– Не зря! – истошно скрипнул пень. – Выкопай меня, и я помогу тебе переместиться во дворец! Вместе со мной. Потому что я боюсь за вас, с королевскими магами не шутят.
– Скорее за себя ты боишься. Что так и останешься здесь торчать, никому не нужный.
– Нужный! Меня Аня любит.
Глава четвертая
Ола
Я иногда поражаюсь, что творится в головах у людей! Не, в моей тоже порой творится такое, что хочется подать объявление: «Отдам мозг в хорошую голову. Знаниями не перегружен, почти не использовался. Любит Ваню, колбасу и нести чушь». Колбасы, кстати, сразу захотелось, но я все-таки продолжу мысль. Так вот, насчет того, что в головах у некоторых людей… Я сейчас об Юстере Литце. Как так можно вообще? Сначала у него любовь к ненормальной графине, что само по себе вызывает подозрения в адекватности Литца. Потом его графиня дважды в пень превращает, а он ее все равно любит. Зато когда узнает, что его любит ведьма Анна из чужого мира, он рвется встретиться и с ней. Правда, объясняет это тем, что боится за нас с Аней. Сорок лет… или сколько там ему, может все четыреста?.. не боялся – и вдруг испугался. Как раз, когда я мимо шла. Не, я такие повороты с завертышами не люблю. Мне нравится, когда все прямо и честно. Я так ему и сказала:
– Или говори, что на самом деле придумал, или я пошла дальше.
– Стой! – взволнованно скрипнул пень. – Хорошо. Только я на самом деле переживаю за Аню.
– Но это не главное, – завершила я его недосказанную мысль.
– Это как бы заодно, поэтому тоже главное.
– Ну давай тогда, говори, не заставляй тебя все время подталкивать!
– Я вот что подумал, – сказал Юстер Литц. – Если Аня меня любит и если она ведьма, то может, она меня расколдует?
Я не удержалась и в голос заржала. Да, некрасиво, но я ведь не специально! Само вырвалось. Шнырятеля это, понятно, насторожило.
– А что не так? – спросил он. – По-моему это вполне естественное желание нормального здорового мужчины. То есть, как раз нездорового. Который хочет снова стать здоровым.
– И нормальным? – уточнила я, прервав все же смех.
– Ну… да. Желательно.
– И мужчиной?
– Да, Ола, да! Что в этом такого смешного?
– Просто ты не знаешь Анну. В смысле, хорошо не знаешь. Тем более… э-э… с профессиональной стороны. Видишь ли, после ее колдовства может так получиться, что ты будешь с тоской вспоминать дни, когда был всего лишь пнем.
– Всего лишь?! – закипятился Литц. – Посмотрел бы я на тебя в таком состоянии! Разумеется, я буду вспоминать эти дни не только с тоской, но и с ужасом!
– Ты меня не понял. Ты будешь вспоминать их с ностальгической тоской. Ведь пень – это куда лучше, скажем, крысы.
– Могу, конечно, поспорить, крыса все-таки может двигаться, есть-пить, даже, извиняюсь, любить в физиологическом смысле… Но почему Анна должна захотеть превратить меня в крысу? Она же меня любит.
– Ее любовь к колдовству никакого отношения не имеет. И Аня, конечно, не захочет тебя превращать в крысу. Она захочет вернуть тебе прежний образ – ее любимого мужчины.
– Вот видишь! Выкапывай меня скорей! – истошно заскрипел пень.
– Ты не дослушал, – сочувственно вздохнула я. – Захотеть-то она захочет, но получится у нее крыса. Или таракан. Лично я бы выбрала пень.
Но межмировой шнырятель не унимался. Он вбил себе в голову… точнее, в ту часть, которая ее заменяла, будто Анина любовь поможет ведьмочке не накосячить и сделать его таким, каким он был до превращения в пень. Или даже чуточку лучше, ведь любовь, как известно, имеет свойство приукрашать предмет обожания.
В конце концов мне надоело спорить. Подумала еще и о том, что если Юстер Литц на самом деле станет прежнем, то он поможет нам с Аней вернуться – на королевских магов я почему-то не сильно надеялась. И сказала:
– Ну хорошо, согласна. Только чем я тебя выкопаю?
Пень молчал минут пять. Я опять стала думать, не превратился ли он окончательно в деревяшку, когда Литц заговорил снова:
– Я скажу тебе заклинание. Ты должна будешь повторить его добуквенно, без ошибок, иначе может случиться беда. При этом станешь держаться за меня обеими руками. А еще… возможно, это не обязательно, но лучше подстраховаться: соскреби с меня ногтем немножко древесной трухи и проглоти.
– Не буду я тебя глотать! – возмутилась я. – Что я, людоед, по-твоему?
