Глава 5
Утро разбудило меня каплями дождя, громко барабанящими по стеклу. Дождь – это хорошо, когда в помещении, а не на улице, смотришь в окно и радуешься, что не ты бежишь по тротуару, прикрываясь зонтом или натягивая капюшон на глаза. Нет, действительно, дождь успокаивает, смывая наши плохие мысли, воспоминания, накопившееся раздражение.
Что в этом здании было странного для меня, так то, что палаты были не оборудованы санузлом, умываться и совершать прочие дела приходилось в туалетной комнате, рядом со столовой, т.е. пройти целый коридор, чтобы умыться, побриться ну и так далее.
Звонок на завтрак застал меня как раз там, во время бритья. Пришлось наскоро умыться и идти в столовую. «Овсянка —сэр» – на завтрак и ещё хлеб с маслом, и чай. Не густо. Вернулся в туалетную комнату, чтобы добриться, но тут заглянул дежурный врач и позвал на собеседование. Что-то они торопятся.
Поднялись в лифте на следующий этаж, он указал на первую дверь слева и уехал вверх. Интересно, у них что, лестниц между этажами нет, раз он только лифтом пользуется, чтобы подняться на следующий этаж.
Кабинет был пуст и один в один похож на предыдущий. Сел за стол, попытался представить о чём будет разговор. Дверь внезапно открылась и вошёл этакий «ферзь» в белом халате, весь из себя, походка вальяжная, рубашка чуть расстегнута, чтобы открыть накачанную шею, волосы уложены в хаотический беспорядок, за километр пахнет дорогим парфюмом, шикарные ботинки сорок последнего размера, цветные носки. Наверное, все санитарки этой клиники по нему сохнут.
Я привстал, хотел с ним за руку поздороваться, но он небрежно так махнул мне рукой – «садись» и сам, полуразвалившись, уселся на стул.
– Ну что, старичок, как личная жизнь?
– В смысле?
– Ну в смысле: «пора по бабам, по бабам пора, нас не берет мороз и не берет жара» – пропел он.
– Ну не знаю, как про баб, но девушки у меня… знакомые были. Мы до сих пор в хороших, приятельских отношениях.
– Ну, это понятно, приятельских, значит ты говоришь. А розы, луна и прочее?
– Ну, не знаю, вроде таких целей не ставил, были другие…
– А какие?
– Ну здоровый образ жизни, спорт, самообразование, работа.
– Ну я тоже за ЗОЖ и работу, но посмотри, нас же рядом даже ставить странно. Ты весь какой-то скукоженый, зажатый, а я само совершенство, и все меня любят, и я всех люблю. Причём, я в хорошем смысле слова, не подумай, чего. Ха-ха-ха-ха.
Он вдруг уставился на меня своим пронзительным взглядом и минуту, наверное, рассматривал, как муху на стекле.
– Правда, почему ты хочешь карьеры больше, чем просто жить и получать удовольствие от жизни?
– Ну я не столько карьеры хочу, а возможностей, которые дает повышение статуса.
– Ха-ха, статуса? Да что такое статус? Это всего лишь твоё представление о том, что ты можешь получить на своём социальном уровне. Ты посмотри, вон блогеры на ютюбе, ещё молоко на губах не обсохло, а на весь мир пытаются вещать свою лабуду о личном опыте и занимаются распаковкой коробок – прилюдно, словно это сверхчеловеческое знание. Некоторые не только коробки и технику нюхают, но и готовы на зуб попробовать, чтобы вам – идиотам передать её необыкновенный вкус. Но ведь, самое смешное, деньги заколачивают и имеют возможность их тратить, как люди, статусом выше, в твоём понимании.
– Ну и что. Не всё измеряется деньгами. Это не мой путь. Может я и чистоплюй, но хочется, чтобы тебя уважали и сам себя уважал, за свои достижения.
– Значит ты у нас этакий правильный, чистенький. А как два года окучивал людей, втюхивая им товар, ради получения своей зарплаты?
– Ну это другое – это работа. Она не всегда может нравиться, но её приходиться выполнять.
– Ишь какой двуличный. Они там на ютюбе – гниль, а ты – раб-подневольный на галерах. Прямо мягкий, белый и пушистый, да?
– Ну, конечно, осознаю, что мои поступки были иногда продиктованы выгодой, но ведь так со всеми нами поступают в торговле и несмотря на это, она считается двигателем прогресса.
