– Вы этому кошмару учите студентов? – не поверила своим ушам Валя.
– Не «вы», а «ты». Лекций сейчас не читаю, некогда. Но семинар по пиару иногда веду, – кивнула Рудольф.
– А что такое пиар? – уточнила Валя.
– Если точный перевод, это – нае……, – развела руками Рудольф.
– Так что в Чечне на самом деле?
– Откуда я знаю?
– А откуда знаете, как это делается в новостях?
– Так я ж и делаю. Ты, когда больного лечишь, тебе ж не важно, плохой он или хороший – он больной. Так и я. Есть сюжет, сверху дают тональность камертоном, и пою, как вокалюга, – вздохнула она. – Устала от этого, потому и хочу делать с тобой передачу, как бы с человеческим лицом.
В комнату вошёл красивый седой мужчина.
– Гляди, какую кралю Катька нарыла, – сказала ему Рудольф.
– Иван Корабельский, – представился мужчина. – Режиссёр. Это на «Светлый город»?
– «Светлый город» – рыба. То есть рабочее название, – пояснила Вале Катя.
Постучавшись, вошла девушка с пачкой листков в руках:
– Ада Густавовна, по Лебедеву информация. Последний фильм два года назад. Эпизод. В секции союза кинематографистов сказали, пьёт сильно. Для заработка ведёт свадьбы. Киноматериалы скачаем завтра.
– Последний эпизод скачайте, и все фотки по Лебедеву мне на стол, – распорядилась Рудольф.
– Зачем? – спросила Валя.
– Прессу заказывать. У тебя фотки с ним есть?
– Только свадебная.
– Неси в четверг. Всё, мне пора полоскать брюхо в бассейне!
Катя провожала Валю до выхода из Останкина:
– Она на тебя запала по полной программе, раз столько времени пальцы гнула! Рудольф баба хорошая, только к её мужикам не лезь. Ванька – её бывший любовник.
– Циничная, – заметила Валя. – Но мощная, ураганная.
– Ой, девка, ты циничных не видела. Мы с Адкой – институт благородных девиц. И помни, у Рудольф одна ахиллесова пята – мужики. Не лезь ей под ноги.
– А сколько ей?
– Полтинник.
– Никогда б не дала.
– Так у неё на одних массажистов в месяц растворяется штука баксов. Кстати, она физфак МГУ закончила.
Валя вышла из Останкина, сняла бусы, положила в сумку и побрела к троллейбусу. Здание телевидения по-прежнему казалось ей тяжёлым и угрюмым, но кабинет Ады его чуточку подсветил.
Оказалось, в тяжёлом угрюмом здании работают лёгкие, яркие, циничные люди. И разговаривают между собой шутливо, ритмично и весело, словно играют в настольный теннис. Напрасно они позвали её в передачу, она – зануда и не выучится их словесной эквилибристике.
Вернулась в кабинет сама не своя, обдумывая предложение этой странной Ады, закончившей физфак МГУ, чтоб дурить народ телевидением. И в первую очередь обдумывать саму Аду с её гипнотическим талантом, уменьем завораживать словами и такой энергетикой, что казалось, вокруг неё гудит воздух.
– Мы с Эдиком пораньше на курсы свалим. Ес? – отчиталась Вика.
– Хорошо. Какая-то ты не такая?
– У Ритки шиза гуляет, наезжает на меня, думает, мне его балтометр нужен, – пожаловалась Вика. – Тусую с ним как волонтёрка, пристраиваю кабана к половой жизни.
Позже зашёл Тёма. Он реже, но всё же навещал Маргариту, обменивая пакеты гостинцев на её страстные ласки.
– Ларёшника гоняли, плечо ушиб. Полечи, – попросил он Валю.
Сел на кушетку, снял китель, благо больной, записанный на это время, не пришёл.
– Ритка достала, куда девчонка Эдика таскает? – начал Тёма.
– Господи, да хоть в кусты. Это ему всё равно полезней, чем сидеть, как Илья Муромец. Наркоты нет, секты нет, Юлия Измайловна ему компьютерные курсы нашла. Чего шпионить? – объяснила Валя.
– Ритка ноет, снится ей, что Эдик в опасности. А ей всегда снится, когда с уродом что-то происходит.
– Ты – мент, ты и расследуй!
