– О чем такой человек, как вы, может разговаривать с такой, как я? – ответила Шарка самым услужливым тоном.
– Конечно, куда мне до тебя! Прости-прости, глупо было даже спрашивать, королевна, – сокрушенно закудахтал Пригожа.
Его свита захихикала.
На Шарку нахлынула волна ненависти, а потом ужаса и снова ненависти, смешанной с тошнотой, которая мучила ее с той самой ночи.
– Да ладно, расслабься, – сказал Пригожа и шикнул на своих: – Заткнитесь сейчас же, не смущайте девушку! Кто только вас воспитывал, негодяи? Не желаю видеть такое поведение!
Те немедленно умолкли.
Тем временем площадь, ярмарка, людные улицы и группы стражей остались позади. Пригожа, его свита и Шарка уже шли по пустым, темным, узким улочкам, ведущим к окраинам… С каждым шагом людей становилось все меньше, а встречные – Шарка жадно заглядывала в лицо каждому – внушали не больше доверия, чем пригожинские черти.
– Мы просто ведем девушку повидаться с ее любимым, – ворковал Пригожа. Теперь, когда вокруг почти никого не было, он перестал шептать. Левая его рука обвила талию Шарки и беззастенчиво мяла грудь. – У них ведь такая любовь, какая вам и не снилась, парни!
Они больше не сворачивали и шли прямо к большому темному зданию с пустыми окнами, обнесенному высокой каменной стеной. Один из пригожинских складов, догадалась Шарка, на самой глухой околице городка, куда боялись заходить даже стражники. Вокруг – такие же темные склады и ни единого дома, где в окнах горел бы свет.
Один из громил достал ключ и отправился отпирать ворота. Вот он – конец.
– Такая любовь! – продолжал тем временем Пригожа. – Где-то полгода назад, когда мы впервые взяли его с собой в «Кабанчик», Душан начал вести себя странненько. Ты помнишь тот вечер? Он сразу на тебя запал, правда же?
– Пан Пригожа, – прошептала Шарка и вдруг рухнула перед ним на колени к новехоньким, блестящим сапогам. – Пожалуйста, простите меня! Я не знаю, что…
– Он сразу на тебя запал, – громко продолжил Пригожа. Шарку поставили обратно на ноги. Кто-то пихнул ее в спину, чтобы шла дальше. – Я это заметил. Мой дорогой Душан, весельчак, заводила – ведь так, парни, да?
Они отозвались согласным гулом.
– …Вдруг стал таким тихим, задумчивым, как больной щеночек. Стал задавать вопросы, начал все чаще пропадать по вечерам где-то, вместо того чтобы остаться с нами…
– Мой пан, прошу, – снова попыталась перебить его Шарка.
Резкая боль – и назойливый звон в ушах. Она едва устояла на ногах от оглушительной пощечины. В бледное лицо Пригожи бросилась краска:
– Когда я говорю, ты молчишь! – сдавленно прокричал он и влепил еще одну пощечину. – Никто! Не смеет! Меня! Перебивать! А тем более какая-то шлюха!
Он прочистил горло и немного помолчал. Его свита тревожно замерла, не зная, чего ожидать от своего вожака. Но тот невозмутимо улыбнулся, снова взял Шарку под руку и продолжил:
– Итак…
Они миновали ворота и вошли в темный двор перед складом.
– Уж не знаю, какое такое колдовство ты провернула с Душаном. Наверное, сумела найти его член в жирных складках. Это свело его с ума, и в голове начал зреть великий замысел о том, как он возьмет любовь всей своей жизни, ее детеныша или кто он там, и под покровом ночи сбежит от своих друзей, чисто по-дружески прихватив чужих кобылу и пони.
– Все было не так, – прошептала Шарка. – Душан сказал, что вы дали «добро»…
Они оба дотянули до последней ночи и струсили в самый важный момент, поняла она. Душан даже не думал брать разрешения у своего хозяина – как и сама Шарка решила в итоге просто сбежать от Дивочака.