– Ишь как перевёл. Вот так и в личных отношениях, ты хочешь, чтоб с тобой поступали порядочно, но нести ответственность за свои поступки – не хочешь, да и в добавок никому не доверяешь, потому что боишься, что обманут. А вот я не боюсь – я открыт для всех и поэтому люди тянутся ко мне. Хотя, тоже лукавлю: моя внешность может быть обманчива и под ней скрываться такой же циник, как ты. Но в отличии от тебя – я умею подать себя, а это очень ценится окружающими.
– Ну и в чём же тогда между нами разница? Научусь, натренируюсь и буду вести себя, как ты и что? Это же не уменьшит риск ошибиться с выбором «своей единственной»?
– Согласен. Но надо слушать сердце, оно не обманет.
– Ой – ёй – ёй. Странно слышать это от тебя такого опытного и свободного. Ты никогда не ошибался?
– Ошибался и много раз, но и людей стал понимать лучше и причину их поступков, поэтому и ошибаться стал реже, понимаешь – реже. Ладно подумай об этом на досуге, а у меня всё. Всего хорошего.
Он встал и бодренькой, но уже не такой вальяжной походкой зашагал к двери, не оборачиваясь, закрыл её за собой.
Глава 6
Немного подождав, вышел в коридор. Там было пусто, да и не слышал я, чтобы лифт приезжал и уезжал, значит всё- таки между этажами есть лестница, по которой он ушёл. Но где, за какой дверью?
Слева остановился, подъезжающий, лифт, из которого вышел дежурный врач, предложивший проехать в следующее отделение.
Всё, как в предыдущие разы: комната, окно, правда черемухи за ним уже не видно, потому что, судя по моим подсчётам, я сейчас на седьмом этаже, и её верхушка осталась видна там – на пятом. Ладно, хоть с этим определился.
Сходил добрил лицо, затем, по звонку – на обед, потом зашёл Кузьмич и, извиняясь, попросил ему помочь, мол больше некому. Обрадовался, что хоть чем-то займусь, а то сидеть в палате целый день – скучно. Он видать ожидал такого ответа, потому что протянул новый черный комбинезон и полукеды. На лифте спустились вниз, в подвал, где пришлось переносить кипы, перевязанных бечевкой, бумаг из одной комнаты в другие, согласно литеру, указанному на пачке. Что в бумагах – так и не понял, потому что они были старые, серые и написаны на другом языке. Таская пачки, Кузьмич травил байки о случаях на Байконуре, суевериях и приметах, странных событиях. Запомнился только один, когда в полёт отправили очередную собаку – самца, а вернулась самка, с только что родившимся щенком. Как такое могло произойти, так никто и не понял. Ерунда какая-то. Вот ведь хрень придумают, чтобы показать, как космос воздействует на живые объекты.
Закончив работу, поднялись обратно в мою комнату, где, переодевшись я отправился ужинать, а Кузьмич, забрав одежду, пошёл к лифту, на ходу спросив, не возражаю ли, если он опять придёт поиграть со мной в шашки. Ответил, что конечно буду рад, чем ещё тут заниматься?
Проиграли весь вечер в шашки, поочередно друг у друга выигрывая, причём заметил, что он использует многие приемы моего отца, наверное, перенял их у него. Уточнять не стал, потому что Кузьмича опять потянет на воспоминания, а это длинная история, многие детали которой я уже сегодня слышал от него в подвале, таская бумаги.
Сегодня уснул так же внезапно, как и вчера. Снов не было, только встав утром, почему-то решил подойти к окну и посмотреть на вид из окна. Вид бы никакой, потому что стоял туман и почти ничего не было видно, кроме, вроде, линии забора внизу. Вспомнил, что в первый день не подходил к окну, потому что солнце так светило, аж глаза слезились, на второй – потому что сплошной стеной шёл дождь, а сегодня – туман. Собеседования заканчивались затемно, всё-таки конец лета, поэтому глядеть было нечего. Вот ведь напасть, а так хотелось посмотреть на панораму округи. Ладно, сегодня постараюсь на собеседовании сесть ближе к окну, чтобы можно было рассмотреть, что за окном.
Завтрак ни о чём, дежурный врач, поездка в лифте, кабинет и врач за столом, поглядевший на меня сурово, как отец в детстве, когда я что-то натворил, и сказавший сухо «здравствуйте», рукой указав на стул у стола. Шторы кстати были задёрнуты и горел верхний свет. Было бы странно, подумал я, попросить его открыть шторы и сесть у окна, всё-таки я сюда пришёл не на посиделки, а на собеседование, в смысле исследование или лечение, что-то я запутался и уже не знаю, зачем здесь нахожусь, похоже на разговор по душам.
