Баффели для бани
Толик и Светлана мчались по ночному загородному шоссе домой. Толик гнал "Ленд Ровер" на бешеной скорости, яростно вцепившись в руль, а пьяная Светлана с растрепавшейся прической, рыдая во весь голос, включала музыку на полную громкость. Толик выключал. А Светлана снова включала.
"Одиночество сволочь, одиночество сука, я не чувствую сердце, я не чувствую руку…", – гремело из динамиков на всю машину.
Толик снова выключал музыку. Светлана била его по руке и снова включала. А Толик снова выключал. Машина петляла.
– Ну какой же ты вредный мужик! – кричала сквозь рыдания Светлана и била Толика ладонью по коленке. – Ну за что мне это все, Господи? За что мне такая жизнь? Я не могу даже музыку послушать в своей собственной машине!
Светлана снова тянулась к приемнику и включала музыку на полную громкость.
"Я сама так решила, я собою довольна, отчего же так плохо, отчего же так больно…", – неслось из динамиков.
– Пристегнись! – кричал Толик и выключал музыку.
Светлана в отместку изо всех сил била его ладонью по коленке и снова включала музыку. Толик мужественно молчал, стиснув зубы и играя желваками, и гнал машину по темному шоссе.
– Я никому не нужна! – голосила Светлана, заламывая руки. – Никому! Всем от меня нужны только деньги! И даже детям! А я же просто женщина! Я хочу всего лишь большой и чистой любви! Я устала всех и всё контролировать и рубить бабло! Слышишь меня! Ты – мужик, а не я!
Толик молчал и сурово смотрел на дорогу, играя желваками. Светлана нашла в бардачке бумажные платки, громко в них сморкалась и вытирала слезы.
– Пристегнись, я сказал! – крикнул Толик.
Он наклонился к Светлане, дотянулся до ремня безопасности и пристегнул ее. Светлана тут же отстегнулась. Ремень безопасности мешал ей бить Толика по коленке. Толик снова ее пристегнул. Машина петляла.
– Жестокосердный! – сквозь сморкания и икания всхлипывала Светлана. – Ну почему ты не хочешь меня услышать? Я не хочу добывать мамонта! Я хочу быть обычной среднестатистической теткой, сидеть дома, варить борщи и лепить котлеты. Но я не могу себе этого позволить, потому что совершила чудовищную ошибку всей своей жизни, выйдя за тебя замуж двадцать лет назад! Ну почему? Ну почему ты совсем не такой, каким должен быть?
И она снова из последних сил стукнула Толика ладонью по коленке.
В этот момент, как раз на повороте, Толик немного не справился с управлением, и машину занесло. Двухметровые баффели, второпях непрочно закрепленные Толиком на крыше машины, полетели в разные стороны и рассыпались по дороге и обочине.
Толик резко затормозил. Светлану подбросило на сиденье, и, если бы не удержавший ее ремень безопасности, она бы в этот момент летела через лобовое стекло к звездам.
Толик включил "аварийку", вышел из машины и оценил масштаб бедствия.
– Поехали! Брось эти палки! – крикнула Светлана из машины, опуская стекло.
– Надо быстро собрать, пока никого нет! – крикнул Толик и пошел собирать баффели с дороги.
– Поехали, я сказала! – крикнула Светлана из машины. – Мне в туалет надо! Срочно!
– Иди в кусты! – крикнул Толик, продолжая собирать баффели.
– Какие еще кусты! – оскорбленно крикнула Светлана.
Толик не ответил.
Светлана вылезла из машины, вышла на середину шоссе и растерянно осмотрелась, пошатываясь на каблуках.
– Тут кустов нет! – сквозь слезы крикнула она.
В ответ ей была тишина. Толика исчез. Светлана, дрожа от ночной прохлады, испуганно осмотрелась и прислушалась.
– Толик!!! – громко завопила она.
– Что ты орешь? – сердито крикнул Толик, вылезая из канавы с баффелями в руках. – Быстро баффели собирай, пока машины не поехали!
Светлана, увидев вдалеке свет фар приближающегося автомобиля, спотыкаясь на высоких тонких шпильках, пошла искать баффели.
Несколько машин уже подтянулись и стояли, мигая фарами в ожидании, когда Толик и Светлана расчистят путь.
– Какой же ты бездушный паразит! – рыдала Светлана, собирая с дороги баффели, и зашвыривала их на крышу машины. – Тебе сраные баффели для бани дороже меня! Хоть обоссысь, хоть сдохни!
