Анастасия Мальцева "Два одиночества"

Соседняя бабулька, на удивление тихая, вышла одна. Неужели и Таня так же через полвека по-прежнему будет ни с кем? Сын уже вырастет, заведёт собственную семью. Или на него заведут уголовное дело и посадят на десяток-другой. Что более вероятно.

Чем дальше Таня была от дома и прошлой жизни, от мужа, быта и санкционированных измен, тем отчётливее виделась уродливая картина. И напоминала она полную жопу. Грязную, вонючую и нездоровую.

Как говорится, большое видно на расстоянии. А жопа была огромной, так что отчётливо виделась только сейчас.

Как оглушённая грязным мешком, Таня вылупилась в окно и вместо Аланийских пейзажей видела только одно: надпись на школьной парте – «Танька – дура».

– Татиана! – Таня опомнилась и вылупилась на кричавшего турка. – Ваща отель!

Она метнулась на выход, вернулась за сумкой, получила ждавший её чемодан и осталась перед распахнутыми дверями.

Отельный служащий незамедлительно подхватил её чемодан, Таня и опомниться не успела.

– Плиииз, плиииз, – улыбался он и склонялся, как перед именитым гостем.

За белоснежной стойкой ресепшн возвышалась длинноволосая и большегрудая копия новой Колиной мамы. Таня замерла прямо в проходе.

– Здравствуйте! – на чистом русском поприветствовала её ресепшионистка.

Таня кивнула, попробовала улыбнуться. Да нет, не она. Вроде лицо не обколото, губы свои. А сиськи? Отчего-то так важно было узнать, натуральная ли у девушки грудь. Своя ли у неё красота, или всё же легла под нож мужчинам в угоду.

Вспревшими за полёт и трансфер ногами Таня прошаркала к стойке и только заметила, что седовласый и другая парочка с рейса были здесь.

Всем раздали коктейли, собрали ваучеры. Большегрудая ковырялась в компьютере.

«По всей видимости, жены» рядом не было. Таня украдкой взглянула на седовласого, чтобы понять, не смотрит ли он на роскошную грудь.

Он задумчиво разглядывал потом, уронил взгляд на Таню. Она отвернулась.

Коктейль был сладкий, холодный. Таня увлечённо пила и больше не поднимала глаза, пока к ней не обратились.

– Подпишите, пожалуйста, здесь, Татьяна. Хорошо, вот ваши ключи. Приятного отдыха.

Служащий пригласил её в лифт, занёс в номер вещи и оставил одну.

На белых простынях красовались нелепые лебеди. Целых два.

В голове заиграла «Лебединая верность», нижняя губа задрожала, Таня бросилась на кровать и прорыдала без малого час.

Апрельское солнце клонилось ко сну и еле заглядывало в открытые окна.

Опухшие глаза таращились в зеркало. Вот вам и отдых.

Хотелось домой. Вернуться в привычные стены, закрыться, спрятаться.

Пять лет семейного одиночества подготовили к самоизоляции, но только не к путешествиям. Куда понятнее было мерить шагами расстояние от кухни до туалета. Перестилать постель, готовить ежедневно праздничный ужин.

Коля вечно выпрашивал наггетсы. Кормить полуфабрикатами такого малыша она не решалась, так что брала свежую грудку, обваливала в яйце, потом в панировке и жарила до готовности.

Она всё знала о доме, о быте и, когда-то думала, о семье.

Какие ей путешествия? Какой номер люкс с джакузи на балконе?

Какой?..

Таня включила воду, набрала в трясущиеся ладони и окунула лицо.

Ничего, когда-то она и это умела. До замужества побывала в Мексике и на Мальдивах, видела Прагу, Дрезден, Брно.

А теперь, в двадцать пять, когда весь мир должен был открываться, Таня хотела его закрыть, заморозить и оставить до лучших времён.

Когда только эти времена ожидались?

Она промокнула лицо полотенцем, полезла за патчами, уронила всю банку. Хорошо – не открыла.

Разместилась на балконе на лежаке, ловя уходящие лучи закатного солнца.

Прибой шумел крутыми волнами, доносилась музыка и разговоры. Таня гнала мысли о прошлом, вслушивалась в настоящее.

До носа долетел запах курева. Таня поморщилась, открыла глаза. Дым шёл с балкона под ней.

Вот же гады! Вот сволочи, а! Ну зачем портить всё своей вонью? Ведь такие тут приятные запахи: моря, влаги, цветов.