Глава 7
Врач оторвал голову от бумаг, разложенных у него на столе. Посмотрел на меня отцовским взглядом. Как это у него получается – он же мой ровесник и никогда моего отца не видел?
Он взял со стола одну из бумаг и повернул ко мне. Я аж охнул, это была фотография, где с отцом, в детстве, на рыбалке, сижу на берегу реки с удочкой в руках. Сколько мне там лет? Шесть, семь, даже не припомню, чтобы нас там фотографировали, и такой фотографии в семейном альбоме нет. А может забыл? Когда последний раз его смотрел? Может лет десять назад.
– Когда последний раз были с отцом на рыбалке?
– Вот тогда примерно и был, когда сделана фотография.
– А почему запомнилась?
– Ну, в детстве не умел плавать, и отец в тот раз решил меня научить: вывез в лодке на середину реки и опустил за борт, сказав «плыви». Чуть не утонул, он втащил меня в лодку и больше не пробовал учить, а я с тех пор, хоть и научился плавать, боюсь открытой воды и плаваю только в бассейне.
– Значит, обиду затаил?
– Ну как сказать? Наверное, было жестоко так пытаться научить плавать ребёнка.
– Он хотел, чтоб ты преодолел свой страх и боролся и, хотя бы по-собачьи, доплыть до берега. Вероятно, боялся, что ты растёшь неженкой, маменькиным сыночком, неуверенным в себе и решил дать тебе отцовский урок, как стать мужчиной. Не получилось. Хотя, ты же всё-таки научился плавать. Значит урок усвоен, пусть не совсем.
– Отец редко бывал дома – очень занят был своей работой, поэтому, когда появлялся сразу начинал наверстывать упущенное в моём воспитании, казавшемся ему слишком мягким и не готовившим к суровым реалиям жизни.
– Он считал, что мамино воспитание – плохое?
– Нет, но слишком комфортное для меня и не требующее больших усилий. Как он говорил- «большая песочница».
– Поэтому, ты старался не обращаться к нему за помощью, ожидая очередного жесткого урока или отповеди, типа «думай сам, решай сам».
– Да, что-то вроде этого.
– Может поэтому, родители не стали отговаривать тебя от выбранной специальности: с одной стороны, давая урок самостоятельности, с другой, чтобы не давить на тебя своим мнением.
– Может. Хотя сейчас думаю, что лучше бы отсоветовали, но ведь я бы их не послушал, потому что хотел быть самостоятельным в принятии решения, касающегося моего будущего.
– Так у тебя изменилось отношение к ним, после двух лет самостоятельной жизни?
– Конечно. Стал по ним больше скучать, не хватало маминого уюта и заботы, совета и ненавязчивой поддержки.
– А отца?
– Ну он воспринимается мной сейчас по-другому: я же родился, когда он был примерно моего возраста, и сейчас понимаю, как ему было трудно: он сам был ещё молод и неопытен, чтобы разобраться с собой, а тут такая ответственность за судьбу своего ребенка.
– Значит, правильно понял, что вы стали к своим родителям относиться лучше, больше их понимать?
– Согласен. Но мне не совсем понятно, почему Вы напомнили именно этот эпизод из моего детства и откуда он Вам известен?
– Во-первых, был предварительный разговор с вашими родителями ну и альбом ваш семейный посмотрели, а поэтому заметили, что после этого случая, вы старались не стоять слишком близко с отцом на фотографиях, словно в ваших отношениях возникла трещина.
– Понятно.
– А вы знаете, что мне интересно: какие уроки Вы извлекли из тех бесед, что были проведены здесь с Вами.
– Не знаю. У меня такое чувство иногда возникало, что я говорю с самим собой: эти диалоги были созвучны с моими внутренними, которые вёл на протяжении последних двух лет.
– Спасибо. Это показатель высокого профессионализма нашего персонала. Так всё-таки вы собираетесь менять сою жизнь и как?
– Трудно сразу сказать, надо подумать. Может стоить прислушаться к советам родителей и поступить так, как они предлагают.
– Вы сейчас впадаете в другую крайность: ударившись лбом о жизнь, хотите отказаться от своей самостоятельности и переложить ответственность за свою последующую жизнь на плечи родителей. А вдруг они не правы?
Согласен.
– Ну хорошо, похоже, собеседование с вами подошло к концу. Будем рады узнать, что у Вас всё сложилось отлично и Вы нашли себя.