– Сейчас я пень. Ты проглотишь лишь немного древесины. Совершенно безопасной и чистой.
Мне это реально было поперек сердца, но раз уж я сразу не сказала «нет» и «до свидания», коли согласилась помочь мировому шнырятелю, то все же сделала, как он велел: соскребла с пня немного трухи и, зажмурившись, съела.
Потом началось самое сложное. Заклинание Литца было полной белибердой.
– Давай ты мне будешь подсказывать? – предложила я. – Как суфлер в театре. Или… слушай! А сам-то все и скажи!
– Нельзя. Заклинание должен произносить только человек, это незыблемое правило магии. Иначе развелось бы потомственных сов-предсказательниц, магических ежиков…
– …и дубов-колдунов, – закончила я его мысль, вспомнив песню из старой кинокомедии.
– Вот именно, – сказал волшебный пень. – А подсказывать тебе… Не уверен, что это разрешено. А проверять экспериментальным путем как-то не хочется. Вдруг ты тоже превратишься во что-то безрукое и не сможешь меня откопать.
– Какой ты все-таки эгоист, – сказала я. – Все о себе да о себе.
– О каком же себе, если я за твои руки волнуюсь? – прикинулся пень шлангом.
– Вот давай не будем делать из меня олениху!
– У оленей как раз рук нет, – сказал Юстер Литц. – Так что давай и правда не будем. Или это была метафора?
– Ладно. Это не так важно, – отмахнулась я. – Давай повторять заклинание.
Долго ли коротко ли, но я эту зубодробительную бессмыслицу выучила. Вам даже ее пересказывать не буду. Скажу лишь, что начиналось заклятие следующим набором звуков: «Улипа?ка-сиуси?у-дыдыды?-буркы?х-х-хх!..» Ну как, круто? А там таких строчек было с десяток. Вот только не надо говорить, что при хорошей памяти выучить десять строк любой мути – как нефиг делать. Я бы посмотрела, как бы вы это сделали, особенно если учесть, что ошибка в одной букве могла стоить… да чего угодно! Может быть, я сама превратилась бы в ту лопату, которая в результате колдовства получилась.
Я взяла в руки творение своего искусства и, честно говоря, немножко собой загордилась. Ну да, мне помог Юстер Литц, но все равно это сделала я, пусть и с его помощью. Лопата вышла что надо: штыковая, черная, с блестящей заостренной кромкой. Черенок лежал в руках удобно, был гладким, длиной как раз под меня. Супер!
Правда, один вопрос у меня в голове все-таки зародился.
– Юстер, – сказала я, – а почему мы намагичили именно лопату?
– Потому что пилой неудобно копать, – сказал деревянный шутник.
Я даже не стала на это реагировать. И все же пояснила мысль:
– Почему мы не намагичили так, чтобы ты сам откопался, чтобы земля просто – бэм-с! – и слетела с твоих корней?
– Ну-у… – протянул шнырятель. – Наверное потому, что я опасался. Нет-нет, ты не подумай дурного, но согласись, если бы ошиблась хотя бы в одном слове, я мог бы, например, не откопаться, а закопаться глубоко-глубоко. Или не земля бы с корней слетела, а я сам улетел – неведомо куда.
– Ну да, – вздохнула я. – Опять: я, я, я. А Ола копай.
– Это нетрудно, правда! У меня короткие корни. Так мне кажется.
Корни у пня оказались и правда не особенно длинными. Но их было много, они переплетались друг с другом и с другими корнями-корешками, так что мне пришлось повозиться. Иногда хотелось просто разрубить лопатой какое-нибудь сплетение, но стоило представить Литца в облике человека с обрубленными пальцами, носом, ушами, еще с чем-нибудь не менее важным, как желание тут же пропадало, и я кропотливо разбирала голыми руками проблемные места.
Но все когда-нибудь кончается, откопала и я этот пень. Он, кстати, когда я его переносила на травку, оказался совсем не тяжелым, что вселило в меня радость, ведь тащить его на себе дальше предстояло тоже мне.
Однако и Юстер Литц меня обрадовал, сказал, что особо далеко этого делать не придется.
– А что, королевский дворец где-то рядом? – спросила я.
– Да, недалеко. Километров двадцать. Может, чуть больше. Но это если по прямой…
– Погоди, – остановила его я. – Крутилово-закрутилово! Топать двадцать, а то и больше кэмэ по лесам-перелескам с корягой в руках? Я думала километра два – и то переживала, но двадцать! Ничего себе, недалеко!
– Но ведь сто, например, было бы гораздо дальше, – решил поспорить Литц. – Или тысяча.
– Или стопицот миллионов, – сказала я. – Какая радость, что подохнет наша Олушка всего на двадцати.
