– Вот ты только мне про это не говори, – попросил Ит. – У меня мандраж начинается, когда я про те двадцать лет вспоминаю, когда ты мозгами уехал. Ты был хорош и с таблетками, и без таблеток, уж прости.
– Да знаю я, – Скрипач поскучнел. – Но, согласись, это всё же была не шизофрения. Хотя ставили её, да.
– Верно, – кивнул Ит. – ПТСР, выражаясь здешним языком. И у Яра по сей день именно ПТСР, но – с элементами паранойи. Думаю, если бы ему пошли навстречу, и не отбирали бы урну, он бы оправился быстрее. Он два раза откапывал брата. Оба раза его забирали в милицию, один раз избили, урну забирали, перезахоранивали снова. Началась мания преследования, на фоне шока и стресса. Начал проявлять агрессию. Оказался в больнице. Вышел оттуда… сами догадываетесь, в каком состоянии. Он ведь не мог объяснить, почему поступает именно так. У него не было ни знаний, ни инструментов, ни понятий, с помощью которых он сумел бы как-то… а, чёрт, даже говорить про это не хочется.
– Они гораздо сильнее прочих, – вдруг сказала Берта. Эри тут же согласно закивала. – Они сильнее Амрита и Фламма. Они в разы сильнее Гарика и Тима с Рэмом. И самое скверное, что они это, кажется, чувствуют. Интуитивно. Подсознательно. Даже сейчас.
– Сила силе рознь, – Скрипач тяжело вздохнул. – Лин, что там дальше?
– Дальше там хреново, – Лин снова принялся листать тетрадь. – Нет, прочесть я, конечно, могу, но не хочется, если честно. Тяжело.
– Надо, – Берта отобрала у него тетрадь. – Давай лучше я. Рыжие, оба, если не хотите слушать, то не нужно, как мне кажется.
– Нужно, – возразил Скрипач. – Это не игрушки, Бертик. Урна по сей день с ним. Боюсь, это всё может оказаться важным.
– Я вот тоже боюсь, – добавила Эри. – Ладно, давайте читать, раз уж начали.
***
«…подойти к делу обстоятельно. Поскольку голова работает ещё неважно, буду писать себе здесь всё, что требуется, чтобы ничего не забыть и не перепутать. Чёртовы проклятые таблетки! Кажется, мать не догадывается, что я перестал принимать их, делаю вид, что пью, а на самом деле выкидываю. Мысли постепенно проясняются, я хотя бы перестал путать вечер с утром, и правое с левым, но даже для простых действий требуется много усилий. Например, почистить зубы. Это сложно. Надо сперва дойти до ванной, включить свет. Потом найти свою зубную щётку. Намочить её. Найти коробку с порошком. Потыкать щеткой в порошок, потом начать водить ею по зубам, по всем зубам, не пропускать. Потом помыть щетку. Прополоскать рот, умыться. Поставить щетку на место. Убрать коробку с порошком. Выйти из ванной. Выключить в ней свет.
Перечитал сейчас, что написал, понял, что писал про ванну и зубную щетку почти двадцать минут. Как же я учиться буду? Нет, таблетки пить нельзя, от них весь мир становится, как замедленное кино. Я так ничего не сумею сделать. Ян там совсем один, а я по полчаса зубы чищу…»
– Ужас, – Эри зябко поежилась. – Рыжий, а дальше там что?
– Дальше… так. Следующая запись через два месяца, судя по дате. Датировок мало, он их ставит не везде, – Лин перевернул страницу. – Мыслит он тут уже гораздо лучше, но вот паранойя никуда не делась.
«…мать, она следит за мной. Постоянно. Глаз не спускает. Таблетки выкидываю, потому что там, кажется, снотворное в схеме, а мне надо научиться, наоборот, не спать ночью, потому что действовать придется именно ночью. Как избавиться от неё, хотя бы на время? Я спрашивал, не собираются ли они с отцом на дачу, и она в ответ очень странно на меня посмотрела. Неужели догадалась? Проклятие, придется всё перепрятывать снова.
