От большого-большого удивления второй глаз открылся легко и сам, а Мила, сверкнув голубыми очами, скрылась в ванной.
– Мил, ты чего?!
Путаясь в одеяле, я поплелась следом и в дверь поскреблась.
Нет, Ромочку Мила всегда слегка недолюбливала, но на подаренное отцом и святое – холимый и лелеемый Toyota Land Cruiser 200 – даже она покушаться в нормальном состоянии не стала бы.
Наверное…
И вообще, как можно швырять из окна орхидеи?
Вдруг попадет в кого?
Жалко ведь: горшочек разобьется, цветочек погибнет.
– Радуюсь понедельнику, – Мила дверь распахнула резко, заставила отшатнуться, и, дёрнув плечом, она нехотя процедила. – Я смотрела, куда кидаю. Ничего с его драгоценной машинкой не случилось бы.
Ну-ну.
Законы физики, пожалуй, с ней не согласились бы.
– Хорошо…
Тайный чемпион по прицельному метанию орхидей с независимым видом прошлепал на кухню, а я проводила её задумчивым взглядом.
Нет, то, что понедельник – день тяжёлый, я всегда знала, но после сегодняшнего дня могу смело добавить, что тяжести в нём килограмм двести.
Вместе с глиной и землей.
***
Рома, как и думалось, был злющий, поэтому собралась я в рекордные сроки и до дома Светика-семицветика доехали мы тоже быстро.
Очень.
Она сама ещё не встала.
Кидала на меня зло-обвиняющие взгляды, торопливо приводила себя в порядок и одновременно успевала кокетливо улыбаться Ромке, что на свою голову решил подняться со мной. Совсем от злости память отшибло, видимо. Забыл, бедненький, как по всей школе прятался от Светки, которая была влюблена в него класса так с пятого.
Впрочем, старалась она зря.
Ромочка был занят.
Придумывал, судя по задумчивому и иезуитскому выражению лица, как отомстить Миле за издевательство над его нервами. Переживал заново те незабываемые секунды, когда цветочек, кажется, вместе со всей Ромкиной жизнью пронесся перед его глазами.
– Где твой Сенека? – я, не обращая внимания на эмоциональные сложности обоих бывших одноклассников, сцедила зевок в ладошку.
Прошла бесцеремонно в гостиную, выискивая взглядом мою новую головную боль.
И думать, как буду договариваться с Дэном, я пока не хотела.
В конце концов, экспромт – наше всё! Главное не вспоминать, что последний раз я так говорила перед встречей с квартирной хозяйкой.
– Сенечка спит, – при упоминании любимца Светка переменилась, заулыбалась приторно и ласково, забывая даже про Ромку и свой нетоварный вид. – Умаялся бедный.
Вот тут я и насторожилась.
На часах половина девятого утра, когда и где эта четвероногая скотина могла успеть умаяться?!
Если окажется, что он любитель ночного образа жизни, я лично, не дожидаясь самого чёрного дня жизни, на фарш его отправлю.
Света же, не догадываясь о мои коварных мыслях, скрылась из виду, чтобы почти тут же вернуться, принести на руках, принести…
Я вздрогнула и перевела ошарашенный взгляд с ЭТОГО на Ромку, что тоже был слегка… обескуражен.
Даже злиться перестал.
– Э-это что?
Или кто.
Так вернее было бы, да, но не сейчас.
Молодец, Светка, ты стала первой, кто смог довести меня до заиканья и седины. Пусть последнюю я и не вижу, но после такой подставы она точно появилась.
Обязана была появиться.
– Луций Анней Сенека, мальчик мой золотой, – нежно протянула Света, не замечая выражения наших лиц.
И общую лёгкую форму контузии.
«По стоимости?», – рвалось у меня криком души, но силы, чтобы вопросить вслух, я не нашла, покосилась только жалобно на Ромку.
Который, набравшись мужества, спросил:
– Свет, а ты когда енота завести успела?
Поинтересовался тем голосом, каким в гостях, должно быть, спрашивают у радушных хозяев, когда они успели обзавестись во-о-он тем милым крокодилом или львом, что сейчас свободно разгуливает по дому и плотоядно на гостей косится.
– Ещё осенью. Мне на день рождения подарили, – Светка блаженно улыбнулась и погладила своего золотого мальчика по голове.
Сенечка же открыл глазки, окинул нас презрительным взглядом и, остановившись на мне, пренебрежительно фыркнул.
Кажется, мы не подружимся.
***
К Дэну мы ехали в тишине.
Гробовой.
