– А вы… кто? – осторожно спросила Молли.
– Он самый обычный работник. – Я ответил сам, чтобы прервать этот поток непрошеного внимания. – Письма сортирует.
– Я Робин. Как Робин Гуд. – Он так произнес эту шутку, будто уже сто раз ее повторял, и я почувствовал к нему острейшую неприязнь.
– Эй, Робин! Где сводка? Ты заснул там, что ли! – грубо крикнул голос из главного зала.
– Не кричи, я иду!
Робин умчался, а я легким тоном спросил у Молли:
– Ты что, где-то его раньше встречала?
– Нет, я бы это запомнила, – пролепетала она.
Робин влетел обратно, и Молли умолкла, опять уставившись на него. Я почувствовал укол ревности. Посмотрев на Робина ее глазами, я понял, что парень вообще-то довольно привлекательный. Чистейшая, идеальная кожа, которая любой красавице сделает честь, тонкие черты лица, острая линия подбородка. Не ожидаешь увидеть у ирландца столь правильное лицо. Я вспомнил Флинна и совсем приуныл. Молли, похоже, нравились обаятельные и заметные красавцы. Я за такого, может, и сошел бы, но уж точно не сейчас.
– Мы ищем того, кто собирает сведения об убийстве на ярмарочной площади, – сурово сказал я.
Робин навострил уши, и у меня сердце сладко заныло от предвкушения его ответных слов: «У нас такого нет». Тогда мы сможем немедленно уйти и искать убийцу в другом месте.
– А он вам зачем? – спросил Робин, разом лишив меня надежды.
– Хочу с ним поговорить, – отрезал я. – Но, если он существует, говорить буду только с ним. Не могли бы вы нас к нему проводить?
– Так это я! – прошептал Робин, чуть не ложась грудью на стойку, и с пугающим энтузиазмом спросил: – Вы тоже интересуетесь убийством на земляничном празднике?
О нет, только не это!
– Я сегодня сделал вид, что по заданию разношу письма, а сам – на площадь, – продолжал Робин. – Наши хотели ограничиться краткой новостью, которую утром принесли мальчишки, дескать, погибла дочь барона, но я решил все выяснить. Столько деталей собрал: ее платье, шляпка, то, что она землянику покупала, а послушайте, что они написали! – Он порылся в бумагах на стойке и вытащил одну. – «Семнадцатого мая трагически погибла Элизабет, дочь барона Дигсби. Вероятная причина – попытка ограбления». Как вам?
– Довольно сухо, – признал я.
– Вот! В городе семью барона Дигсби не жалуют, так что вдаваться в детали никто не хотел, но, по-моему, это в корне неверный подход! Читатели жаждут знать о личной жизни таких, как барон, – о, вот это было бы увлекательно!
Я против воли почувствовал укол интереса. А Робин тем временем вышел из-за стойки, и я злорадно оглядел его старые сапоги и потертый сюртук.
– Раз вы интересуетесь этим делом, мы обречены на успех! После той вашей статьи я с вами хоть на край света. У вас чутье на сенсацию! – Он энергично протянул мне руку. – Робин О’Брайен.
«Робин» означает «малиновка», и в нем правда было что-то от птицы: живые, любопытные глаза, резкие движения, того и гляди запрыгает и запоет. Я кисло пожал ему руку, не снимая перчаток: это, конечно, неприлично, но моя холодная длань сразу выдала бы, кто я такой.
– Джон Гленгалл. Граф.
«Так-то, оборванец. А ты кто такой?»
– Молли Маллоун, – прошелестела Молли все с тем же ошалелым видом и пожала протянутую ей руку.
А потом Робин ей подмигнул. Молли сглотнула и кивнула, как будто это подмигивание было каким-то условным знаком. Я заполыхал таким праведным негодованием, что у меня едва температура тела не поднялась. Кто знает, может, на их ирландском это подмигивание и кивок значит что-то вроде «Ты мне нравишься, и ты мне, давай-ка целоваться и гулять под ивами»! Возмутительно!
– Напишу статью, и мои заслуги наконец-то признают, – пробормотал Робин.
Увы, моего негодования никто не заметил. Робин и Молли продолжали друг к другу приглядываться.
– Знаете, где живет барон? – громко спросил я.
– Конечно, знаю! Только нас туда не пустят.