Толик мужественно молчал, играя желваками, и яростно укреплял баффели на крыше машины.
Глава 3
1
Мать права
Поезд выехал за пределы вокзала и набирал ход, удаляясь от прекрасного Санкт-Петербурга с вкуснейшими эклерами, от холодной, как металлические щипцы, Ангелины Викторовны и от донорской спермы неизвестного мужчины. Тихо и убаюкивающе стучали колеса. Вера отдернула занавеску и посмотрела в окно, но в сумерках было уже ничего не различить, и в темном стекле она увидела только свое отражение.
Зазвонил телефон. Вера достала телефон из сумки и посмотрела на экран. Звонила мама Веры, Анна Петровна.
– Алло, – ответила Вера.
– Сама не позвоню, так никто обо мне и не вспомнит, – начала Анна Петровна, как всегда, с упрека.
– Мама… – попыталась возразить Вера.
– Помру в одиночестве, так труп никто и не обнаружит, – продолжила в том же духе Анна Петровна.
– Мама, ты так "помираешь" уже последние лет пятнадцать, – заметила Вера.
Анне Петровне было семьдесят лет, сорок из которых она проработала в школе учителем русского языка и литературы. Но, будучи давно на пенсии, она не оставляла привычку всех контролировать и учить.
И если бы Вера могла видеть свою маму в данный момент, она бы очень сильно удивилась. Анна Петровна, худенькая и бледная, в стареньком домашнем халатике стояла в курилке областной больницы с сигаретой в руке. Никогда в жизни не курившая, она эффектно затягивалась и сбрасывала пепел в консервную банку.
– Ну, что слышно? – поинтересовалась Анна Петровна.
– Ничего не слышно. Если бы было слышно, я бы тебе сообщила, – вздохнула Вера.
– Что – совсем никаких новостей?
– По твоей любимой теме – никаких. Я не беременная, Нинель не появлялась.
– Я так и знала. Вот так учишь вас, учишь всю жизнь, долбишь-долбишь, а толку никакого.
– Мама, почему ты всегда звонишь только для того, чтобы вынести мне мозг?
– Было бы что выносить! Я как мать не хочу, чтобы вы повторили мою судьбу – ни ты, ни Нинель. Я всю жизнь прождала, пока ваш отец-мерзавец на мне женится! А он меня бросил с двумя детьми! И я всю жизнь одна как рыба об лед!
– Мам, а что у тебя с голосом? Ты что, плачешь? – перебила ее Вера.
– Одна как рыба об лед! – повторила Анна Петровна дрожащим голосом. – Нинель хотя бы умудрилась как-то ребенка родить. Невесть от кого, правда. Но теперь кому она нужна с дитем? Подобрал ее какой-то олигофрен, и поминай как звали! Где она теперь? Увез ее в какую-то Тмутаракань в село Кукуево… Как то село Кукуево хоть называется?
– Не знаю…
– Она тебе не звонила?
– Не звонила.
– Мне тоже не звонила. А у тебя вообще – ни дитя, ни мужика!
– У меня есть мужик.
– Кто? Етот?
– Что значит "етот"?! – оскорбилась Вера.
– Неужели ты не понимаешь, что твой сраный Игорь не хочет ни жениться, ни детей? Он тебя использует, пока твой фасад не облупился, выжмет из тебя все соки и выкинет на помойку, как тряпку. Почему ты не видишь, что живешь с кретином? Который даже осеменить тебя не может! Тебе сколько лет?!
Вера молчала.
– Эй! Ты слышишь меня?
– Да, мама, я слышу.
– И только попробуй сказать, что мать неправа.
– Мать права.
– Тогда подумай хорошенько, нужен ли тебе ребенок от кретина?
– Мама, что у тебя там за звуки? Ты не дома? Тебя очень плохо слышно. Ты где?
– Нигде. У индуса в бороде.
И Анна Петровна, как всегда не прощаясь, отключилась.
Вера швырнула телефон в сумку и очень пожалела, что ответила на мамин звонок. После разговора незамедлительно разболелась голова и осталось мерзкое послевкусие. Мама, как обычно, рубила правду-матку, не считаясь ни с чем, желая исключительно добра, но причиняя исключительно вред. Правда-матка из ее уст несла в себе разрушительный эффект, оставляя Веру в полном смятении.
Вера разнервничалась. В голове был полный хаос из противоречивых мыслей.
