Дарья Белова "Просто друзья"

Говорят, человек не может не видеть сны. Работа мозга никогда не прекращается, а сны – это результат его работы, переработанная информация, что поступала к нам визуально, через слух, даже тактильно. Это картинки наших дней, своеобразный фильм, что рисует нам наш мозг. Интересно устроен человек. Мы не можем повлиять на нашу жизнь, на судьбу, даже на сны мы не способны влиять. Что вообще тогда может человек?

Просыпаюсь с жуткой головной болью, во рту – Сахара, жуткое такое состояние, что язык прилип к небу и не в состоянии отлепиться. Противное пойло из сетевого точно оказалось подделкой. Разлепляю глаза через силу и вижу люстру. Вспоминаю, что в гостинице, поворачиваю голову – и никого не вижу. Хотя помню, что пришел не один.

– Бл*ть!

Вскакиваю, что моментально кружится голова и тошнота подкатывает к горлу. Сажусь обратно, чтобы перевести дух. Делаю глубокий вдох и такой же выдох, тошнота отступает. Осталось попить воды и точно приду в себя.

Проверяю кошелек, карточки и документы. Все на месте. Ну, чем черт не шутит.

Возвращаюсь домой под вечер. И там, как обычно, тишина. Зловещая и осязаемая. Неприятная. Но я еще помню, когда было шумно и весело у нас. Недолго и нечасто. Но было. Как-то за завтраком мама включила громко радио, мы что-то обсуждали с ней. Даже отец включился в беседу. Мы смеялись и улыбались друг другу. Было хорошо. По-семейному, что ли. Хотя я, признаться честно, не уверен, что значит по-семейному. Может, это шум кофемашины по утрам, аромат выпечки с ванилью, шум плиты, когда на ней варится что-то вкусное, что аппетитно пахнет, голоса родителей, мягкий тембр маминого голоса и приятный баритон отца. Да, наверно это оно. Все было в тот день. Единственный.

– Глеб, – слышу я из кабинета.

С неохотой подхожу к приоткрытой двери и захожу внутрь. Отец, как и всегда, сидит за своим столом и хмуро смотрит в монитор.

– Что? – растягиваю.

– Сын…

– Сын, – опять растягиваю слово, издеваюсь.

– Глеб, мы можем нормально разговаривать?

– Ты спрашиваешь меня об этом?

– А кого я должен?

– Себя. Начни с себя. Начни с того, что хватит мне указывать, хватит распоряжаться моей жизнью, хватит учить!

– Я твой отец.

– Где ты был раньше? А, Вспомнил. На работе, вечно на работе. Твои проблемы там всегда были важнее моих.

Отец снял очки и устало потер переносицу. Глаза красные, он опять все это время сидел перед компьютером, возможно, и всю ночь работал.

– В общем, если тебе интересно, мы договорились, что свадьба будет в Турандот. Твоя мать будет разрабатывать меню, костюмом и платьем займется Марья. Иван и я – финансовая сторона вопроса. Что еще…Да, позвони Миле. Поговори с ней. По-хорошему. Как нормальный, взрослый мужчина. Пригласи ее на свидание, цветы подари. Вам с ней жить.

– Я обещал тебе жениться. На этом все. Она для меня чужая, такой и останется. Свою жизнь перекраивать я не собираюсь.

Глава 6.

Воспоминания из дневника Милы.

Каждая девочка с детства, насмотревшись мультфильмов, мечтает о своем принце. Он спасет ее от опасности всего лишь поцеловав, а потом они сыграют свадьбу на все королевство и будут править своей страной долго и счастливо. Моим принцем оказался Глеб Навицкий. Мальчишка, которого я знала с детства.

Первый раз мы с ним встретились лицом к лицу, когда чета Навицких пригласила нас на пикник, который устраивала Наталья Матвеевна в честь приезда Глеба из-за границы после одного английского пансионата для мальчиков. Мне было девять лет. Значит ему тринадцать. Дети. Тогда мы были детьми.