Он встал из-за стола и пошёл к двери, открыв, оглянулся, пожелал «счастливого пути», и захлопнул её за собой.
Когда он ушёл, не удержался и, из любопытства, подошёл к окну и отдернул штору. За окном был плотный туман, сквозь который ничего не было видно. Быстро вернулся на своё место и вовремя: вошёл дежурный врач, чтобы проводить меня в приёмное отделение, потому что, оказывается, меня сейчас будут выписывать из клиники.
Спустившись в приёмное отделение, увидел Кузьмича. Он проводил меня в раздевалку и выдал коробку с моими вещами. Переодевшись, вернул ему комбинезон и тапочки. Кузьмич выглядел немного грустным, сказал, что теперь ему не с кем будет проводить вечера: так редко встречаются пациенты, хорошо играющие в шашки. Затем вынул и кармана электронный билет, сообщив, что заказал его заранее, зная, когда меня выпишут, и договорился со знакомым водителем, чтобы тот подбросил меня в аэропорт, потому что время – впритык.
Попрощавшись с Кузьмичом, вышел из клиники на крыльцо, где меня уже ждало такси. Под впечатлением, того, что скоро буду дома, увижу родных и естественно наемся маминых вкусняшек, особо не обратил внимание, где проезжали, вроде какие-то бесконечные высокие заборы, мосты, железнодорожные переезды. Правда показалось, что обратно в аэропорт дорога была короче, чем ехал в клинику. Расплатившись с водителем, поторопился к кассе, чтобы оплатить билет и получить оригинал, и уже через полчаса сидел в самолёте, выруливающем на взлёт.
Глава 8
Дома меня уже ждали, оповещённые Кузьмичом, родители, стол ломился от любимой еды, настроение было зашибись, поэтому весь вечер проговорили о том, о чём многие годы молчали или старались не вспоминать. Всё-таки душевные они у меня.
Правда, в ходе разговоров, выяснилась одна странность: отец не помнит ни имени, ни фамилии своего друга, только, что звал Кузьмичом, да и только. Кузьмич говорил, что они жили в одном доме с отцом, в одном подъезде, вместе учились, служили и работали на Байконуре, но отец никак не мог вспомнить ни лицо своего друга и не нашёл ни одной фотографии с ним. Решили посмотреть семейный альбом. Перебрали все фотографии, но той, где мы с отцом на рыбалке – не нашли, да и отец не помнит, чтобы нас там фотографировали. Спросил отца, а как его Кузьмич нашёл, через столько лет. Тот сказал, что накануне моего приезда, утром, был междугородный звонок из Москвы. Мужчина, на том конце провода, представился Кузьмичом, и стал рассказывать наши общие воспоминания детства, потом учёбы, службы и совместной работы, на Байконуре. Всё события, пересказанные из жизни отца, были настолько точными, что отец уверился в то, что Кузьмич действительно друг его детства и юности, о котором он почему-то забыл. Тот сказал, что сейчас он работает завхозом в научной клинике по изучению высшей нервной деятельности в Москве, поэтому если что там: лекарства, лечение, пусть не стесняется обращается к нему, ну или какие консультации родственникам – всё устроит. Поэтому, когда я приехал и сообщил родителям о своих проблемах, то отец сразу вспомнил Кузьмича и по, оставленному в памяти телефона, номеру позвонил. Тот сразу пообещал помочь и вечером на мою электронную почту пришло приглашение из клиники. Ну и дальше, что произошло, знаете.
Проверив память телефона, не обнаружили номера Кузьмича, словно его корова языком слизала. Отец вспомнил, что записывал его в телефонную книгу, которая лежала рядом с аппаратом, но и там телефона Кузьмича не обнаружили. Родители не на шутку забеспокоились, где я был и что со мной делали. Постарался их успокоить, сказав, что всё ограничивалось беседами за жизнь, хотя сам решил, что обязательно докопаюсь, что это за Кузьмич и организация, где я был. Но поскольку было уже поздно, то решил завтра утром продолжить поиски. Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по комнатам.
