Олег Синельник "Olegarhat Sinergentum"

Некто за зеркалом

«За что люблю искусство Синельника: оно, как разрозненные фрагменты карты-ребуса с маршрутом, указывающим искателю путь по лабиринту, в финале которого центр полноты абсолютного ноля – ребис, созвучный идее карты, как отправной точке начала поиска.

Лично для меня он, прежде всего, адепт планомерного Хаоса, а его «Мандрапапупа» – библия Абсурда. С другой стороны, конечно, юнга плота Медузы, оплота и флагмана всепьянейшего флота Карпетингов. Шпионить на нынешний Пьяный Корабль перешёл по наследству с глубоководного теплохода «Восход», пристанища дураков на подводных крыльях. Учитываем и то, что умело прикидывается простодушным неумёхой. Жраловит и алкорвив. Ишь, как на Алку зыркает! Того и гляди сейчас набросится, сорвёт бижутерию и побежит менять у таксёров на бухло.

И да, были там разные ситуации, так скажем, не вполне объяснимые с позиций рационального. Ну, то есть некая метафизика и прочее. В принципе, есть к чему придраться, если ясно, с какой стороны. Потому что непонятно, где лик, где лицо, где личина. Сложные там какие-то взаимодействия между масками. Человек, вроде бы, тот же, а каждый раз другой, понимаете? Когда таких трансформаций наблюдаешь несколько подряд за вечер – это сбивает с толку…»

Храм

«Кто в теме, тем излишне напоминать, что сказал прославленный гностик Типацу-и-Д'Арку о важнейшем из искусств, каковым является устройство мастерской. При нынешних условиях, утверждал наш выдающийся искатель, сия обитель есть единственно истинный храм и святилище совершенств с сугубо индивидуальной, в каждом отдельном случае, моделью Универсума, где к локальной точке экстремума стремится концентрация облечённых материей сакральных конструктов, кои в умелых руках имеют шанс стать инструментами постижения Непонятного.

Отщепенцы, изгои и тайнопойцы обоего пола, струящиеся в фарватере припомянутой северо-украинской традиции, не забывают, надеюсь, что комплексное штудирование специально разработанных изображений, текстов и прочих явлений обскуративного толка для них сродни духовно-философскому тренингу. Целью его является реабилитация избавляющего от иллюзии «понятности» непостижимого, ведущего к утверждению в осознанном бытии, чьё формирование стартует с признания конвенциональности всех наличных доминант экзистенции, яростно препятствующей влиянию Идеала на текущую версию согласованной реальности, зависимой от этих доминант чуть более, чем полностью…»

Тайнопись девы Жопунцель

« – Чтоб ты понимал: часть искусства, которую кличут авангардом – это не столько новаторский прыжок в будущее, сколько иной уровень возврата к истоку, питающему искусство.

Очаровательно виляя в унисон, навстречу нам шагают по лужам две пары девичьих ножек, обтянутых джинсовой кожей. Пожирая их взглядом, О. Е. продолжает свой ликбез:

– А произведение этого самого искусства создаётся по серо-буро-малиновой формуле: воинствующая серость, безграничная бурость и развесистая малина фальшиво-золотого оттенка – те три кита, на которых, как лом на морозе, стоит любая пикча, претендующая на актуальность и ценник, минимум, с четырьмя циферками… Здрасьте, будем знакомиться, – кивает он поравнявшимся с нами джинсовым ножкам.

– С чего вдруг? – бросает хозяйка тех, что попышнее, сбавляя ход.

– Вас двое, нас двое, весна… – лаконично отвечает О. Е.

Девушки ускоряют шаг, а О. Е. устремляется следом, откровенно разглядывая их тыловые прелести.

– Впрочем, – продолжает он, – я сейчас обнаружил ещё три критерия, которым должно отвечать современное произведение искусства, чтобы его автор, в слепом пылу азарта стремящийся войти в замшелую вагину госпожи Истории, не попал впросак, поскольку удовольствие от попадания туда весьма сомнительно. Короче, у жoпастенькой на правом полушарии ярлык – там всё написано.

Я удивлённо гляжу на учителя.

– Да не на меня, на жoпy её смотри! – рычит О. Е.

Девушки резко останавливаются, обладательница озвученного полушария разворачивается и гневно восклицает:

– Так, молодые люди! Хватит нас преследовать и оскорблять! Кто вы вообще такие?

– Живописьцы, – отвечает О. Е., деловито осматривая фигуры красавиц.

– Кто-кто? В каком смысле? – теряется девушка.

– Смысл в том, что звёздам было угодно воплотить нас в жреческом сословии, предрасположенном к живописи и тайнопитию, – изрекает О. Е. – Вскоре выяснилось, что живопись, в силу своей непостижимости – занятие непонятное и ненужное людям, чего не скажешь о науке выпивать. Склонность к её изучению кали-южинские впитывают с молоком матери и табаком отца.

– Чокнутые какие-то. Света, идём, – жoпастенькая дёргает подружку и обе быстро уходят прочь, пугливо оглядываясь на «живописьцев».