Мы расположились на заднем дворе дома, рядом с небольшой, но такой красивой беседкой. Ее делали на заказ, так рассказывала мать Глеба моей маме. Я бродила по саду и восхищалась цветами. У Натальи Матвеевны были редкие виды роз: темно-бордовые с внешней стороны лепестка и практически белые с внутренней, темно-фиолетовые, махровые – равнодушным остаться не удастся никому. В саду спокойно и тихо, аромат, сплетенный из воздушных оттенков различных растений, проникал под кожу. Казалось, я насквозь пропиталась этим божественным нектаром.

И потом зачем-то решила пойти в дом. Посмотреть, что прячется там. Любопытная Мила. Мама бы ругала за такую бестактность. Но ничего не могла с собой поделать. Я тихо пробралась через заднюю дверь, что вела на кухню и прошла внутрь. Все как я и думала. Стильно, чисто, до стерильного скрипа и … пусто. Я не вижу здесь жизни. Это меня огорчило. После такого живого сада я думала увидеть здесь дом счастливой семьи, что вечерами пьет чай с пирогом и разговаривает о важном. Как у нас. Но противное чувство внутри меня подсказывало, что здесь все по-другому.

Я решила подняться на второй этаж. Витиеватая и широкая лестница выполнена из мрамора. Этот материал красив. Особенно прекрасны римские статуи, что папа показывал мне, когда мы были в музее. Но это в очередной раз подтверждает, что здесь не только нет жизни, но и стоит холод. Мрамор – это холодный материал, бездушный. Только талантливый художник может вдохнуть в него жизнь.

Я прошла по коридору, где увидела несколько дверей. Толкнула первую из них и очутилась в комнате. Здесь не пусто. Здесь интересно. Небрежно заправленная кровать, какие-то книги на столе, подхожу ближе – комиксы, на английском. А еще разные журналы про машины. У этой комнаты странный хозяин. Дверцы шкафа закрыты неплотно, я вижу много вещей там, что неряшливо лежали на полках. За такое действие меня бы тоже сильно поругали. Они просто не понимают, что не всегда беспорядок в шкафу значит беспорядок в голове. И сейчас я рада, что за мной никто не наблюдает. Я тайный воришка, что пробрался в чужое логово. Так запретно, что немного дрожат колени, и я прислушиваюсь к каждому шороху.

Подхожу к прикроватной тумбе, на ней книга, с потрепанными углами и загнутыми листами – еще одна вещь, за которую бы получила выговор. Книги должны быть в порядке. Книги – мое лицо, к ним нужно относиться бережно, аккуратно. Они – ценность. Спорить никогда не решусь.

За всеми этими воспоминаниями и разглядыванием не моей ценности пропустила, как открылась дверь.

– Эй, ты кто такая? – голос громкий, немного обиженный.

– Я? – Паникую, сильно, потому что фантазия – не моя сильная сторона.

– И что делаешь в моей комнате? – не унимается мой безымянный собеседник и двигается в мою сторону.

– Я искала комнату… гостевую, – пытаюсь выкрутиться. – Я Мила. Мила Апраксина, – решила я представиться и протянула ему руку.

– Как генерал, чтоль? – поднял он одну бровь.

– Генерал?

– Да… неважно… Читала? – показывает на книгу, которая все еще была в моих руках, я так крепко ее сжала, что острые углы больно впились мне в ладонь. Даже не обратила внимание, теперь останутся следы. Что я скажу маме, если она заметит?

– Нет, – смущаюсь и откладываю в сторону, – я, наверное, пойду. Поищу комнату. Еще.

– Ну иди. Мила Апраксина. А я Глеб. Глеб Навицкий, – улыбнулся мне.

– Ну пока, Глеб Навицкий.