А действительно ли ей нужен ребенок? Или она просто хочет, чтобы Игорь на ней наконец-таки женился после стольких лет отношений? А действительно ли она хочет, чтобы Игорь женился? Любит ли он ее? А если не любит, почему он с ней? Возможно, она ему просто удобна и привычна? Тогда вопрос – а любит ли она его, зная это? А если не любит, то что тогда, собственно, она делает рядом ним? А что такое любовь вообще? Возможно, и ей с ним просто удобно и привычно? А если никто никого не любит, то зачем тогда жениться? И тем более рожать ребенка? Тогда нужно расстаться? Но как это сделать? А вдруг она больше никого никогда не встретит?..
Вере стало страшно от этой мысли. Она открыла коробку и быстро съела одно пирожное, как будто это была спасительная лечебная пилюля. Затем съела еще одно. Но в этот раз сахарная эйфория не спешила ее охватывать.
Стук в дверь вырвал Веру из размышлений. В купе заглянула проводница.
– Вечер добрый! – бодро гаркнула она. – Чай, кофе, сигареты желаете?
– Добрый вечер. Принесите, пожалуйста, зеленый чай, – попросила Вера.
Проводница с готовностью кивнула и скрылась.
2
Пожар в груди
В ожидании чая Вера вышла из купе в коридор и остановилась у окна. Коридор был пуст. Уже окончательно стемнело. Но она все равно смотрела в окно на проносившиеся мимо погруженные в ночную мглу поля, леса, на светившиеся слабыми огоньками жизни поселки и деревушки, и снова погружалась в размышления.
А ведь в этих маленьких деревушках на три дома живут простые люди, у которых нет и сотой доли того, что имеет она. Доят коров и коз, картошку сажают, довольствуются малым и по-своему, наверняка, счастливы. А она, наверное, просто зажралась. У нее есть практически все, а ей все время плохо и ничего не радует. Вера тяжело вздохнула и прижалась лбом к стеклу.
Из соседнего купе вышел мужчина и встал неподалеку.
Вера почувствовала исходящий от него легкий приятный аромат мужского парфюма. Не поворачивая головы, она скосила глаза и осторожно посмотрела на мужчину. За сорок, симпатичный, брутальная небритость, стильные джинсы, белая рубашка – отметила она. Мужчина задумчиво смотрел в окно. А Вера смотрела на мужчину.
Неожиданно мужчина повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза. Вера не успела отвести взгляд и почему-то испугалась, почувствовав неловкость. Но деваться уже было некуда, и она смело продолжила смотреть в его глаза, чувствуя, как где-то внутри, там, где сердце, постепенно разливается необычное тепло, пульсирующее и обесточивающее.
Так они смотрели друг на друга, не отрываясь, и как будто беззвучно разговаривали друг с другом. Вера понимала все, что говорил ей он, а он понимал все, что говорила ему она. Неизвестно, сколько бы продолжался их безмолвный диалог, если бы в коридор шумно не ворвалась проводница, неся в руках поднос с чашкой чая и сахарницей
– Ну вот и ваш чаек зелененький! – гаркнула она.
Вера вздрогнула и обернулась к проводнице. Входя в свое купе, она чувствовала, что мужчина смотрит ей вслед. Проводница поставила поднос с чаем на столик и увидела коробку с пирожными.
– Приятного аппетита! – пожелала она и вышла из купе, закрыв за собой дверь.
Вера тут же осторожно открыла дверь и выглянула в коридор – мужчины уже не было, коридор был пуст. Она закрыла дверь и села на нижнюю полку. В груди пылал пожар. Она дотронулась ледяными ладонями до лица. Лицо тоже пылало огнем, как будто у нее поднялась температура тридцать девять. Сердце билось так, что Вера испугалась, что ее сейчас хватит преждевременный инфаркт или инсульт.
Она пошла в туалетную комнату и ополоснула горящее лицо холодной водой. Проходя обратно по коридору мимо купе мужчины, остановилась и прислушалась, прижавшись ухом к двери. За дверью было тихо.
Вера вернулась в свое купе и залпом выпила зеленый чай, даже не успев понять, горячий он был или холодный. Словно в лихорадке она металась по купе и совершала какие-то ненужные и бессмысленные действия. Отыскала в сумочке духи и надушилась, распустила волосы, открыла коробку с пирожными и переложила их с места на место, облизала запачканные пальцы, нашла в сумочке крем и намазала им руки, зачем-то достала кошелек и проверила банковские карты и деньги. Обнаружила стопку постельного белья и кое-как застелила постель. Села на постель и замерла.
3