Я достал саперную лопатку, мешок, перчатки, и стамеску. Сейчас февраль, земля смерзлась, её придется долбить. К тому же я не знаю, на какую глубину они спрятали Яна. У меня пока что нет фонаря, и нет денег, чтобы его купить, а без фонаря моя затея обречена на провал. Нет, в темноте я вижу неплохо, но я очень боюсь повредить крышку урны, стамеску и лопату я заточил достаточно остро, чтобы можно было работать быстро. Без стамески я не справлюсь, потому что земля пока что действительно мерзлая…»
– Ага, он собирался отправить мать и отца на дачу в феврале, и удивлялся, почему мать на него странно посмотрела, – покивала Берта. – Я всё понимаю, и очень ему сочувствую, но я бы тоже на него посмотрела странно, если бы подобное предложили мне. Ит, печь в их доме есть?
– Нет, – покачал тот головой. – Отродясь не было. Дом мы проверили, и печи там не стояло никогда. Только электрические обогреватели. Второй этаж – мансарда, комната матери и отца, первый этаж – гостиная, она же столовая, она же комната с телевизором, комната братьев, по сути, каморка, кухня, тоже небольшая, и терраса. Сам по себе дом маленький, побольше, чем дом Ады, но маленький. Это у Романа домище еще тот, а эти… – Ит махнул рукой. – Курятники.
– И в этот курятник он хочет выпихнуть мать и отца зимой, – резюмировала Берта. – Да, скорость у него уже повысилась, но вот соображал он в тот период не очень.
– До середины апреля он метался туда-сюда, таскал инструменты с места на место, – Лин открыл следующую запись. – Вот тут я прямо себя даже узнаю, пожалуй.
«…чтобы они не поняли. Спрятал лопату, стамеску, и другие предметы на чердаке, но туда тётки ходят вешать белье, и я всё оттуда унёс, потому что могут найти. Пока что закопал под кустами, под окном. Днём ещё ничего, а вот ночью по десять раз вскакиваю смотреть, не нашел ли кто. Очень боюсь, что сопрут. Переложить под кровать? Но мать отыщет, когда подметать будет. Антресоли? Неплохой вариант, но придется затолкать всё поглубже, чтобы не бросалось в глаза, если кто-то что-то там решит поискать. Хотя что там искать? Один старый хлам…»
«…снял нижнюю крышку с пианино, там есть место. Сегодня ночью переложу всё туда. Чтобы они не услышали, добавил им в чай своё снотворное, так что спать они будут крепко. Думаю, от одного раза ничего случится…»
– Ничего себе, – Берта с ужасом посмотрела на Лина. – Он ведь мог их отравить, запросто!
– Мог, – кивнул Лин. – Но повезло, всё обошлось. В тот раз обошлось.
– Ты хочешь сказать…
– Я пока ничего не хочу сказать, но, судя по всему, он проделывал этот фокус потом не единожды, – Лин перевернул несколько страниц, кивнул. – Да, не единожды. Погоди, тут до этого ещё немало. Кстати, интересно. Он записывал, пока не сделал то, что хотел сделать. После… успешного завершения есть всего четыре записи. Вот они, совсем короткие. И в двух из них тоже речь идет о снотворном, которое он скармливал матери и отцу.
– Он защищался, – вдруг вступилась за Яра Эри. – Они ведь не разрешили бы ему, не позволили…
– Это понятно, что защищался, но ты пойми – он действительно отдавал себе отчет в своих действиях лишь частично, – Ит вздохнул. – И он был опасен. Очень опасен, в этом и родители, и психиатры оказались правы. Идея, которой подчинялась и продолжает подчиняться его жизнь, является безопасной для окружающих только в одном случае. Если они не трогают урну. И самого Яра тоже.
– Ребята, мне что-то не по себе, – сказала вдруг Берта. – И совершенно расхотелось читать это всё дальше. В какой-то момент показалось, что они – это действительно в какой-то степени мы, но сейчас я, кажется, начинаю осознавать, что это не мы вовсе, это нечто совсем иное.
– Согласен, – кивнул Лин. – Да, это тебе не Гарик с Рэмом и Тимом. И даже не братья с самолётиками. Это нечто большее, не зря гений так перепугался.
– А на твой взгляд – он перепугался? – удивилась Эри.
