Щеки горят, опять температура поднялась.
Смотрю на Пашу, который зашел следом за мной.
– Мне нужен градусник, – говорю ему.
Он кивает на тумбочку рядом с кроватью. Она завалена лекарствами. Градусник тоже там. Дорогой, бесконтактный. Подношу его ко лбу дочери. Так и думала, уже тридцать девять!
– Надо сбивать, – вздыхаю. – Звони врачу еще раз. Что-то все эти лекарства не помогают.
– Вряд ли они могут помочь за один день, – ворчит Паша, но послушно достает телефон и выходит.
Веки дочки подрагивают, она медленно открывает глаза. Смотрит сонным взглядом на меня. Белки краснющие.
– Как ты, зайка? – спрашиваю ее.
– Горло болит.
– Ничего, сейчас еще пополощем и молочко попьем. Ты спала?
– Угу… один раз проснулась, пить захотела. Пошла на кухню, а там никого нет.
– А где же Марина была? – хмурюсь я.
– Не знаю. Куда-то ушла, наверное.
– Ладно, я с этим разберусь. А сейчас давай выпьем лекарство.
Даю ей жаропонижающий сироп.
Она начинает сползать с кровати.
– Куда ты? Тебе лежать надо!
– Я писать хочу, – бухтит она.
Мне остается только помочь ей встать. Хорошо, что у Паши в квартире туалет есть при каждой спальне.
Марина на кухне. Паша что-то говорит ей, когда я туда выхожу.
– Что есть на ужин? – спрашиваю.
– Сегодня рататуй, заливной пирог и греческий салат, – рапортует она.
– Не думаю, что это подойдет больному ребенку, – качаю головой. – Какие продукты есть? Я сама приготовлю.
Марина вопросительно смотрит на Пашу. Тот пожимает плечами:
– Смотри сама. Если что-то нужно – закажем.
Я быстро осматриваю шкафчики на кухне. Так, есть манка, есть овсяные хлопья… Манка у меня получается просто ужасно, сплошные комочки. Вряд ли Лелька сейчас способна на такой подвиг. Так что оставим ее на утро.
Паша отпускает Марину, а сам садится за стол. Молча наблюдает, как я достаю небольшой ковшик, грею молоко, заливаю овсянку. На его лице блуждает странное выражение. Он то хмурится, то вдруг улыбается. Хотелось бы знать, что за мысли бродят в его голове.
Или нет.
Не хочу это знать.
Кормлю дочь, даю ей лекарства. Потом она пьет молоко с медом и содой, полощет горло. Наконец, все ритуалы окончены, я укладываю ее спать. К этому времени жаропонижающее подействовало, Лелька уже не такая больная на вид, требует свой планшет.
– Мамочка, а ты останешься? – спрашивает она, когда я подтыкаю ей одеяло.
– Конечно, милая. Куда я денусь? – целую ее в лоб. – А теперь спи.
– Но я не хочу, – отвечает она, немного взбрыкнув.
– Надо, милая. Детки во сне лечатся.
– Но я уже спала. Я пока не хочу.
– Тогда пусть не спит, – вставляет Паша. – Пусть уснет, когда захочет.
Я кидаю на него быстрый взгляд.
– Ладно, но не долго, – сдаюсь.
Может и правда, пусть немного пободрствует.
Лелька довольно кивает.
– Только не вставай, хорошо? – продолжаю я.
– Хорошо, мам. Я поиграю, – она включает планшет.
– Мы пока обустроим маму, – подмигивает ей Паша.
– Ура, – радостно отвечает Лелька.
Я же краснею. Если со стороны посмотреть – мы прямо идеальная семья. Ага. Только у каждого из нас есть пара. Куда уж идеальнее.
Паша жестом показывает, чтобы я шла за ним. У меня по телу пробегают мурашки.
– Красивая квартира, – говорю, следуя за Островским.
Пол с отоплением. Панорамные окна, светлые стены. Мебель тоже в основном светлых тонов. Я даже представляю, как будущий ребенок Паши будет здесь все обрисовывать. Вот Лелька в детстве любила на стенах рисовать. Представляю, как бы она тут разошлась.
И вновь сердце сжимается от боли. Это все могло быть у нас, нашим, общим…
– Вот твоя комната, – Паша останавливается так резко, что я едва не врезаюсь в него.
– Хорошо, спасибо, – говорю с легкой с хрипотцой.
Мы смотрим друг другу в глаза. Его взгляд непроницаемый, темный. Не понять, что он думает.
– Завтра отвезу тебя в клинику за больничным. В офис ехать не нужно, я уже позвонил Игорю, обрисовал ситуацию. Курьер привезет бумаги домой.
Я усмехаюсь. Все же это очень удобно, когда твой начальник – друг отца твоего ребенка.
