«Испачкаю же», – промелькнуло в голове у Лу, хотя она была на грани потери сознания. Впрочем, она могла понять желание господина не привлекать к себе внимания. Взяв накидку, укуталась в нее, скрывая и окровавленную спину, и рабский ошейник.
Они возобновили движение. В этом городе Лу бывала уже не впервые, но всегда приходила и покидала его одной дорогой. Маршрут, по которому следовали приезжие караваны работорговцев, начинался от массивных ворот в высокой каменной стене, шел мимо грязных, дурно пахнущих районов с приземистыми тростниковыми хижинами, которые по мере продвижения вглубь становились все менее неопрятными и в какой-то момент сменялись глинобитными постройками в традиционном южном стиле. Казалось, существовала какая-то невидимая, но хорошо известная всем местным граница – Лу как-то заметила двух ребятишек-оборванцев, которые играли в салки и в одночасье замерли, будто перед незримой преградой, не решаясь сделать хоть один лишний шаг в сторону чужой, менее нищей улицы. Должно быть, подобная граница отделяла и дома среднего класса от района зажиточных горожан, на окраине которого и находился рынок работорговцев, а те в свою очередь – Лу не бывала там, но слышала – от роскошных аристократских владений, окружавших султанский дворец, сияющие золотом купола которого возвышались над Кауром.
Первое время Лу пыталась сориентироваться и глазела по сторонам – ей показалось, что они держат путь именно туда, в центр города, но улочки петляли, а силы совсем скоро начали покидать ее. Она легла вперед, обхватив руками лошадиную шею, и прикрыла глаза. Хотелось погрузиться в небытие, но тело лихорадило, и мрачные, тяжелые думы наводняли разум.
Что за человек ее новый хозяин? Молчаливый, странный. Ждать от него хорошего явно не придется. Зачем ему понадобилась Лу? Очень скверное предположение на этот счет возникло у девочки еще в тот момент, когда незнакомец в первый раз указал пальцем на нее, исхлестанную, в колодках. И потом это предположение показалось еще более верным, когда она услышала сумму сделки. Кому в здравом уме может понадобиться никчемная рабыня-беглянка за такие баснословные деньги?
Лу слышала, что среди рабовладельцев есть определенный сорт людей. Те, кто любит истязать. Сами по себе наказания были обычным делом для любого невольника, однако это были наказания за провинности, пусть иногда и пустячные. Но существовали господа, которые издевались над рабами исключительно потехи ради, и речь шла не о простой порке, заточении в чулане или лишении еды – Лу вспоминались леденящие душу истории о хозяевах, которые получали извращенное удовольствие, лишая рабов конечностей, выкалывая им глаза, вырывая зубы… И теперь она окончательно уверилась, что ее новый владелец из таких людей, ведь иного объяснения произошедшему быть не могло. Наверное, увидев боль и страдания девчонки в колодках, господин ощутил, как его жажда истязаний разыгралась, и не смог совладать с нею. Лу вспомнила, как тот навис над ней черной тенью – должно быть, любовался следами от кнута на ее спине и предвкушал, как ухудшит ее агонию. Поэтому он даже не задумался, выкладывая деньги. Он вполне мог себе позволить подобное, судя по кольцам. Да и к чему еще могла быть вся эта таинственность? Довольно странно для человека такого достатка идти пешком, ведя мула под уздцы, тогда как ему куда больше подошло бы путешествовать в паланкине или повозке, окруженному телохранителями и рабами. Но он, очевидно, заранее спланировал свой поход на рабский рынок, чтобы тот остался в тайне; ведь намеренное издевательство над рабом или его убийство все-таки каралось штрафом. И хотя там, на рынке, господин привлек к себе немало внимания подобной сделкой, он был в капюшоне и остался неузнанным. Поэтому и Лу он заставил накрыться плащом – чтобы тайком привезти ее в свой дом, запереть в самой дальней комнате и держать на цепи, приходя туда лишь, чтобы насладиться очередным изощренным наказанием…
С этими мыслями девочка, упав грудью на шею лошади, все-таки провалилась в забытье.