– Ты разве не заметила? – Лин повернулся к ней. – Он действительно их боится. Не понимает, боится, и старается держаться от них подальше. Возможно, окажись мы на его месте, мы бы поступили в тот период точно так же. Вот, смотрите.
«…эта вылазка оказалась неудачной. Родителей я уложил спать так же, как тогда, когда прятал инструменты, до кладбища от Теплого Стана добрался быстро, за сорок минут – не зря я тренировался, бегал, бросил курить, и почти перестал пить кофе. Я ехал сперва на метро, а оттуда, от конечной остановки, уже бежал, и прибежал даже лучше по времени, чем рассчитывал. Время засек, сорок минут. В следующий раз попробую уложиться в тридцать пять.
Теперь про ошибки, которые следует учесть. Первая: я не сумел в темноте быстро найти место, потому что был там только днём. Плохо. Почти полчаса ходил туда-сюда между могилами. Надо будет съездить днём, посчитать шаги, и отметить маркеры. Например, характерные ограды и памятники. Вторая: я снова позабыл про этого проклятого сторожа, и он едва не заметил меня. Оказывается, он совершает обходы ночью. Поэтому надо узнать график обходов, если он существует, и ориентироваться на него. Как же мне хотелось убить его в тот момент, когда он появился на аллее, и пошел медленно по ней, освещая всё вокруг фонарем! Не знаю, как я удержался, чтобы не вскочить, и не рассадить ему голову своей саперной лопаткой. Тварь, это ведь из-за него я оказался в психушке, из-за него потерял два года жизни, и теперь не могу из-за него спасти Яна. Из-за него, и из-за них. Они все против меня, они ненавидят Яна, ненавидят меня, они…»
– То есть все всё поняли, да? – Ит обвел взглядом присутствующих. – Размеров его горя я не умаляю. Никоим образом. Но вёл он себя в тот период неадекватно. Совершенно. Странно, что его вообще выписали.
– Так как он всё-таки сумел выкопать урну, и что было дальше? – поторопила Эри.
– Про это тут совсем немного, – отозвался Лин. – Буквально несколько строчек. Вот.
«…дома, дома, наконец-то дома, после двух с половиной лет в ледяной проклятой яме. Подонки. Они все подонки. В этот раз я не поскупился на снотворное для них, и хорошо, что завтра воскресенье, на работу они не проспят. Домой вернулся на такси, хорошо, что удалось у метро поймать машину. Все деньги на это ушли, но неважно, неважно. Полчаса отмывал и отогревал Яна, потом стирал вещи, относил сушиться на чердак, чтобы мать не догадалась, что я где-то был. Инструменты забросил на антресоли, потом утоплю в реке, как будет время. Урна немного облезла, но почти не помялась, а краску я подновлю. По крайне мере, ему теперь будет тепло, и я буду с ним рядом. Я его больше не брошу. Никогда не брошу. Урна не очень тяжелая, и, кажется, я слышу внутри биение его сердца. Или это моё? Неважно. Всё теперь неважно. Уже почти утро, надо хоть сколько поспать, и сегодня я впервые за два с половиной года лягу спать почти счастливым…»
– У меня остался только один вопрос, – произнесла Берта, ни к кому не обращаясь. – Кто, и каким образом позволил ему в таком состоянии учиться на факультете журналистики?..
7
Чердак
– А если попробовать иначе? – предложил Роман. – Допустим… ммм… мы напечатаем объявление, и развесим его повсюду. О том, что, например, купим такого кота, за хорошие деньги, и…
– У тебя сколько денег есть? – спросил Яр.
– Двенадцать тысяч. Еще за заказ заплатить обещали.
– Угу. У меня шесть. И у Адки, допустим, штук пять, или того меньше. Ром, даже если мы соберем столько, сколько надо, ну, или сколько получится, они не продадут этого кота никогда и никому. Потому что денег у них куры не клюют. У Юрия одна только военная пенсия полторы сотни, у Петровны бухгалтерская зарплата еще сотня, на детей пособия выдают, по полтиннику на каждого… дошло? Нет, можно даже не начинать. Только время потратим.
– И что ты предлагаешь? – спросил Роман. – Она не отвяжется.
– Думаю, – Яр вздохнул. – Что не отвяжется, знаю не хуже тебя. Может, её как-то отвлечь, а?