– А ты так и не прочёл, что было написано у той девахи на жoпунцеле? – спрашивает мой наставник.

– Нет.

– Первое слово – «original». Оно означает, что твои картины должна отличать самобытность, отражающая яркую индивидуальность их автора, интересного самого по себе, вне контекста его произведений. Серости, рядящейся под оригиналов, среди нашего брата дофига, а личностей – раз, два и обчёлся. Поэтому не поддавайся искушению следовать торной дорогой или чужой колеёй. Избегай надоевших шаблонов и коммерчески успешных штамповок. От природы в тебе присутствует внутренний стержень харизмы – вот и будь сам себе свет, ищи свой путь, круши стереотипы.

Второе слово – «basic». Твоим работам обязательно нужна прочная основа, база. И это касается не только владения техникой и знания истории изобразительных искусств. К примеру, хорошо бы понимать, в рамках какого мифа ты строишь концепцию своего творчества. Думал об этом? Поразмысли на досуге.

А третье слово – «regular» и указывает оно на то, что твоей деятельности не следует носить спонтанный и случайный характер. Оставайся художником в любой ситуации, даже если давно ничего не рисуешь. Хорошо, когда в персональной мифологии интенсивно проявляется дух времени, в котором ты работаешь, а концептуальный подход более-менее понятен хотя бы полутора образованным людям искусства. А не поймут – им же хуже. Как тем глупышкам, что от нас ускакали.

Интересуюсь, не было ли замечено других откровений на корме быстроногой Жопунцель.

– Большую часть ярлыка занимало четвёртое и, пожалуй, главное слово: «Wonderwalker». Однако, думаю, оно не столько относится к твоим нынешним опытам, сколько возвещает о чуде грядущего загула, – произносит О. Е. и с плутовской ухмылкой добавляет, – ибо, что нам завещал старина Бодлер? Опьяняться без устали!..»

Реализм без компромиссов

«Следует вести речь о единственно нам интересной манифестации реального – той, что вызывает изменения как в постигаемой природе материи, так и в её недоступной изнанке. Ничего подобного в искусстве уже около восьмисот лет не наблюдается. Зато там есть игра для ужаленных эстетикой натуральности. Цель: потратить жизнь в попытках впихнуть невпихуемое туда, где оно заведомо неуместно, жаждая за это всяческих благ, славы, почестей. Столь глубокое заблуждение достойно жалости. Впрочем, иной ужаленный преуспеет, если упорствует в бессмыслице тотально, играет в „реализм“ без компромиссов, то есть с такой непосредственностью, которая на нашей планете свойственна лишь детям дошкольного возраста и братьям их меньшим…»

Огни Иблиса

Западал торопливо снег
и, глядя в сахарный пунктир,
решил Евгеньевич Олег
(маратель красочных сатир,
насадник поросли младой,
водитель оргий на пленэр,
в недавнем прошлом чуть бухой,
а в давнем – вице-пионер,
старатель сальных рудников,
даритель порно-чехарды,
болтатель косных языков,
хвататель божьей бороды,
чихатель всуе на столпы
авторитетов и основ
остолповедческой толпы
фанатов мерок и весов;
и сын ошибок трудных он,
и парадоксов верный друг,
на ортодоксах рвал котон,
у вертодоксов крал досуг;
и мореплаватель земель,
и гулких недров верхолаз),
решил, покинувши постель,
зажечь на кухне синий газ,
обдать заварку кипятком,
проведать внутренних зверей.
А дальше – трубка с табаком
да ноги в тапки потеплей,
да на балконе созерцать
огни Иблиса в небесах,
и ла илаха иллаллах
мухамадур расулуллах.

Перемены

«Ветры перемен», которыми вас кормят из телевизора – всего лишь очередное надувательство, на всех парах летящее в свисток. У провинциалов, как всегда, раздуется эго, а головы останутся пусты, как мой стакан. Из захолустных СХ никаким ветром не выдуть колхозно-совдеповский подход к творчеству. Царящий там социалистический холуизм однажды обернётся холуизмом буржуазным просто потому, что их братия подобна шлюхе-шизофреничке, грезящей о вечной любви в поисках кому бы отдаться подороже.

В столице какой-нибудь неизвестный решит, что он уже Эрнст и на потеху бабловитым жлобам напялит навыворот старую вышиванку Хрущёва, а провинциальная шушера тотчас пред ним на цырлы, спешит подражать в меру своей фантазии. Безмерная глупость такой позиции почти гениальна, но, ежели ключевое слово «почти», тогда, смотря как посмотреть. Да и с дефинициями того, что есть гениальность, не мешало бы определиться. К примеру, Фичино писал про два ранга гениев, где члены первой гильдии законную славу и почести получают при жизни, в отличие от второй гильдии, чьи заслуги чествуют посмертно. Есть и третий вид – безвестные отщепенцы, гении-разгильдяи, дела которых неведомы никому и канут в Лету после ухода их творцов. В таком случае, мы – из последних…»

Накануне

В самом творческом союзе
наблатыканных митцiв
приглашали «любi друзi»
набухаться в коллектив.

День художника не буду
с этой швалью отмечать,
тайной вечери иуды,