– Не, ну в принципе, Дэн свой в доску, понять должен, – наконец неуверенно протянул Рома, – тем более всего две недели.
Угу.
Конечно.
Вот я бы поняла и даже простила… из-за закрытой двери, а потом бы ещё пути счастливого пожелала.
Правда, не факт, что в рамках цензуры, но кого и когда смущали подобные мелочи?!
– А я позавчера желание написала, чтоб у меня енот появился, – старательно не глядя на Ромку, поделилась ценной и не дающей мне покоя информацией.
Желания что, правда, начали сбываться?!
– Лучше б ты миллион зелёных пожелала.
– Ага.
Мы снова замолчали.
Проехали ещё два светофора и…
– Варвар, ты что, уснула?
– Нет! – от подобных инсинуаций я оскорбилась.
– А кто тогда храпит?!
Обернулись мы синхронно.
Закрывая передними лапами нос и поджимая задние конечности, Сенечка спал. Вздрагивал во сне и храпел, как бригада мужиков с заложенными носами.
– Он ещё и храпит…
Обреченный стон вырвался у меня сам.
– Две недели. Всего две недели, Варвар.
– Целых. Две. Недели. Ты думаешь, мы с ним столько протянем, бомжуя?!
– Может, Дэн вас ещё пустит, – косясь в зеркало заднего вида, пробормотал Ромка с сомнением и безумной надеждой. – Может, он вообще его не заметит?
– Енота?! – от возмущения я подпрыгнула, простерла руки в сторону полосатенького и клетки его, что занимала полмашины. – Этой хабазины, именуемой клеткой, он не заметит?! Он что, слепоглухонемой?!
– Нет, он медик, – Ромка, покосившись с опаской на меня, неожиданно заржал, – и через одиннадцать дней у нас биология, мать её.
Однако…
Понятней не стало, и я вопросительно приподняла брови, на что Рома тяжело вздохнул, как будто прописные истины он объяснял, а его всё равно не понимали.
– Двадцать четыре вопроса по цитологии, пятьдесят один по генетике, паразитка – сорок один и ещё сорок по внеаудиаторке, – механическим голосом выдал он, страдальчески поморщился и продолжил задушевно-проникновенно. – Просто поверь, Варвар, если ты сейчас приведешь к нему цыганский табор с медведями и ротой барабанщиков в придачу, он даже не заметит.
Подобным тоном, с обреченностью во взгляде и тоской в голосе можно было говорить, только исходя из собственного жизненного опыта.
Бедненький.
– Подожди, – я мысленно прикинула, загнула пальца и посчитала, – у вас что, больше ста пятидесяти вопросов по одному только экзамену?!
Меня смерили взглядом героя, идущего на смерть, и, поджав губы, скорбно промолчали.
Офигеть.
Сто пятьдесят шесть.
Всё, больше на семьдесят два по Древнему миру я не жалуюсь.
Особенно при медиках.
На фиг, побьют.
***
Седьмой этаж.
Тринадцатая квартира.
Нет, я, конечно, несуеверная.
Ладно, в рассыпанную соль и гляделки в зеркало, если приходится возвращаться домой, я верю, но в это верят многие!
А в остальном я – реалист.
Вот только номер у квартиры всё равно так себе.
– Варвар, заканчивай медитировать и звони! Дверь сама не откроется, – пропыхтел Ромка, занося в общий коридор из коридора с лифтами последние сумки.
Которых, к слову, у меня значительно прибавилось. Теперь мой розовенький чемодан гордо возвышался между двумя огромными спортивными сумками. И это не я обновила гардероб к лету, в порыве горя скупив, как минимум, два торговых центра, это Сенечкино приданное, что всучила мне Светка на прощание.
В них, сумках, было всё самое необходимое.
«Корм на всякий случай, одежда, вдруг гулять пойдете, любимые вкусняшки, дорогие сердцу Сенечки игрушки и так, всякая мелочь», – проинформировала подруга, перечисляя и вспоминая всё ли положила.
Честное слово, ощущение, что вместо енота мне подсунули маленького ребёнка, не покидало меня с того самого момент, как на ручки подержать и познакомиться Сенечку мне дали. И то, с детьми как-то меньше пунктов в перечнях «Ни в коем случае не давать!» и «Тут всё закрыть и с пола убрать!»
– Так и он не открывает, – я пробормотала тихо.
Вдавила пятый раз кнопку звонка до предела, но открывать нам так никто и не спешил. Вот и ждут, вот и приезжай, вот и соседями будем дорогими.