Странная встреча, в странном доме. У нас не могла быть обычная судьба. Она такая же странная, как и мы все. И сейчас я, Мила Апраксина, выхожу замуж за Глеба Навицкого. Наверное, знай Глеб об этом в то лето, в нашу с ним первую встречу, то выгнал бы меня из своей комнаты и никогда больше не приближался. И я бы так никогда и не узнала, понравилась ли ему та книга, что лежала у него на тумбочке, или нет

Мое белое платье шили на заказ. Я не знаю имя дизайнера, не знаю, как правильно называется материал и из какой страны его везли. И, честно говоря, оно было ужасным. Плохо так говорить, я видела старания мамы, видела восхищение в ее глазах, даже слезы. Поэтому не смогла сказать и слова, боялась разочаровать. В тот момент, когда я стояла перед зеркалом, в этом пышном, нелепом платье, что весило целую тонну, я снова позавидовала Глебу. Он просто может сказать то, что думает, то, что хочет. Это ли не прекрасно? Может, это шанс научиться у него делать так же. Нет, это не наплевательское отношение к близким. Это когда себя ты ценишь больше. Меня такому не учили, а очень бы хотелось.

Так вот, платье. Оно ужасно: тесное, тяжелое и жаркое. В нем было так жарко, несмотря на то, что за окном очень прохладно. Я терпела. И ждала, когда же закончится этот день.

Глеба я увидела через окно. На нем был темно-синий костюм, белоснежная рубашка и … бабочка. Глеб Навицкий и бабочка. Хочется улыбнуться. Он снова заставляет меня смеяться. Его волосы растрепались от ветра, а может, он сам так захотел – придать небрежность своему образу. Надо признаться, получилось. Ему очень идет. Глеб вообще не задумывается, что о нем могут подумать. Даже в день собственной свадьбы. Высокомерный мажор. Улыбаюсь этой мысли.

Было много камер. Эти вспышки перед глазами, от них становилось плохо. Мелькают, как надоедливые мушки, искажая картинку, что и так не доставляла удовольствие. Мне не нравится моя свадьба. Я пишу это, и мне грустно. Хотелось все по-другому. Очень хотелось. Но не получилось.

Передо мной много незнакомых мне людей. Все подходят, обнимают, но не нарушая такого важного пространства, все, как по учебнику по этике. Мужчина преподносят мою ладонь и с тыльной стороны оставляют след своего дыхания. Не губ, а всего лишь дышат мне в руку. Ужасно и противно. Глеб стоит рядом и недовольно смотрит вокруг, оценивает обстановку. Хочется обмолвиться с ним хоть парой слов. Спросить его впечатления. Но я трушу. Внутренний барьер стоит, кажется, что он либо отмахнется от меня, либо высмеет. И то и другое было бы обидно.

Я не была принцессой из мультфильма. Я была Милой Апраксиной. Той, кого выдали замуж по нужному сценарию.

Организатор свадьбы часто общается с мамой, не со мной, они между собой решают какие-то важные вопросы. Очевидно, меня они не касаются. Жаль. Я, возможно, могла бы что-то сказать им. Хотя, кому я вру. Я бы ничего не сказала. Я все еще та трусиха, что тайно пробралась в дом Навицких и боялась каждого шороха. Страх быть застуканной. А сейчас страх быть неуслышанной.

Что было дальше? После сотни поздравлений? А может их было больше? Думаю, надо было бы как-то записывать. Мама может поинтересоваться.

Танец. Первый танец молодых. Интересно получилось. Сейчас расскажу.

Глеб удивился, что есть такая традиция, пытался отшутиться, как мог. Он хотел бы сбежать. Да, если бы я умела читать мысли, определенно это было бы оно. Я спрятала улыбку за бокалом. В его глазах была такая растерянность, захотелось пожалеть. Ну правда, он так волновался. Глеб Навицкий, получается, ты не умеешь танцевать?

С общими аплодисментами мы выходим в центр. Потом Глеб берет меня за руку и немного прижимает к себе. Двигаемся медленно, вокруг оси. Напряженно и топорно.

– Глеб?

– Что, Мила? – выделил он мое имя.

– Может улыбнешься?

– Так? – он специально и наигранно улыбается. Получается очень смешно, но до безумия очаровательно.

– Смешно.