Она очнулась, когда движение прекратилось, и почувствовала, как что-то надежно удерживает ее в седле. Открыв глаза, поняла, что накрепко привязана к шее кобылы рукавами плаща. Должно быть, дело рук нового хозяина – чтобы рабыня не сбежала, или не упала, или и то, и другое. За время пути солнце окончательно скрылось, и теперь над городом сгущались сумерки. Услышав шорох позади, Лу обернулась и увидела, что господин как раз распрягает своего мула – тюки, которыми было навьючено животное, исчезли. Новый хозяин скинул свой капюшон; темное лицо с густой бородой показалось Лу угрюмым, но она не могла рассмотреть его лучше в надвигавшемся мраке.
Они находились на небольшом заднем дворике двухэтажного дома, бурно поросшем кривыми пальмами и неаккуратными кустарниками, среди которых угадывались очертания колодца и стойла; вокруг виднелись лишь такие же бурые стены, башенки и оконные проемы плотно застроенных каурских домов. Заметив, что девчонка очнулась, хозяин развязал ее и помог спешиться. Истощенная и изможденная, Лу покачнулась: голова кружилась, перед взором плыло. Тем временем хозяин повел животных в стойло, и она удивилась, что тот самолично делает такие вещи, тогда как для этого существует прислуга… но тут же вспомнила свою пугающую догадку о причине подобной секретности.
И, несмотря на плачевное состояние, с трудом подавила в себе желание дать деру. В какой-то момент ей даже показалось, что, собери она волю в кулак, сбежать удастся – столь велико было ее желание свободы. Но страх, охвативший ее и пригвоздивший к земле, был не менее сильным. Да и голос прежнего хозяина зазвучал в голове: «ну вот куда ты денешься?..» И ведь он прав, с отчаянием осознала девчонка. Но тут же подавленный, но не сломленный дух в ней отказывался принимать это. Уж лучше попробовать сейчас… Нет, успехом побег не увенчается, глупо тешить себя надеждой… Но, возможно, он заставит хозяина рассвирепеть и в приступе ярости убить непослушную невольницу на месте, а это лучше предстоящих мучений.
Ведь лучше, так?..
Лу обреченно усмехнулась. После сегодняшнего она осознала, что готова стерпеть многое, лишь бы остаться в живых.
– Заходи, – приказал тем временем хозяин, распахивая входную дверь.
Очутившись на пороге, Лу ощутила приторный запах не то зефира, не то каких-то других сладостей, который делал обстановку в доме еще более жуткой. Господин зажег масляную лампу и повел невольницу по узкому коридору, а затем наверх по деревянным ступеням. Вскоре они оказались в небольшой каморке с одним окном, в которое пробивался бледный свет луны. Мужчина поджег пару свечей на столе, и в их тусклом свете Лу увидела, что убранство комнаты выглядит совсем не богато.
– Сними это тряпье, – велел господин.
Лу заставила себя отрешиться от всего. Это оказалось нетрудно, ведь она была вконец обессилена. «Ну вот и все», – лишь подумала она напоследок. Повинуясь приказу, стянула грязную тунику и бросила под ноги.
– Ложись вот туда. На живот.
Кнутом, который все это время держал при себе, господин указал на кровать, стоявшую у стены.
«Ну вот и все».
Лу легла и закрыла глаза.
Она услышала шаги хозяина, плеск воды и скрип дверцы деревянного сундука в углу комнаты. Когда мужчина подошел обратно, Лу зажмурилась. Но вместо хлыста на ее спину легла прохладная ткань, смоченная водой. Тщательно промыв раны, господин нанес на них липкую субстанцию, источавшую специфический травяной запах. Вещество вызывало ужасную, нестерпимую боль, но девчонка не издала ни звука, стиснув зубы. А затем неприятные ощущения схлынули так же внезапно, как и начались. И, не успев ничего осознать, Лу провалилась в сон.
Ей снилась мать. Наяву Лу не могла толком вспомнить ее лица – слишком маленькой девочку отняли работорговцы. Но во сне порой чувствовала тепло, слышала тихий голос, напевающий одну песенку. И помни, Антеора дочь, хранить мечты поклялись мы…
Лу не знала, что это такое – Антеор.