И правда, пахло невероятно. Сладковатые, сочные и свежие нотки растений смешивались с солоноватыми, яркими. Лёгкий ветер гладил открытую кожу, ещё тёплый, подогретый лучами.

– Да. Да. Хорошо.

Таня приподнялась. Голос принадлежал кому-то знакомому. Всё с того же балкона. Дым прекратился. Голос ушёл.

А может быть, это тот седовласый?

Таня закатила глаза. И чего она к нему привязалась? Он же явно женат и куда её старше.

Угомонись.

К ужину она подготовилась капитально: босоножки с танкеткой, коротенький сарафан, украшения. Серьги оттягивали мочки, звенели, переливались. Накладные ресницы угрожающе хлопали, губы склеивались от яркого блеска.

В конце концов, какой курорт без романа? А без всех дамских штучек кого можно тут ухватить? Нет, конечно, малолетние красотки могли и не краситься, не одеваться. Да что там – это им только сыграло бы на руку. Ещё не тронутые целлюлитом тела, уже подёрнутые загаром, рассаживались по столам, улыбались.

Таня исподлобья смотрела на конкуренток, которым конкуренцию не составить. Сочные, подтянутые, живые. Они бесстыдно выхаживали в до неприличия коротеньких шортах, садились и оставались такими же идеальными.

Таня сурово оглядела собственные ляжки, растёкшиеся по стулу. Неприятные ямочки напомнили, что ей двадцать пять. Это казалось таким огромным числом – скоро будет и тридцать, а там и к земле привыкать.

Уже рожавшая, Таня прятала так и не исчезнувшие растяжки. Чего она только не пробовала: и крема, и лазер, и болезненные уколы. А стрии как были на ляжках и бёдрах, так на них и остались. Живот она тоже прятала от посторонних, родить сама не смогла – кесорили.

От этого ей было стыдно. Все бабы сами рожают, а она! Вроде же молодая, а пришлось разрезать.

Сына ей сразу к груди не прикладывали, отнесли, чтоб помыть.

А потом, раскроенная внизу, Таня увидела мальчика. Маленького, сморщенного, со взглядом пустым и холодным.

Она ещё себя долго корила. Это же сын! Сын твой!

Таня его, конечно, прижала. А то как? Но казалось, это кто-то чужой, не малыш, сидевший в ней девять месяцев.

Выбор на шведском столе был хорошим. От фруктов, нарезки и салатов, до разнообразного мяса и морепродуктов.

Таня ухватила клешню омара, пасту и сборный салат. Накидала в миску рукколы, черри, сухариков. Полила пряным соусом и посыпала сыром.

Ела с давно забытым удовольствием. До развода Таня придерживалась диеты – муж строго следил за фигурой. Не за своей. Его повисшее брюхо перекрывало ремень, но никому не мешало.

Тане надлежало быть стройной. Надлежало подчёркивать его презентабельность. А что могла подчеркнуть жирная жена?

После развода Тане было не до изысков. Брала готовую еду, иногда даже не разогревала.

А тут, каждый кусочек становился феерией. Таня зажмуривалась, долго жевала, смаковала от первого укуса и до глотка.

Наевшись, она ещё долго облизывалась на роскошный выбор пока не съеденных блюд, у одного из которых завиднелась знакомая голова.

Таня узнавала его пока по причёске, по яркой седине коротких волос. Она даже не видела его лица, так, мельком бросила пару взглядов.

Он возвышался над фруктами и накладывал поверх мяса. Высокий, с рельефными икрами.

Таня выпрямилась, одёрнула юбку.

Седовласый направился к пустому столу и, не поднимая головы, приступил к поеданию. Ел он отважно. По-другому не скажешь. Жевал мясо так, как, бесспорно, делали викинги.

Наконец Тане удалось немного разглядеть черты оказавшего, на удивление, молодым лица. Под тёмно-русыми дугами бровей светлели переливчатые глаза. То они казались голубыми, то, стоило углу света смениться, зелёными.

От разглядывания отвлёк громкий смех молодых подружек. Тех самых, с ножками, шортиками, телами. Таня глянула на них, стушевалась – зачем-то все пятеро пялились на неё. Это всё потому, что она старая и некрасивая? Вдруг накладные ресницы показались нелепыми, давно съеденный блеск – не к месту. Это же, в конце концов, Турция. Здесь солнце, вода и пляж. На кой вся эта косметика, которую смоет потом ещё до того, как это сделает море.