– А потом, – проскрипел пень, – зачем тебе топать все эти километры? Мы просто перенесемся туда – и все дела.
– Не-не-не! – закрутила я головой. – Наслышана, как перемещается великий межмировой шнырятель Юстер Литц. Никогда не знает, где в следующий раз окажется. Сейчас мы хотя бы в двадцати километрах от цели, а ты переместишь как раз на стопицот. Пусть даже не миллионов. Крутилово-закрутилово, вот радость-то будет!
– Не знаю, где ты берешь свои сведения, – обиженно скрипнул шнырятель, – но я попадаю в случайные места, лишь когда перемещаюсь между мирами. И то, в изначальную точку, откуда начал перемещения, я могу вообще вернуться в любое мгновение. А в пределах одного мира попадаю в цель всегда, ошибок еще не было.
– Ну хорошо, а как мы будем перемещаться? Опять придется отгрызать от тебя куски и учить непроизносимые тексты?
– Отгрызать не придется, – все еще обиженно произнес Литц. – Нужно будет наскрести с меня немного трухи и посыпать себе голову.
– Прикалываешься?
– Ничуть. Это будет нужно для того, чтобы я вернул тебе право Литца.
– А-а-а! – дошло до меня. – А потом мы просто провалимся!
– Лично я называю это другими терминами, но суть ты уловила верно.
Вот зря я сказала про «отгрызать», потому что от этого копания реально захотелось что-нибудь погрызть. Но не пень, а например, колбаски. Тут я хлопнула по лбу: Олена, у тебя же пакет как раз с колбасой! Ну да, он так и стоял возле кустика, куда я его поставила. И колбаса показалась мне такой вкусной, что я чуть было не съела ее всю. Еще и уронила один кружок, прямо на разрытую землю. Ладно, зверушки съедят. А пенек между тем начал нетерпеливо поскрипывать.
– Да все, все, – сказала я, поставив пакет. – Просто слегка подкрепилась, я ведь не деревянная.
Дальше было так. Я наскребла трухи, посыпала голову, хотя мне и было стремно, так и порывалась поржать. Потом пень сказал, чтобы я подняла его и покрутила над головой. Это было не так легко, как я думала. Одно дело поднять его на руки и просто куда-то нести; совсем другое – поднять над головой, да еще и крутить. Я все-таки не силачка, по фитнес-клубам не ходок, обычная, можно даже сказать, хрупкая девушка. Но я все-таки подняла этот пень и пару раз его вокруг головы крутанула. А он при этом скрипнул:
– Возвращаю тебе право Литца!
По правде говоря, я ничего не почувствовала. О чем и сказала пню.
– Поставь меня, – буркнул тот.
Я поставила. Благодаря ветвистым корням он встал надежно, устойчиво, как будто так и было задумано. Мелькнула мысль: а нельзя ли наколдовать, чтобы он мог передвигать корнями? Тогда бы и носить его не пришлось. Это я ему тоже сказала. Пень запыхтел. То есть, он на самом деле поскрипывал, но казалось, будто реально пыхтел. Как выразился бы умный Ванечка: по контексту.
– Во-первых, – начал возмущенный Литц, – если ты ничего не почувствовала, значит, я лгу?
– В мыслях не было, – приложила я к сердцу руки.
– Во-вторых, если я буду перемещаться сам, как, думаешь, отреагируют на это жители столицы?
– Нормально отреагируют. Они же в магическом королевстве живут, а не в Антарктиде.
– Что это за страна? Там запрещены пни?
– Там их в принципе нет.
– Я и говорю: запрещены. Их уничтожили, выкорчевали! Безобразие. Пеньевой геноцид! Отвратительная страна.
– Уймись, Юстер, – нахмурилась я. – В Антарктиде нет пней, потому что там нет деревьев. Там один только снег. И лед.
– Что это такое? А-а! Замороженная вода! Но ее ведь не может быть в таком количестве, зачем ты надо мной издеваешься?
– Крутилово-закрутилово! – заорала я. – Это ты надо мной издеваешься! Зачем я тебя вообще выкапывала? Значит так, давай расстанемся по-хорошему. Скажи мне, в какой стороне королевский дворец, и я пошла.
– Погоди! – испугался Литц. – Нет-нет-нет, не сердись. Если я чего лишнего и наговорил, то войди в мое положение – не очень приятно торчать пнем. Только и ты признайся, что наврала с Антарктидой.
– Я не наврала! Хочешь, переместимся туда? Потом, когда спасем Аню.
– Не хочу. Хотя… Если это правда… Очень любопытно! Я еще никогда не видел сразу много замороженной воды.
– Ну, много замороженной воды ты и у нас наглядишься.
– У вас? – качнулся пень. – А почему я у вас вообще буду что-то глядеть?