2 Встреча у колодца
Начиная от самой изгороди, владения господ Махиджи словно пытались дыхнуть каждому пришедшему в лицо своей непомерной помпезностью. В ближайшем к дворцу квартале все дома были таковы, будто их хозяева что есть сил состязались в роскоши и все никак не могли остановиться. Некто воздвигнул в саду свой бронзовый бюст? Спустя неделю кто-нибудь поблизости непременно отольет себя в полный рост, да еще и в позолоте. В одном из дворов красуется редкий ручной павлин? Очень скоро он никого не восхитит, ведь на соседнем участке будут разгуливать величественные тигры со специально приставленным к ним дрессировщиком. Словом, что бы ни сделал один из господ, для остальных это становилось вызовом. Вот и в палисаднике семьи Махиджи, утирая лбы грязными руками, трудилась пара белых парней, высаживая в иссохшую почву какие-то диковинные экзотические кусты. Даже дураку стало бы ясно, что растения не приживутся – они уже выглядели увядшими и больными, в знойном, тяжелом климате города им явно было не место. Понимание всей глупости затеи было написано на лицах рабов-садовников, но они не смели перечить хозяевам и мысленно уже смирились с наказанием, которое вскоре понесут за гибель саженцев, хотя, в сущности, не будут ни в чем виноваты.
Лу ощутила прилив жалости, однако едва ли могла им помочь, а потому молча проследовала мимо по подъездной дорожке. Поскольку скачущая верхом рабыня действовала многим господам на нервы, она оставила лошадь на соседней глухой улочке, на небольшом закутке возле старого городского колодца, и проделала оставшийся путь пешком, с заплечным мешком на спине. Чувствуя, как кожу под ним щекочут струйки пота, она преодолела несколько ступеней, ведущих на террасу перед особняком, и остановилась в паре шагов от входа, отвесив почтительный поклон.
Утомленный стражник у двери, хоть и стоял в тени, явно был измотан службой и изнывал от жары в своей кольчуге. Явившаяся на порог особняка невольница выглядела куда более свежей, здоровой и полной сил, чем он, свободный человек, и эта несправедливость исказила его суровое лицо в недовольной гримасе. Но вслух он ничего не сказал, а Лу уже привыкла к неприязненным взглядам в свою сторону.
– Я из «Лавки тканей Хартиса», шен. Принесла новые образцы для шани Махиджи.
Представление было формальным. Она уже бывала здесь, и не раз. Что мать, что дочь из рода Махиджи были страстными модницами и содержали в своем штате прислуги несколько швей, которые без устали кроили для них новые и новые наряды. Выйти в свет в одном платье дважды, по мнению шани Махиджи и многих ее подруг, было признаком дурного тона, и Лу не переставая спрашивала себя, куда же они девают старые вещи. Всякий раз, заметив на одном из местных подворий стройку, она мысленно усмехалась, воображая, что это целое отдельное здание для тряпья и побрякушек. Вынужденная наносить частые визиты аристократам Каура, она от души презирала расточительный образ жизни, который они вели. А вот Хартис, напротив, к своим постоянным клиентам питал привязанность, чуть ли не нежность. «Они ведь оставили у нас столько золота», – со смехом говорил он.
Стражник отворил дверь и кликнул лакея. Тот возник словно из ниоткуда – бесшумная тень в металлическом ошейнике и серой одежде, неприветливо, но понятливо кивнул и молча повел посетительницу вглубь, сквозь обитель картин и гобеленов, резных орнаментов, позолоты, фарфора, бархата и слоновьей кости.
Раньше в блеске великолепия аристократских особняков Лу чувствовала себя ужасно скованно. Однажды она пожаловалась на это Хартису, и тот спросил, хотела бы она сама жить в подобном месте.
– Ну ни за что, – поежившись, ответила Лу.
– Да и я тоже. А знаешь, почему? Вот представь, каково это – в таком огромном доме убираться?
На это Лу угрюмо промолчала, как молчала всегда на глупые шутки владельца лавки. Ну а разве не глупо? В таких домах держат целую орду рабов, в обязанности которых входит в том числе и уборка, а если те с ней не справляются, то хозяева вышвыривают их и покупают новых. В отличие от Хартиса, у которого из помощников по хозяйству помимо Лу имелась только ворчливая кухарка, да и та приходящая. Однако после торговец придумал несколько метких сравнений, высмеивая излишне вычурные и зачастую нелепые убранства аристократских домов, и неведомым образом Лу перестала в них так робеть.