– Нет, это не смешно, – грустно выдохнул он, – Это пи*дец какой-то. Мне двадцать три, а меня женили, как девку какую-то.

– Ты посмотри на это с другой стороны.

– С какой еще стороны? – Глеб раздражен. Не хочу, чтобы это было вызвано моим с ним общением. – Она будет в любом случае еще хуже.

– Ну как же? Тебе уже не придется искать ее. Жену то есть, женщину свою, – немного путаюсь, волнуюсь. Глеб засмеялся. Ему смешно то, что я ему сказала. Нравится? Ему правда понравилось?

– Знаешь, а ты права. Если будем вот так общаться, может, и потерплю тебя. Будем что-то вроде друзей.

– Друзья? – тихо спрашиваю я.

– Ну да. Просто друзья.

– Значит, просто друзья.

Танец закончился тихим аккордом. Все хлопают. Мама плачет, она осторожно вытирает слезы уголками салфетки, что так бережно подбирала к общей цветовой гамме. А мне стало грустно и одиноко. Глеб забрал свою руку и направился к выходу. Больше я его в тот вечер не видела.

Глава 7.

Глеб.

Слышу, как за мной захлопнулась дверь. С таким тяжелым звуком, будто тысячи тонн упали на меня, придавив к земле. Делаю вдох полной грудью. Воздух по-осеннему прохладный. Приятно ощутить на себе дуновение ветра после душного помещения.

Бежать, куда глаза глядят. Не оборачиваясь ни на один звук, даже на мольбу в голосе. Все это представление, никчемное и жалкое. В него еще кто-то верит и с улыбкой смотрит. Лжецы и лицемеры. От этого всего фарса на душе камень, как та дверь, что упала меня. Она и есть мой камень.

Сажусь в машину и с ревом стартую с места. Противный визг шин – любимое сопровождение любой гонки. У кого-то уши в трубочку от него, у меня же – сплошной экстаз.

Трасса свободна, невиданная щедрость со стороны жителей мегаполиса. Может, за это время, что был в ресторане, что-то произошло в мире? Авария? Природные катаклизмы? Конец света? Да пох*й.

Еду по дороге. Нога на педали газа, упирается в пол. Пульс начинает частить, чувствую стук сердца – ритм быстрый, но слаженный. Сильнее обхватываю руль руками, слышу скрип от трения моей кожи и кожи обводки. Все внимание на дорогу. Я – скорость, мы одно целое. И дорога. Убери хоть одно составляющее – и все рухнет.

Мать с отцом никогда не разделяли этой мании. Не интерес, а именно мания. Я болел машинами и гонками с детства. Помню первую модель гоночной машины, мне ее подарила бабушка. Toyota Supra. Одна из ультрапопулярных машин для гонок. Она получила свою славу благодаря запоминающейся внешности, компьютерным играм и фильмам. Только позже я узнаю, что в мире существуют доработанные варианты мотора с мощность около 1000 л.с., что дает им право тягаться в гонке на прямой с современными суперкарами. Как это не может не восхищать? Как это не может стать манией? Она стояла у меня на полке рядом с кроватью, и каждый день я ею любовался, проверял все детали, подклеивал то, что отрывалось. Мои детские пальчики играли с ней вечерами. Один на один, когда уже наступала ночь, и в доме все спали. Я выходил из своего укрытия, освещая свою комнату фонариком, и играл, будто я пилот кара, а вот моя супер-машина.

Однажды это заметила моя няня. Она отобрала мое сокровище и разломала ее в своих толстых и сальных руках. Без жалости к детской игрушке и детскому сердцу. Сука, ненавижу. Я не спал и должен был понести наказание – это было ее оправдание. С тех пор я никак не могу найти эту модель, чтобы склеить ее заново.