– Спасибо.
Прохожу в комнату первой. Осматриваюсь.
Почти все пространство занимает большая кровать, застеленная фиолетовым бельем. Немного броско на мой взгляд, но ничего. Главное, что есть на чем спать. Одна стена – сплошное окно, вторую занимает зеркальный шкаф-купе. В третьей – приоткрытая узкая дверь. Сквозь щель виден санузел и краешек душевой кабины.
– Нравится? – спрашивает Паша.
Он стоит на пороге и наблюдает за мной.
– Да, неплохо.
– Хорошо, обустраивайся. Если что-то нужно, то обращайся ко мне или Марине, – продолжает Паша.
– Пока ничего не нужно. Все есть.
– Хорошо, – он смотрит на часы, – можем поужинать вместе, потом мне надо уйти.
Сердце ёкает. Наверное, к Свете.
– Надолго? – спрашиваю с деланным безразличием.
– Как получится. Ладно, я в душ, потом буду ждать тебя за столом.
Паша уходит.
Я же остаюсь в комнате. Пытаюсь отвлечься от его последних слов. Разбираю вещи и складываю их в шкаф. Понимаю, что личная жизнь Паши не должна меня волновать. Но волнует!
Под конец обнаруживаю, что телефон разрядился. А зарядку я не взяла. Обыскала сумку два раза. Ни зарядки, ни настроения. Придется просить у Паши. Хотя…
У него же айфон! Вряд ли он мне чем-то поможет. Но все же…
Выхожу из комнаты.
Так, и где искать Пашу? Не кричать ведь на всю квартиру?
Выхожу обратно в гостиную, размышляю: тут – кухня, тут – Лелькина комната… Может там?
Стучу в закрытую дверь. Никто не отвечает. На свой страх и риск дергаю ручку.
Дверь легко поддается, я едва не влетаю через порог.
Успеваю притормозить. И застываю, не зная, куда деть глаза.
Посреди комнаты стоит Островский. Спиной ко мне. В чем мать родила.
Глава 5
Обалдеть! Не вовремя я вошла…
И вроде надо уйти, захлопнуть дверь с другой стороны, пока он меня не заметил. Но я стою как истукан и пялюсь на Островского. Капли воды стекают по его мощной спине, очерчивая линии мышц…
Паша медленно оборачивается. Окидывает меня чуть насмешливым взглядом.
Я отмираю. Пытаюсь нащупать за спиной дверную ручку.
– Танюш? Что-то случилось? – голос Паши звучит как мурлыкание большого кота. Вот уж кого стыд не берет!
Я нервно сглатываю. Таращусь ему в переносицу, лишь бы не опускать глаза ниже пояса, но мой бесстыжий взгляд то и дело устремляется туда. Еще и Островский гад, хоть бы прикрылся, так нет! Стоит и красуется передо мной. Аполлон недоделанный!
– Все нормально, – мой голос звучит как-то сдавленно. – Хотела попросить зарядку, но вижу, что не вовремя. Я пойду…
– Подожди, – останавливает Паша. – Где-то валялась универсальная. Наверное, в джакузи бросил, пошли, вместе поищем.
И он с самым серьезным видом прется к дверям.
– Эй, а прикрыться? – немного нервно взвизгиваю я. – В доме ребенок! И домработница!
На лице Островского появляется улыбка. Этот гад еще и грудь выпячивает, мол смотри, Танечка, какой я красавец!
– Извращенец! – не могу сдержать возмущения.
Пусть лучше думает, что я злюсь, чем поймет, как это меня взволновало. Спустя столько лет снова видеть его обнаженным – своего единственного мужчину. Чувствовать, как горят пальцы и ладони от желания прикоснуться к нему. Как немеют губы от вида его гладкой кожи и воспоминаний, какова эта кожа на вкус…
Я маньячка… Безнадежно больная…
А он – единственный мужчина, которого я видела голым. Ну, не считая актеров в кино.
– Да, конечно, – усмехается Паша и тянется к полотенцу, лежащему на кровати.
Оборачивает его вокруг бедер и подходит ближе. От него пахнет все тем же парфюмом. На миг не выдерживаю, закрываю глаза. Чувствую, что он наклонился. Его дыхание касается моей кожи.
– Иди за мной, – говорит он мне прямо в губы.
По телу пробегают мурашки. И вот почему я раньше не вышла из его комнаты? Почему застыла на месте – саму себя не пойму.
Открываю глаза. Утыкаюсь в Пашину грудь. Завороженно смотрю на его татуировку. Я уже видела ее в тот день, когда он переодевался для игры в пейнтбол. Но тогда я не придала ей значения, меня волновало другое. А сейчас в голове всплыли слова про его армейское прошлое. Наверное, и татуировки (одну на груди, а вторую на плече) он сделал в то время.