Таня снова одёрнула низ сарафана, встала, снова одёрнула и поторопилась в свой роскошный номер на последнем этаже невысокого отеля.

Он стоял прямо на пляже. С балкона видно было всю Клеопатру от одного мыса с крепостью до другого. В душевой располагался хамам, скошенный потолок опускался к большому балкону с джакузи и полосатой тахтой. Всё склоняло к неуёмному отдыху и наслаждению, но Таня снова таращилась на себя перед зеркалом и ревела.

Ресницы полетели в раковину, подводка осталась на вате. Сарафан опустился на пол, и Таня предстала перед собой нагая, незащищённая.

Так желанная стать большей грудь, шрам от кесарева, чуть выпирающий снизу живот. Сколько бы Таня ни худела, он вечно был с ней. От подвздошных костей бежали ненавистные стрии, из-за которых, Таня боялась, муж её разлюбил.

– Да ну ты совсем, что ль?! – ругалась Маришка. – Смотри! – и она без стеснения оголила живот, исполосованный растяжками. – И что, теперь меня не любить?

И правда, Маришка родила двоих, а муж по-прежнему, если не сильнее, её любил. Обожал и боготворил. И будь с ними что-то не так, Маришка тут же бы рассказала, она любила выносить ссор из избы. Так что, наверное, нет. Наверное, в Тане был ещё какой-то подвох.

Напарившись в собственном на две недели хамаме, Таня вышла, закутанная в халат. Пляж мерно очищался от посетителей, солнце закатывалось за мыс. Красно-жёлтое небо со слепящим пятном блестело на волнующей ряби.

– Господи… как же красиво…

Она отступила от края лоджии, и, сокрытая от любопытных, обнажила разгорячённое тело.

Бриз гулял по открытым грудям, по мягкому животу, по умиротворённой душе, забывавшей о прошлых страданиях.

Спалось Тане так, будто она снова стала маленькой девочкой. Мягкая постель кутала в яркие сны, где она бегала босая по полю, полному одуванчиков. Мелкие солнца щекотали гладкие пятки, и Таня, смеясь, носилась без устали.

Впервые за долгие годы Таня проснулась счастливой. Обычно она уговаривала себя за час-два, что не всё так уж и плохо. После развода не хватало и дня – так, отдельные проблески.

Сегодня же было приятно оказаться в реальности, и даже радостный сон не манил обратно в кровать.

Таня потянулась и, босая, вышла на тёплый балкон. Солнце уже подпекало неугомонных пловцов, большая часть отдыхающих валялась на пляже. Небо выглаженным полотном тянулось от одного мыса к другому, яркое, голубое. Морская рябь, словно Луна, отражала свечение солнца. Так хотелось спуститься, окунуться, поиграть в мелких волнах.

Успеется. Плаванье плаваньем, а завтрак – по расписанию.

Нет, ну правда, завтрак в отеле был до одиннадцати.

На этот раз Таня не стала расфуфыриваться. Облачила белёсые телеса в бермуды и майку, надела обычные шлёпки.

Маришка понаписала кучу вопросов, на которые Таня принялась отвечать, попивая горячий кофе.

В столовой было мало людей. Кто-то всё ещё спал, часть загорала у моря.

Сладкий брауни хорошо шёл под кофе, настоящий, туреций. Маришкино любопытство было удовлетворено.

Всё хорошо. Действительно, вчера было вчера, а сегодня – всё замечательно. Нет, ни с кем не знакомилась, в море ещё не была.

– У вас не занято? – седой старичок в канотье и шортиках восьмидесятых, слишком коротких, чтобы смотреть на них без стыда, улыбался всеми тридцатью двумя вставленными зубами.

В первую секунду Таня подумала, что пришёл Седовласый. Сердце прыгнуло к горлу, а потом в нём и застряло при виде бессовестного бугорка.

Она закивала, отставила кофе, расплескав половину на стол.

– Что? – старикан закивал, передразнивая Таню, и спрятал улыбку под высушенными губами.

– Эм…

– Ясно, – он развернулся и отобрал последние крошечки аппетита демонстрацией двускладчатых ягодиц.

Дряблые шкурки подрагивали при ходьбе и выдавали, что старикан повсюду седой. Он уселся в одиночестве, ещё раз посмотрел с укоризной и приступил к поеданию.

Таню передёрнуло, как от запаха тухлой рыбы, она оглядела свой завтрак и решила уйти. Нужно было стереть из памяти ягодицы. И запомнить стул, на который после них не садиться.