Лакей остановился перед распахнутыми настежь дверями, жестом приглашая гостью войти. Прежде чем согнуться в очередном поклоне, девчонка успела увидеть обоих шани Махиджи, сидевших на подушках за низким столиком и коротавших время за партией в нарды. Судя по всему, дело шло без особого энтузиазма – завидев посетительницу, женщины с хлопком сложили свои шелковые веера и сразу позабыли про игру.
– Ах, это же Лу! Какой приятный сюрприз! – воскликнула тонким голоском младшая, Камила. Пусть Лу стояла, смиренно склонив голову, как и положено рабыне, она отчетливо представляла живые огоньки нетерпения, заплясавшие в глазах шани. Кажется, та чуть даже не вскочила на ноги, но вовремя вспомнила о манерах.
– Шен Хартис велит передать вам самые добрые пожелания и смеет надеяться, что какие-то материи из только прибывшей партии могут заинтересовать ваше благородство.
– Давай взглянем, – взмахнула рукой старшая шани и затем повернулась к дочери: – Камила, не возражаешь, если мы доиграем позже? Иди сюда, девочка, покажи, что принесла.
Повинуясь, Лу опустилась на колени, извлекая из заплечного мешка большой каталог из плотной бумаги, который раскрыла на столике перед ними. Шани чинно, неспешно принялись разглядывать приколотые булавками на подложку разноцветные лоскуты – образцы нового бершемского батиста, как девчонка вежливо им сообщила, и затем умолкла, не смея торопить. Все это было лишь частью повторяющегося представления, в котором она хорошо знала свою роль. Выждав положенное время, она слегка поклонилась и изрекла:
– Не изволите ли вы оценить качество ткани на ощупь, госпожа?
Словно ей все это время требовалось приглашение от рабыни, женщина поднесла руку к одному из лоскутков. От ее прикосновения по лазурной ткани пробежала легкая рябь, как по водной глади. Старшая Махиджи всегда предпочитала светлые тона, контрастирующие с ее шоколадного цвета кожей, и, зная это, Лу намеренно положила каталог к ней этой стороной. Украдкой проследив за взглядом ее дочери, девчонка осторожно открепила другой образец и в поклоне преподнесла ей:
– Шани Камила, не сочтете ли за дерзость, если я предположу, что вам пришлась по душе эта ткань?
Девушка хихикнула, принимая из ее рук зеленый лоскуток с узором в виде птиц и с не меньшим изяществом, чем мать, принялась изучать его. Тут, похоже, Лу также не прогадала: на лице Камилы отразилась заинтересованность, а после и восторг.
– Какая приятная материя!
В эту минуту церемониям пришел конец. Лу принялась откреплять для них лоскутки один за другим, а женщины обмениваясь мнениями, крутили их в руках, терли меж пальцев, проверяли на свет и даже нюхали. И сыпали вопросами, на которые девчонка едва успевала отвечать. Сначала это касалось тканей, их качества, фактуры, цены, происхождения. Но вскоре и другие не заставили себя долго ждать, и вот уже старшая Махиджи интересуется мнением Лу по поводу цвета своего лица, а шани Камила крутится посреди комнаты, демонстрируя ей легкое платье с длинным шлейфом, сшитое из ткани, которую заказала в их лавке в прошлый раз; и никто уже не следит за тем, с должным ли уважением рабыня обращается к госпожам и соблюдаются ли все необходимые границы.
Лу всякий раз тщетно пыталась уловить тот призрачный момент, когда из невольницы превращалась в обычную девчушку, эдакую робкую племянницу, призванную скрасить день двух скучающих дам. Когда белая девочка-служанка принесла поднос с охлажденными напитками, Лу в очередной раз поймала на себе злобный взгляд, такой же, каким одарил ее стражник – и неудивительно, ведь стаканов на подносе было три.
– Так ты говоришь, эти ткани из Бершема? – в очередной раз уточняла старшая Махиджи, крутясь у зеркала и попеременно поднося к лицу два разных образца, потому что не могла определиться с выбором.
– Именно оттуда. Сотканы по новой технологии. Очень воздушные, в них точно не будет жарко.
– Это хорошо… Но достаточно ли они прочные?