Я знал всех победителей Формулы-1. Восхищался ими. В Библии сказано: “не создавай себе кумира”. Но как его можно не создавать, когда вот он стоит на пьедестале в каком-то немного нелепом венке и шампанским в руке. Он занял первое место. За него многие готовы пожертвовать всем, в том числе и жизнью. Трасса – это разговор со смертью, иногда он заканчивается не в твою пользу. Один из уроков, что я уяснил – никогда не теряй голову. Как бы не хотелось оказаться первым, помни о безопасности. Но так же, кто не рискует, то не стоит на пьедестале. А следовательно, и не пьет шампанское.

Он выиграл благодаря своему уму, своей стратегии, своей реакции и своему дару. Да, это дар. Я ведь хочу так же. И у меня будет так же. Кто меня остановит?

Еду по прямой. Только спустя время нервозность отходит, все произошедшее не кажется таким уж и ужасным. Это театральная пьеса, да, мне в ней отведена главная роль. Но ведь главная. А значит, в моих силах что-то внести новое в постановку. Возможно, со временем и отменить ее.

Возвращаюсь поздно. В доме выключен свет. Даже странно это, думал, после того, как сбежал с собственной свадьбы, отец будет поджидать меня у дверей дома. Ошибся я. Никого нет.

Открываю ворота. Они с шумом расходятся в стороны, пропуская меня и мою малышку внутрь. Второе правило – не паркуйся, как му*ак. Поставь свое чадо правильно. Машина – твое лицо. То, как она выглядит, то, как ты к ней относишься – важно.

Захожу домой. Тишина. Какая-то грустная. Я будто правда один в этом дома. Меня кинули. Смеюсь этой мысли. Потому что парадоксально. Всегда хотел этого, а осознав, стало не по себе. Но я ошибся. У лестницы большой белый сугроб – свадебное платье. Похоже на растаявшее мороженое. Мерзкое зрелище. Недалеко валялись туфли.

Поднимаюсь наверх. Открываю дверь в комнату и включаю свет.

– Черт!

На кровати Мила. Спит. Сложенные ладошки подложила под голову и тихо посапывает. Даже не шелохнулась. Устала. Я подхожу к ней ближе, всматриваюсь в ее лицо, мягкие женские черты. Небольшой курносый носик, аккуратный, длинные темные ресницы и губы. Они не полные, не такие, как у каждой на сегодняшний день. Бантик. Ее губы выглядят как бантик. Усмехаюсь этой мысли. А потом Мила резко распахивает глаза.

– Я попался, да? – признаюсь я, ведь отпираться глупо.

– Что ты делаешь? – ответила она будто и не спала вовсе: голос бодрый, без хрипотцы.

– Как что? Пришел за супружеским долгом. У нас вроде как брачная ночь, – решил я с ней поиграть. Мы ведь друзья? А друзья могут подстебывать, так?

– Утро, ты хотел сказать, – не испугалась. Чувствую, что передо мной неплохой соперник. Возможно, и правда не все так плохо. Будет интересно, думаю.

– Значит, утро.

Начинаю раздеваться, не отрывая от нее свой взгляд. Обвожу ее тело, что прячется под одеялом. Медленно расстегиваю пуговицы на рубашке, вынимаю ремень из петель, открываю молнию, снимаю брюки и откидываю их в сторону ногой, как нечто ненужное, лишнее. Берусь за край боксеров.

– Если это шутка такая, Глеб, то мне не смешно.

– Отчего же?

Подхожу ближе, упираясь коленями в матрас, нависаю над ней. Между нами каких-то пятнадцать сантиметров. Очень близко, слышу ее запах. Какая-то шоколадка. По-дурацки как-то. Милка пахнет шоколадкой Милкой. Надеюсь, без орехов. Терпеть их не могу.

Теперь вижу страх в ее глазах.

– Молчишь? Не люблю, когда женщина молчит в постели.

– Ну, тогда тебе точно не ко мне, – улыбнулась она своим бантиком, спрятала свой страх куда-то глубоко, но я все равно его вижу.

– Ты девственница?

– Что? – опускает глаза, не смотрит больше. Теперь все стало ясно.

Не отхожу от нее, так и нависаю сверху. Хочу, чтобы посмотрела на меня, подняла темные глаза и взглянула.