К этому времени они с Пригожей и тремя парнями из его свиты оказались внутри склада. Здесь царил беспорядок: ящики, коробки и бочонки были свалены вдоль стен, на столах лежали инструменты, конская упряжь, еще какие-то вещи, мусор; в углу кто-то сгрузил огромную кучу сена. Пахло сыростью, железом и дерьмом…
Шарку сотряс неистовый, животный ужас.
Пригожа поставил ее в середину зала и встал напротив.
– Откуда ты знаешь, как оно было? – спросил он. – Ты знаешь только то, что Душан сам тебе наплел. А я знаю, что на рассвете мои люди, возвращавшиеся с дозора, задержали человечка на моей лошади, ведущего моего пони, нагруженного моими сумками, и человечек этот очень напоминал моего телохранителя, которого я никуда не посылал и никуда не отпускал.
– Должно быть, какая-то ошибка… Мой пан, прошу вас! – Шарка в который раз попыталась упасть Пригоже в ноги, но ее снова поймали на лету. – Может, это был не Душан. Может быть…
– Нет, мышка.
Пригожа подошел к ней, положил обе руки на плечи и пристально вгляделся в глаза. Ничего хорошего его взгляд не предвещал – это был взор кота, играющего с добычей перед тем, как медленно разорвать ее на кусочки.
– Я не мог ошибиться, потому что все это Душан рассказал мне сам сегодня ночью. Про тебя. Про то, как ты вскружила ему голову. Про ваш чудесный план бросить все и исчезнуть в горах. Он был впервые в жизни так со мной искренен, и я ему посочувствовал, я проникся! Правда же, парни?
Парни, как обычно, согласно закудахтали.
– Да, у хозяина доброе сердце!
– Он бы отпустил, если бы Душан не был таким мудаком…
– Душан сам обрубил сук, на котором сидел…
– Хозяин строг, но справедлив…
– Да! – вскричал Пригожа и продолжил, вопя во всю глотку: – Я – справедлив! Если бы меня не пытались обмануть, воспользовавшись моей добротой! Если бы у меня попросили, а не украли, моих лошадей! Если бы, черт возьми, не плевали в лицо мне, моему роду, моему отцу, который все делает для вот такой вот неблагодарной грязи, как Душан и вы все!
Грудь его тяжело вздымалась, под кожей набухли вены. Он схватил Шарку за предплечье и грубо пихнул в сторону сена:
– Да, впрочем, можешь сама у него спросить, так ли все было!
Шарка недоуменно уставилась на него, не находя в себе воли пошевелиться. Но Пригожа уже отошел к своим людям и терпеливо наблюдал издалека.
«Ты ведь за этим сюда шла, – проснулся вдруг Голос – тот самый чужой голос, возникший в ее голове, когда она собиралась поговорить с Дивочаком. – Ты хотела узнать, где Душан».
Она подошла к стогу и начала раскидывать сено – медленно, как только могла, страшась найти спрятанное.
«Ну хватит, – отрывисто проговорил Голос, – ты не можешь делать это вечно!»
Она послушно заторопилась. Он ведь прав, Голос, кем бы он ни был: пусть все поскорее закончится.
Ее пальцы ударились о что-то твердое. Ледяные шипы ужаса снова проткнули горло, сковали руки, язык…
Из сена на Шарку уставились подернутые пеленой глаза Душана.
Она отскочила от стога. Не удержавшись на ногах, завалилась на спину, заткнула рот рукой, едва не прокусив ее до крови, – но отвести взгляда от своей находки не могла.
Душан был полностью раздет. Все его тело покрывали кровоподтеки и узкие раны. Руки закостенели между лицом и грудью, словно он все еще пытался защитить залитую кровью шею. На животе было вырезано какое-то слово – прочесть его Шарка не могла.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она сумела оторвать взгляд от мертвеца и вернулась в свое тело, сжавшееся на холодном полу. Крик и плач застряли в ее груди, так и не найдя выхода.