– Хороший вопрос, – кивнула Камила и, посмеиваясь, доверительно сообщила: – Как-то к нам в гости приходила шани Вахе, знаешь ее? В таком тонком платье, уж не знаю, кто его кроил, но оно с самого начала казалось мне чересчур обтягивающим. И не зря – после плотного ужина оно у нее… лопнуло прямо на животе!
– Камила! – не очень строго одернула ее мать, пытаясь скрыть улыбку, видимо, тоже вспомнив о том эпизоде.
– Вы стройны, как тростинка, юная госпожа, и вам совершенно незачем беспокоится о подобном, – льстиво ответила Лу. – Но, уверяю, материя очень прочная.
Чтобы не быть голословной, она потянула ткань в разные стороны, и та мужественно прошла испытание. Камила радостно захлопала в ладоши.
– Выходит, такие только в вашей лавке продаются?
– Да. И шен Хартис не уверен, что подобные поставки еще будут – по крайней мере в ближайшее время.
Старшая шани многозначительно взглянула на нее и вкрадчиво спросила:
– А кому еще ты показывала эти образцы?
– Вы первые, госпожа, – ответила Лу, отвешивая очередной поклон – правда, теперь уже не столько почтительный, сколько шутливый. Она прекрасно понимала, что самой важной характеристикой любого товара для них будет не качество и не цена, а уникальность, дарующая возможность показать свое превосходство над остальными.
– Ну конечно, – засмеялась Камила. – Мы же самые лучшие клиенты шена Хартиса, не так ли, Лу?
С любезной улыбкой та подтвердила – да, разумеется. Они так обрадовались, что выбрали каждая по два цвета и заказали по три отреза, а затем вместе с девчонкой пили лимонад, празднуя это.
Солнце уже собиралось клониться к закату, когда Лу, чувствуя себя несколько выжатой, покинула особняк и побрела туда, где оставила лошадь.
На вытоптанном пыльном пятачке, окруженном лохматыми пальмами, было почти безлюдно. Лишь одна тощая фигура, с головы до пят замотанная в светлые одежды, с усилием крутила рукоятку колодца в попытке вытащить ведро воды. Ржавая цепь с визгливым скрежетом наматывалась на ось, но в какой-то момент механизм заклинило, и нетвердая рука, дернувшись, соскользнула с рукояти. Цепь начала разматываться, ведро стремительно загрохотало вниз и с шумным плеском ухнуло в воду. Фигура растерянно замерла, не спеша повторять попытку, ее плечи поднялись и опустились в протяжном вздохе. Подойдя ближе, Лу различила металлический блеск на белой шее между скрывающим голову платком и длинной туникой, края которой волочились по земле, и сразу узнала ошейник, подобный которому носила сама.
– Помочь?
Фигура нервно, настороженно обернулась, коротко окинула ее взглядом и низко склонила голову.
– Да… Пожалуйста.
Незнакомка, чье лицо не представлялось возможным рассмотреть из-за тряпок, отступила на шаг, освобождая место у колодца. Лу налегла на рукоять. Вскоре в темном проеме появилось ведро, наполненное мутной жидкостью с илистым запахом. Здесь поэтому и было так пустынно – старым загрязнившимся колодцем давно уже не пользовались, и водой из него многие погнушались бы омыть даже ноги. Лу бросила непонимающий взгляд на рабыню в длинной тунике, раздумывая, сказать ли ей об этом. Однако невольническая жизнь приучила ее не лезть не в свое дело, и она молча перелила воду в стоявший рядом глиняный кувшин.
– Спасибо, большое спасибо! – воскликнула незнакомка, сцепив пальцы в молитвенном жесте. Тон ее был преисполнен куда большей благодарности, чем можно было ожидать за столь скромное одолжение. Кожа на костлявых руках выглядела чересчур бледной даже для невольницы, почти прозрачной, под ней явственно различалось переплетение вен – должно быть, признак какой-то болезни.
Неопределенно хмыкнув в ответ, Лу направилась к коновязи. Распутывая поводья, она исподволь наблюдала, как девушка-рабыня пытается поднять кувшин, чересчур тяжелый для ее хрупких рук. Лу готова была поспорить, что у той ничего не получится, но незнакомка все же смогла водрузить кувшин на голову и даже почти не расплескала воду.