– Я ваще теперь не знаю, кто я? Раньше мы под солнцевскими ходили, теперь в газетах, что Михась назначен правительством Коста-Рики почётным консулом в Москве! А? – поднял он бровь. – Стало быть, под Костой-Рикой теперь хожу?
– Шутишь?
– Спроси своего, что это значит, а то вместе влипнем.
Тёма уже заканчивал свой юридический и мылился в элитный отряд милиции то ли по налогам, то ли по организованной преступности. Короче, в «маски-шоу».
– Это же опасно, – заметила Валя.
– Тут, что ли, за копейки не опасно? Сколько братанов перехоронил! Знаешь песенку: «Ёжик резиновый шёл и насвистывал дырочкой в правом боку…»? Ты вся в белом халате, между шведом и депутатом, а я каждый день между говном и кровью, – напомнил он. – Вчера мужика брали в «белочке», ножом троих соседей пырнул, а нам лови его сачком. Да ещё и не стреляй, потому что народу собралось, как в Большом театре!
– Позвали на телевидении передачу вести, – осторожно поделилась Валя. – Ты первый, кому говорю.
– Молоток Горяев, ничего для своей бабы не жалеет! – присвистнул Тёма.
– Он будет против. У него выборы в декабре, – напомнила Валя.
– Звездой станешь, на улице поздороваешься?
– Думаешь, как человек становится известным, сразу превращается в дрянь?
– Знаешь, Валёк, у певца Дегунина год назад тачку угнали, а мне нравится песня про старый забор, где девушка прощается с парнем, – обиженно начал Тёма. – Дело наш Федюшин просрал. А я по братве нашёл машину, пригнали ему, поставили. Хотел автограф взять, так он мне даже дверь не открыл. А когда в отделение бегал, как дым стелился! Билеты на концерт в первый ряд таскал!
Вечером Валя строго посмотрела Вике в глаза:
– Где вы были с Эдиком? Только честно.
– Если совсем честно, в кафешке. На курсах облом, аудитории закрыты, тараканов морят или что-то в этом роде, – подняла Вика лукавые глазки. – Центнер учится с чувихами знакомиться, а я типа тренер. Ходим туда-сюда, он клеится, его посылают, я ему по-любому про ошибки говорю. Тупой как сибирский валенок, смотри Ритке не болтани!
В комнату зашла мать:
– Тесто на пирожки с яблоками и корицей поставила.
– Бабуль, я калории считаю, – возразила Вика. – Закрыла шлюзы и рихтую бэксайд.
– Не жрёт она ничего, доча! Ноги до головы подымает, как по телевизору! – пожаловалась мать. – Раньше-то дитя водою сбрызгивали, говорили: «С гуся вода, с лебедя вода, а с тебя, мое дитятко, вся худоба!»
И ушла на кухню с расстроенным лицом.
– Обидка на тебя крупная, – процедила Вика сквозь зубы. – Мусорскому слила про телик, мне – нет! Он Ритке, Ритка – Эдику, Эдик – мне. Ботаню, как распоследняя, а мне ни слова.
– Ну, ты прямо как мать! Секунды ж не было, а главное, будешь со мной в передаче работать, – стала оправдываться Валя. – Не знаю даже, что чувствую. Чувствую, что влипла. Не получится у меня, опозорюсь.
Вика прыгнула, повисла у Вали на шее и завопила:
– Самое крутое «здравствуйте»! С вами самая крутая ведущая самого крутого канала – Валентина Лебедева! Круче неё только страусиные яйца, чёрные дыры и белые карлики!
Выбежала мать:
– Чего орёшь к ночи? Соседи щас стучать по батарее начнут!
– Бабулька, у нас дома живая телезвезда!
– Передачу вести предлагают, – покраснев, призналась Валя.
– Спасибо, Господи! Намолила я! – Мать прижала ладони к щекам. – Лиха беда начало! Попа надо звать, квартиру чистить! Глазливых набежит да завистливых! Тебе ж теперь машину дадут с шофером! И с квартирой не тяни!
– Машина тут при чём?
– Нельзя таким на метро ездить – проходу не дадут.
Валя удивилась, как же сама об этом не подумала? И вообще не подумала, как изменится жизнь, если получится с передачей. Она ведь ничуть не похожа на всех этих телевизионных людей, не собирается становиться похожей. Да и вообще согласилась ради Вики.