– Прости, если мы тебя испугали, мышка, – раздался голос Пригожи откуда-то издалека. Шарка вздрогнула: она успела напрочь забыть о его существовании. – Но ты же сама слезно просила отвести тебя к Душану. Вот мы и отвели. Ты не рада? Ты что-то другое ожидала увидеть?
Пригожа приблизился. На его лице светилось искренне удовольствие, а тело мелко подрагивало, словно стремясь против воли своего владельца пуститься в пляс. Ему было неподдельно, неистово весело.
Шарка стремительно вскочила и выбросила вперед правую руку. Сразу за правой взлетела и левая. Пригожа взвыл: на обеих его щеках расцвели алые царапины.
– Ах ты пизда-а-а-а! – завизжал он, срывая горло.
Шарка снова кинулась на него, краем глаза отметив, что громилы уже несутся к ней. Но ужаса в ней не осталось. Все, чего она хотела, – уничтожить этого красивого ублюдка. Если придется отдать за это жизнь – что ж, это была не та жизнь, которой стоило дорожить. Наоборот: это унизительное, грязное, беспросветное существование наконец-то закончится…
Она повалила Пригожу на пол, изо всех сил избивая кулаками. Но тот не растерялся и со всей силы ударил ее в глаз. Второй удар пришелся по скуле. Шарка, воя, как дикое животное, скатилась с Пригожи, но тут же вновь бросилась на него, почти успела вцепиться в горло…
Мощный удар по спине, и Шарка снова оказалась на четвереньках, ловя ртом воздух: это добежали к ней и Пригоже двое его людей. Один из них пинал Шарку по ребрам, второй бросился помогать стонущему хозяину. Третий остался стоять в стороне, держа в руках какой-то странный мешок…
– Стойте, – прорычал Пригожа. Удары прекратились. Шарка рухнула на живот. – Она нужна мне живой. Вы же хотите развлечься, парни? – Угодливое, радостное ржание. – Ты, мразь! – Он приблизился и харкнул ей в лицо. – Ты не заслужила легкой смерти! Я хочу, чтобы ты умоляла меня о ней…
– Мой пан, – подал кто-то голос. – Смотри! Плелся за нами всю дорогу.
Все тело Шарки от макушки до пальцев ног ныло от боли – но и эта боль не смогла перекрыть новую, самую большую волну отчаяния, когда она поняла, о чем идет речь.
Третий телохранитель Пригожи держал не мешок. В его руках болтался Дэйн.
Пригожа запрокинул изуродованную голову и рассмеялся.
– Больше не будешь царапаться, сука. – Человек, избивавший Шарку, схватил ее за волосы.
«Что ты наделала?» – прочитала она в залитом слезами лице Дэйна.
– Что ты наделал, Дэйн, – прошептала Шарка сквозь подступающие рыдания. – Мой пан… Прошу…
Пригожа присел перед ней на корточки. Кровоточившие царапины на щеках делали его похожим на кота.
– Да, милая? Что на этот раз прикажет наша капризуля?
– Прошу, отпустите мальчика. Умоляю! Умоляю! Делайте со мной что хотите, только отпустите его…
Пригожа помолчал.
– Можете пытать меня, можете меня убить…
– Это мы и так можем, дорогая. Твое разрешение для этого не нужно.
– Тогда… – Шарка, превозмогая боль, потянулась к карману. Громила придавил ее было коленом, но Пригожа замахал на него руками: ему было любопытно.
В лучах закатного солнца, что неохотно пробивались в зал через окошко, острый камень в перстне блестел особенно ярко.
Пригожа приподнял брови, осторожно забрал его у Шарки и положил на ладонь. Массивный, мужской, выполненный из темного тусклого металла в форме двух рваных крыльев, между которыми сидел большой камень, – перстень выглядел грубо, так, словно не желал кому-то понравиться. Но от него явственно исходила странная сила, понятная даже твердолобым людям Пригожи, которые завороженно уставились на трофей.
– Это мне дал кьенгар, – прохрипела Шарка. – Свортек, последний кьенгар Бракадии, правая рука короля…
– Дал, конечно, – перебил Пригожа. – Наверняка сняла, пока сосала его волшебный хрен. Оно что-то делает?