– Ну, Дымка, ну, – погладила Лу свою лошадь, когда та, снятая с перевязи, нетерпеливо тряхнула гривой. Краем глаза она увидела, как девушка с кувшином осторожно, стараясь не запутаться в подоле своих одежд, поплелась прочь по дорожке и вскоре скрылась в пальмовых зарослях.
Лу уже вдевала ногу в стремя, когда Дымка вдруг встрепенулась и дернула ушами. С той стороны, где совсем недавно скрылась незнакомка, донеслись звуки. Кричали высокие, явно детские, голоса. Слов было не разобрать, но в их тоне различалась злорадность. Затем раздался треск разбитой глины, свист и взрыв смеха.
Лу замешкалась. Ей хотелось поскорее попасть домой, а не ввязываться в какие-то переделки.
– Ведь меня это не касается, а? – задумчиво пробормотала она. Дымка чуть склонила голову, глядя на нее большими умными глазами. Девчонка вздохнула.
– Ладно, стой тут, хорошо?
Лошадь послушно осталась ждать свою всадницу. Лу обогнула колодец и, нырнув в пальмовые заросли, направилась на звук по петляющей дорожке. По мере ее приближения стали различимы отдельные голоса, которые, похоже, кого-то дразнили. Визгливые выкрики «бледная собака!» и «демонское отродье!» перемежались смехом и глухими шлепками. Лу ускорила шаг.
Дорожка выводила к улочке, зажатой меж двух глухих стен, ограждавших соседствующие аристократские владения. В дальнем конце этой улочки галдела шайка ребятишек, сомкнувшись вокруг кого-то тесным кольцом. Всем им было едва ли больше десяти. Заметив на горизонте постороннюю, они притихли и зашептались. Одеты слишком бедно для господских детей, подумала Лу, и в то же время темнокожие и без ошейников. Скорее всего, сыновья местных наемных рабочих и гувернанток, малолетняя каурская шпана.
Расправив плечи, чтобы казаться выше, Лу сделала несколько шагов в их направлении, написав на своем лице самое угрожающее выражение, какое могла. Мальчуган, старший из всех, тоже с вызовом шагнул ей навстречу. Очевидно, он был главарем этой шайки, потому что остальные дети за его спиной сгруппировались плотнее, и, когда тот занес руку с зажатым в ней камнем, сделали то же самое. Они не спешили атаковать, рассчитывая, что их щуплая, невысокая оппонентка трезво оценит свои шансы и предпочтет убраться. Но даже понимая, что может потерпеть поражение в этой стычке, Лу продолжила приближаться, стараясь принять уверенный и неколебимый вид.
– Пли! – гаркнул главарь, и по его команде камни взмыли в воздух. Лу была еще довольно далеко, но некоторые достигли цели, обернувшись градом болезненных ударов по ногам и туловищу. С детства привыкшая к боли, девчонка почти не поморщилась. Одержать верх в этой ситуации она могла, только проявив недюжинную дерзость, и поэтому насмешливо бросила:
– И это все, что вы можете?
Она с довольством отметила напряженность, промелькнувшую на лицах детей. Но они запасли достаточно камней в подолах и карманах и сдаваться не собирались, возобновив обстрел. Меткость оставляла желать лучшего, однако ставку шакалята делали явно не на нее, а на количество. Преимущество было на их стороне, и девчонку жалило все больше и больше ударов; но о чем эта шайка не могла знать, так это о чутье их противницы, которое в редкие моменты работало неожиданно остро. Самый крупный камень, летевший ей прямиком в лицо, Лу заметила вовремя и внезапно не стала от него уворачиваться, а поймала перед самым своим носом.
Обескураженные такой ловкостью, дети на миг прекратили атаку, и тогда Лу вскинула руку и отправила подарочек им обратно. Тот попал в стоявшего впереди главаря, заставив его взвизгнуть и отшатнуться. Слезы брызнули из глаз темнокожего мальчугана, а груда камней вывалилась из подола его туники, который он придерживал свободной рукой. Он схватился за ушибленное плечо и зыркнул на продолжавшую надвигаться девчонку с ненавистью, но и с опаской. Кто-то из толпы швырнул еще несколько камней. Лу снова исхитрилась поймать один на подлете и, прицелившись, бросила закрученным движением, попав во второе плечо главаря. Мальчуган в отчаянии оскалил белые зубы и попятился, и остальные дети тоже отступили, пытаясь просчитать дальнейший ход событий.