Ночь не спала и с утра напросилась через пейджер на встречу со Львом Андроновичем. Он пригласил пообедать в ресторан Дома литераторов. Валя отменила больных, плутала по центру, с трудом нашла Большую Никитскую, которая ещё в прошлом году была улицей Герцена.
Подходила с трепетом, помнила ресторан Дома кино, набитый живыми артистами. С писателями у неё было сложнее, Юлия Измайловна заставила перечитать все толстые журналы, но авторы в голове перепутались.
Валю пропустили в помпезное сталинское здание из светлого кирпича, велели пройти через фойе, где стояли огромные чучела туров, крокодилов, висели шкуры других убитых животных. Ресторан назывался «Записки охотника», но стены были расписаны и размалеваны, как стенгазета.
Села в почти пустом зале за столик, заказанный на фамилию Лебедевой, попросила чаю и обалдела. В другом конце зала сидел самый настоящий Андрей Вознесенский, которого Юлия Измайловна показывала на экране телевизора, читая его странные стихи.
А с ним – приятная немолодая блондинка со строгим лицом и очень прямой спиной. Блондинка громко отчитывала Вознесенского, а он оправдывался и нежно гладил её по руке.
– Это правда Вознесенский? – тихо спросила Валя длинноволосого седого мужчину за соседним столиком, сидящего в обществе стопки и графинчика с водкой.
– Продали! Всё продали! Всю Рассею жидам продали! Он с Зойкой под Березовским ходит, премию «Триумф» корешам раздаёт! – погрозил седой кулаком в сторону столика поэта и блондинки. – Видела в фойе чучела? Бандит купил ЦДЛ, свои трофеи расставил! Теперь это не Дом писателей, а Дом охотников! Скоро наши чучела рядом выставит! А в этом здании, между прочим, наверху диван, где Фадеев застрелился… На диване его засохшая кровь!
– Пронькин, не заткнёшься, охрану позову, – вполголоса пообещал официант.
– Всё-всё, умолк. Я ж шёпотом, – испугался длинноволосый, подмигнул Вале и налил себе водки.
Пока Валя думала, как ненавязчиво подойти к столику и попросить у Андрея Вознесенского автограф для Юлии Измайловны, подсел Лев Андронович. Теперь он выглядел как дорого подстриженный клерк в сером костюме и дымчатых очках вполлица.
– У вас всё наладилось? – обрадовалась Валя.
– Более-менее.
– Значит, университет заработает?
– Перегорел я к нему. Ушёл в бизнес.
– Мне продолжать лечить ваших больных? – спросила Валя.
– Давно не делаю вам рекламы, заработало сарафанное радио. Ле?чите так, что они вас другим рекомендуют!
– Когда вернуть деньги, что вы дали в начале?
– Никогда. Каждый улучшает карму как умеет. Замуж за шведа вышли?
– Нет, влюбилась в русского, – призналась Валя.
– Видел вас по телевизору.
– Это пациентка вместо денег рассчитывается передачами. Думала, сгорю со стыда, оказалось, что так говоришь, что в камеру. Теперь вести передачу зовут, как быть, не знаю! – И со страхом ждала его ответа.
– Немедленно соглашаться. В вас то, что нельзя имитировать, а стране это сейчас необходимо, как чистый воздух.
– Лев Андронович, вот объясните. Человека всё время били, унижали, а потом вдруг сверху посыпалось, – торопясь, начала Валя. – Я сейчас как калач в меду, тысячи баб позавидуют. И шелохнуться боюсь, кажется, рукавом заденешь, и всё вдребезги.
– Не бойтесь, ничего не рассыплется, – ответил он мягко. – А на передачу соглашайтесь. В период всеобщей растерянности людям важно видеть на экране хорошие лица, а вы светлая, натуральная.
– Как говорил один режиссёр – экологически чистый продукт, – усмехнулась Валя. – Пенёк тоже экологически чистый продукт! Но как не выглядеть пеньком?
– Уайльд говорил, будь собой, остальные роли уже заняты.
Валя не знала, кто такой Уайльд, но помнила, бабушка тоже говорила – будешь кому подражать, потом себя с другими попутаешь.