– Я не знаю… Пожалуйста… Отпустите Дэйна…
Пригожа задумался, переводя взгляд с кольца на Дэйна, с Дэйна на Шарку, с Шарки обратно на кольцо. В глубокой задумчивости он поскреб макушку, потер окровавленный подбородок, встал и принялся расхаживать туда-сюда. Кажется, его размышления длились вечно. Даже его люди начали нетерпеливо сопеть, когда наконец он нацепил кольцо на палец и сказал:
– Ну что ж… Я подумал. Взвесил все за и против и решил, что… Да нет, конечно, ты серьезно думала, что после всего этого я возьму невнятное колечко и все забуду? Парни, – повернулся он к своим людям и кивнул на столы: – Отдерем эту шлюху так, чтобы она напоследок поняла, как себя вести с такими, как мы.
Они без труда уложили ее животом на один из столов – у Шарки уже не осталось сил на сопротивление. Один держал ее сведенные за спиной руки, пока другой задирал юбки и стягивал с бедер исподнее.
– Сначала я. Опробую, так сказать, – вдруг она ядовитая? – Пригожа спустил штаны и был во всеоружии. – Все ради вас, мальчики!
Его рука звонко шлепнула Шарку по оголенной ягодице:
– Знаете, я начинаю понимать олуха Душана, – промурчал он, погружая другую руку в густые волосы девушки, пока его подручный разводил ее ноги.
Вот и все. Четверо молодых мужчин, злых и разгоряченных, были ей не под силу, даже будь у нее оружие; с голыми руками, с Дэйном в заложниках – нечего и надеяться спастись… В ее глазу – том, что не заплыл кровью, – все вокруг снова сгущалось и темнело, тени собирались в причудливые очертания, похожие то ли на людей на четвереньках, то ли на собак… Разум оставлял ее.
Точно, собак, думала она, пока все ее тело сотрясалось от яростных толчков. Собаки, ее верная свора, были к ней, в отличие от людей, добры. А тем немногим людям, которые ее любили, пришлось в итоге за это поплатиться.
Она ведь обещала никогда не вести себя, как их с Дэйном мать: словно жизнь не стоила ничего, в отличие от чувства собственного достоинства. На том покойная Анежка и стояла до своего позорного конца. Стоило Шарке единственный раз в жизни выглянуть из тени и нарушить тишину, как ее немедленно постигла та же участь.
В сырой тишине мерно шлепала плоть о плоть да плакал Дэйн. Его держали так, чтобы он не мог отвернуться от сестры. Мальчик жмурился изо всех сил, но иногда что-то заставляло его открыть на мгновение глаза – и судорога рыданий снова сотрясала тощее тельце.
Пригожа проследил за взглядом Шарки:
– Эй, мальчик, – спросил он через одышку, – ты любишь свою сестру?
Тот не отозвался.
– Эй, мальчик! – заорал Пригожа и с размаху ударил Шарку по заду.
– Отвечай, когда к тебе обращается пан! – прорычал громила, державший Дэйна.
– Он не может… Он немой… – пробормотала Шарка, но ее никто не услышал.
Юноша – огромный, как великан, но с мелким лицом – встряхнул мальчика и кинул его на пол, а затем замахнулся ногой. Обитый железом носок сапога пролетел в дюйме от носа Дэйна.
– Отвечай, падаль!
Тени снова сгустились в глазах Шарки. Плотные, четко очерченные, они словно отделились от людей и стен и обросли зубами, шипами, шерстью и когтями, щерясь в пустоту. Предсмертный бред, подумала она с облегчением. Сейчас, еще немного – и все закончится…
«Долго ты будешь терпеть?»
Голос.
Как в тот вечер, когда она хотела отдать Дивочаку проклятое кольцо, он ворвался в ее ум – оглушительный, перекрывший все, что в этом уме осталось. Вместе с Голосом тени отделились друг от друга – натурально, ее стая верных собак с заднего двора трактира.