Идти против возникшей перед ними пусть и тощей, но явно лишенной всякого страха девчонки врукопашную они бы не решились. С другой стороны, их глубоко возмущал факт, что какая-то невольница дала отпор им, свободным людям. Как она вообще посмела их тронуть?! Их учили, что когда рабы ведут себя подобным образом, нужно звать стражу, но… Дети заозирались вокруг: поблизости никого не наблюдалось. А станет ли потом кто-нибудь разбираться, если какая-то девчонка, пусть даже и рабыня, надает пинков под зад чаду местной прислуги?..
Коротко посовещавшись, дети побросали камни, гурьбой бросились наутек, и, изрыгая оскорбления и угрозы, скрылись за поворотом.
После их побега взгляду открылось печальное зрелище. Расколотый кувшин лежал в луже, вода змейками струилась вниз по идущей под уклон улочке. Девушка, которой Лу недавно помогла у колодца, сидела на земле, обхватив себя за плечи. На ее белой, почти прозрачной коже отчетливо виднелись свежие ссадины и синяки. Платок, который прежде скрывал ее голову, теперь валялся в пыли, испачканный следами подошв, и Лу не без удивления отметила, что волосы у незнакомки тоже белые, как молоко. Но удивительнее всего были ее невинные и печальные, взиравшие из-под пушистых снежных ресниц глаза цвета сухой лаванды. Неудивительно, что ее задирали, с такой-то внешностью – она действительно выглядела, как нечто потустороннее… «Демонское отродье», вспомнила Лу оскорбление, которое выкрикивали мелкие забияки, и ее передернуло от отвращения. Девушка, видимо, приняла это на свой счет и задрожала, уткнувшись носом в колени.
– Держи.
Незнакомка несмело подняла взор и уставилась на платок, который протягивала ей Лу. Бледное лицо было влажным от слез. Она поднялась на ноги и осторожно забрала свой аксессуар, неловко отряхнула его и пролепетала:
– Спасибо…
– Выглядит скверно, – заметила Лу, указывая на синяки. Бегло осмотрев их, девушка стыдливо спрятала руки в складках ткани и пробормотала:
– Шутишь? Тебе ведь досталось хуже…
Лу пожала плечами. Пара ушибов на животе обещали быть довольно болезненными несколько дней, и рука в одном месте слегка кровоточила, порезанная острым камушком, но в целом девчонка отделалась довольно легко. Кивнув на разбитый кувшин, она поинтересовалась:
– Что будешь делать?
– Наверное, ничего, – тихо вздохнула ее собеседница и пнула черепки носком сандалии. И вправду, вряд ли она могла как-то это исправить. – Думаю, я пойду домой…
Девчонка сначала не взяла в толк, почему незнакомка не попыталась отбиться от задир или хотя бы убежать. Теперь она решила, что, похоже, дело в характере.
– А где ты живешь?
– Здесь, недалеко. В «Синих звездах».
Так назывался один из элитных питомников, о которых Лу знала очень мало, и то понаслышке. Считалось, что там рабам живется лучше, чем где-либо еще. Их обучают ремеслам, манерам и прочему, чтобы они были способны не только на примитивный физический труд, но и могли сопровождать своих знатных господ в свет в качестве прислуги, почитать им книгу вслух, развлечь игрой на арфе. Заинтригованная, Лу внимательней присмотрелась к своей собеседнице. Раньше она полагала, что выходцы из питомников выглядят иначе, да и держатся тоже – более раскрепощенно, что ли. Однако девушка с лавандовыми глазами была сама скромность. Под пристально-изучающим взглядом Лу она явно смутилась, стояла, склонив голову, и мяла в руках платок. Чтобы прервать неловкое молчание, Лу снова кивнула на черепки и спросила:
– А тебя не накажут за это?
– За кувшин-то? Нет. Скорее уж за синяки, – ответила девушка. Немного помолчав, добавила: – Хотя, вероятнее, надо мною просто посмеются…