Наутро, за завтраком, когда решил продолжить разговор о Кузьмиче, чтобы узнать о нём ещё какие-нибудь подробности, обнаружил, что отец и мать не помнят никакого Кузьмича и никакого вчерашнего разговора, а также то, что я вчера вернулся из клиники. По их версии, я летал по личным делам в Москву на три дня, наверное, на встречу с девушкой, и вернулся вчера. Ни о какой клинике, где был и Кузьмиче – они слыхом не слыхивали и считали, что их разыгрываю, чтобы скрыть истинную причину своего стремительного отлёта в Москву. На розыгрыш с их стороны было не похоже, поскольку они очень твердо стояли на своём, но я-то помнил всё в подробностях. Кто и как промыл им память ночью? Почему я помню, а они нет? Пока не докопаюсь до истины, это дело не оставлю. Ушёл в свою комнату, чтобы набросать план выяснения произошедших событий, как вдруг услышал звонок в дверь. Встревоженные родители заглянули в комнату и сказали, что пришли люди из военкомата – забрать меня в армию. Да быть того не может, я же прописан в другом городе, и там стою на учёте, эти то тут причём? Однако товарищи из военкомата пояснили, что из города, где я проживал два года, прислали им по электронке приказ о моей отправке по месту службы, поэтому они тут. А как мои вещи, съемная квартира? Они ответили, что могу договориться с хозяйкой, чтоб она отослала вещи родителям и на этом всё, потому что через полчаса меня ждёт поезд.
Впопыхах скиданные в сумку вещи, заплаканные родители, военкомовский газик под окном, и вот я на вокзале, в сопровождении младшего лейтенанта, сажусь в поезд дальнего следования, даже не успев спросить куда везут, благо телефон не отняли и есть возможность связаться с родителями и сообщить, где буду служить. Ехали двое суток, лейтенант был неразговорчив, всё время сидел, уткнувшись в свой смартфон, благо водил в ресторан на завтрак, обед, ужин и кормил там за счёт армии. И то не плохо, а то я забыл у родителей забрать свою карточку, а налички было кот наплакал.
Глава 9
Высадили нас на какой-то глухой станции – пустая платформа среди леса, топали километров пять до части, ещё где-то часа два сидел в дежурке, пока искали и оформляли документы, потому что электронная копия приказа, которую вёз мой сопровождающий, их не устроила и о моей приписке к ним никто не знал.
Наконец вышел завхоз, чем-то похожий на Кузьмича, и зычным голосом потребовал следовать за ним. Сдав свои вещи и получив обмундирование, наконец, был отпущен поужинать со своей ротой. Дежурный по столовой помог сориентироваться в обстановке и подсказал, где найти ротного, чтобы поставили на харч и покормили. Сытый и усталый добрёл до своей казармы и, не успев ни с кем познакомиться, уснул.
Проснулся от того, что меня кто-то толкал в бок. Спросонья не разобрал, где нахожусь, подумал, что еду в поезде и меня беспокоит проводник вагона, поэтому сказал, чтобы чай поставил на стол, а деньги принесу позднее. Однако меня продолжали толкать уже с двух сторон, поэтому окончательно проснувшись сел на кровать и протёр глаза. Передо мной стоял ротный, с усмешкой на лице, громко прокричав: «Подъем! И чтоб через пять секунд был на плацу».
Впопыхах одевшись, выбежал на плац, где стояла рота. Встал сбоку, не зная, что дальше делать. Солдат, рядом, мотнул головой, показывая, что моё место дальше. Сообразил, что стою не по росту. Обошёл роту сзади и встал, спасибо ребятам – подсказали, в просвет между ними. Ротный тем временем прохаживался вдоль строя и радовал всех тем, что скоро предстоят учения, которые будут проходить на полигоне, поэтому надо приготовиться к тому, что нас не будет здесь неделю. Затем посмотрев в мою сторону, сказал, что не успел я прибыть, как уже отличился, так как по мою душу приехала команда спецов из Москвы, к которым должен прибыть сразу после завтрака. Солдаты, стоявшие вокруг меня, с интересом косили на меня глаза. Ротный сказал: «Направо!» и мы отправились на стадион. После зарядки, приведя себя в порядок, ротой протопали в столовую, оттуда ушёл с штаб.
Дежурный по штабу проводил меня в учебный класс – так гласила табличка на двери. За учительским столом сидел мужчина неопределённого возраста, гражданский, в элегантном сером костюме, словно он приехал не в воинскую часть, находящуюся в глуши, а на выпускной своего сына, где-нибудь в Москве.
– Здравствуйте, Олег. Меня зовут Юнатов. Я возглавляю отдел расследований при ВКНИИП. Нас заинтересовала нестыковка вашей отправки в армию с документами военкомата.
– Но ведь, я не сам напросился, меня, можно сказать, под белы рученьки от родителей увезли.