– Как ты её отвлечешь? Чем? – безнадежно спросил Роман.
– Давай зашлем её в город, – предложил Яр.
– И? Утром уедет, вечером вернется. Толку-то.
– Ну, это да.
Помолчали.
– Я хотел привести в порядок бумаги, – вдруг сказал Роман. – Точнее, я бы хотел уничтожить бумаги, если ты понимаешь, о чем я.
– Какие? Те самые? – Яр нахмурился. – Погоди. Они у тебя здесь, что ли?
– Угу, – кивнул Роман. – Они много лет уже здесь, просто… я не счел нужным об этом говорить. Думаю, ты понимаешь, почему.
– Дела, – протянул Яр. – Честно говоря, я почему-то думал, что ты давно уже это всё пережег потихоньку.
– Глупости, – Роман тяжело поднялся, с трудом разогнул спину, потянулся. – Засиделись мы чего-то, надо походить. Так вот, бумаги здесь. Я не такой дурак, чтобы сжечь курицу, которая способна нести золотые яйца. Пусть даже в теории, но ведь способна. К тому же до сожжения я бы хотел кое-что проверить ещё раз. Чтобы окончательно удостовериться.
– Мы вроде бы уже давно удостоверились, – заметил Яр. Тоже встал, привычным движением сунул руку в лямку рюкзака. – Не совсем понял, для чего ты сейчас сказал об этих бумагах.
– Ада, – пояснил Роман. – Посадить Аду за разбор. Поскольку бумаг там немало, на это уйдет несколько дней.
Яр задумался. Прошелся взад-вперед по террасе, выглянул за окно – всё тот же пасмурный тёплый день, безветрие, тишина. Лишь где-то совсем в отдалении шумит проходящая мимо участков электричка, да какая-то птица чирикает в кустах у забора.
– Допустим, – согласился он. – Но это, опять же, те самые несколько дней. А у нас до момента икс почти три месяца.
– Хотя бы несколько дней, – развел руками Роман. – Тут несколько дней, там – уже хоть какой-то результат.
– Это да, это верно, – покивал Яр. – Но, признаться, мне даже думать об этом всём тоскливо. Да и Аде вспоминать о таком… ты же понимаешь.
– Тогда можно сжечь всё сразу, но – у нас не будет этих нескольких дней, – Роман зевнул. – Давление меняется, что ли? Сонный я какой-то сегодня.
– Ну так ляг и поспи, – предложил Яр. – Торопиться нам особенно некуда.
– Ну уж нет, – Роман покачал головой. – Вот чего. Полезли на чердак, надо вниз всё спустить. Я полезу, а ты будешь меня страховать.
– Давай лучше наоборот, – запротестовал Яр. – Ты же больше сотни весишь, а чердак у тебя не в лучшем виде. Лучше я туда, а ты снизу постоишь. Только объясни, где искать, и что именно.
– Там три кейса, они под утеплителем, – Роман на секунду задумался. – От люка направо, до крыши, потом надо будет лаги посчитать, я скажу, под какой.
– Конспиролог? – усмехнулся Яр. – Или конспиратор? Хотя, конечно, конспиратор, сам не знаю, зачем я приплел конспирологию.
– Потому что мы её туда уже давно приплели все вместе. Это же она и есть. Я думал об этом, понял, что она с самого начала была. Ещё в семидесятых. У меня ведь там тоже… – Роман осекся. – Словом, пойдем, достанем бумаги. А потом позовем Аду, и посмотрим, правильно ли я помню, что там в кейсах лежало.
– Погоди, ты хочешь сказать, что там есть записи ещё до… из семидесятых и восьмидесятых? – Яр нахмурился. – Серьезно? Ты это сохранил?
– Да, – раздраженно ответил Роман. – Сохранил. Или ты считаешь, что я хранил только копии доносов авторства Виталия и заметки о парных событиях, что ли?
– Стоп, – приказал Яр. – Окстись. Привлекать к этому Аду – чистое безумие, это я тебе как шизофреник со справкой говорю. Ни в коем случае! Ей совершенно не нужно об этом сейчас вспоминать!
– Еще добавь, что это её убьёт, и что она и так вся на нервах, – Роман рассердился. – Ладно, давай сделаем это без неё. Сами. Это тебя устроит?
Яр задумался. Нахмурился, неуверенно пожал плечами.
– Наверное, лучше сами, – сказал он. – Её тоже позовем, но дадим разбирать что-то нетрудное. Как тебе такая мысль?
– Можно, – кивнул Роман. – Вот честно, я бы не хотел, чтобы это кто-то нашел и прочитал.
– Ром, когда нас не станет, никто ничего не будет искать и читать, – вздохнул Яр. – Сколько тут нас осталось, на этих улицах? Десяток? Полтора? Когда мы умрём, никто ни в чем не станет разбираться. Или сожгут всё скопом, или, что более вероятно, сюда просто придут бульдозеры, и оставшееся от нас барахло окажется на свалке, причем в виде месива из тряпок и трухлявых деревяшек. Не будет никому и никогда никакого дела до этих старых бумаг. Они, как и мы, отжили своё. Тебе, кстати, ещё повезло. От тебя хотя бы картины останутся.
– А от тебя статьи, – напомнил Роман. Яр засмеялся, впрочем, невесело – потому что веселого и впрямь было мало.
– Угу, статьи. Которые давным-давно все позабыли. Собственно, их позабыли через несколько дней после выхода из печати. Знаешь, со статьями и расследованиями так бывает. Человек покупает… нет, уже не покупает, конечно. Покупал газету, охал и ахал, восхищался и возмущался, а на утро этот же человек вытирал себе этой газетой задницу, и шел покупать следующую, – Яр снова подошел к раскрытому окну. – Это всё было… как орать в пустоту. И слышать, в лучшем случае, эхо. А то и вообще ничего. Бумаги, говоришь? Ладно. Пусть будут бумаги. Пойдем, а то время уже к обеду, а мы тут разболтались, два старых перд…
– Яр, ну я же просил, ну не надо этого слова, – Роман досадливо поморщился. – Бесит. Несказанно бесит. Всё, идём. Еще же на обед надо будет что-то соорудить.
– Ага, причем самим, потому что Ада так часто готовить не согласится, – покивал Яр. – Ты это, Яна подержи, когда я полезу. Боюсь с ним туда, гвозди, небось, всякие торчат, еще зацеплю случайно.
***
На чердаке было пыльно, сухо, тепло, и пахло мышами. Яр кое-как перебрался через бортик люка, и, придерживаясь рукой за столб, встал на одну из лаг. Над своей головой он заметил осиное гнездо, здоровенное, чуть не с футбольный мяч размером, невольно присел, и тут же понял, что гнездо мертво и пусто, причем, видимо, уже давно.
– Ром, тебя осы не донимают? – спросил он.
– Позапрошлым летом покоя не давали, теперь нет их вроде. А что? – спросил Роман.
– Да тут осятник у тебя был, оказывается, – Яр присмотрелся. – Немаленький осятник. Но в нём всё сдохло, по всей видимости.
– Гадость какая, – с отвращением произнес Роман. – Так, давай иди дальше. Ты у входа стоишь сейчас? Не вижу тебя.
– Да, у входа, – Яр повернулся к люку. – Командуй, куда дальше.
– Через семь лаг будет нужная, она от твоей восьмая, – ответил Роман. – Считай по верхним, они с нижними совпадают. Дойдешь до восьмой, и смотри посредине, между центральной осью и скатом.
Яр прошел вперед, отсчитал нужную лагу. Кое-как, балансируя на ней, перебрался в указанное место. Засунул руку под колючее одеяло стекловаты, слежавшейся, пожелтевшей от времени. Пошарил – почти сразу пальцы ощутили чуть шершавый тёплый пластик.
– Нашел! – крикнул Яр. – Их там три, да?
– Ага, – отозвался Роман. – Бери по одному, и тащи сюда. Только не бросай, опусти, я буду брать. Они старые, если кинуть, на куски рассыплются, наверное.
Минут через десять все три кейса оказались внизу. Яр слез по узкой лестнице вниз, и принялся чесать исколотые стекловатой руки. Ну, молодец, Рома, мог бы хоть перчатки дать.
– Иди руки помой, хватит чесаться, – приказал Роман. – Пошли вниз, отнесем это всё…
***
