Лина Вольная "Хамелеон"

– Никак!

– В смысле?

– Без смысла, Миха! – рассердился Альберт – Ну, привезли мне эту конфетку, Ольгу из кофейни, задержали, как и полагается, с пятьсот двадцатью граммами, а как только трясти я её начал, то наш, Петрович, завалился сюда и баста, карапузики, приехали мы!

– Ты подмолаживал что ли её? – хмыкнул оперативник, зная как может «трясти» начальник.

– Если бы, только подмолаживал?! – вздохнул Альберт – Куда круче!

Миха ухмыльнулся, представляя красочную картину начавшегося допроса – И что дальше, патрон наш, дюже огорчился?

– Объяснение в письменном виде, по форме потребовал, а эту забрал.

– Куда? – не понял Миха.

– На личный допрос, наверное, почём мне знать.

– Я представляю, что она ему разрисует, а с Нарретдином ты решил подстраховаться, так?

– Естественно! Не думаешь же ты, что я прощу ему отговорку в девятнадцать килограмм порошка, который он, пёс, успел скинуть, а деньги припрятать?

– Не думаю! – согласился оперативник – Но дальше накидай мне план действий.

– А чо накидывать? Этот деятель у Иваныча, сейчас подчаливаем к нему, он нам говорит, где документы на кофейню и «мерс», а после едем к господину еврею писать дарственную, что непонятного?

– А ты думаешь он скажет, где документы?

– Я ничуть не сомневаюсь в этом, Миха, поверь. Иного выхода у него нет, кроме разве что верёвки с куском хозяйственного мыла, но я думаю до этого дело не дойдёт. Он молодой, горячий, жизнь да кайф с бабами ой как любит, самоубийство от позора ему не грозит.

– Ну хорошо! – Миха подъехал к воротам заимки и выключил двигатель – Допустим, что он отдаст и подпишет нам документы, а дальше с ним как быть, ты его отпустишь?

– Да ну прям! – зло сощурился Нуриев – Чтоб он опять скатался в горы за «белым» и понаделал закладок в Москве? Хрен ему! Поедет отдыхать, лет на восемь-десять, в Сибирь-матушку, там подумает, поработает по людски, того глядишь у него и страсть к столице поостынет.

– А если он Петровичу выложит всё? Тот на такие «кренделя» сквозь пальцы смотреть не будет!

– Ты чо, ссышь что ли? – не поверил Альберт в услышанное – От кого бы мог услышать, но не от тебя!

– Нет, просто прорабатываю все возможные альтернативы последствий.

– Не дрейфь! – Альберт Айдарович вышел из автомобиля – Всю ответственность я беру на себя.

Двое в гражданке прошли в дом, где Иван Станиславович как раз собирался звонить Альберту.

– А-а, вот ты, дружище, лёгок на помине.

– Только освободился и то ненадолго.

– Чего так, али девку его не взяли ещё? – старик задумчиво нахмурил брови и не сводил со своего ученика взгляда.

– Взять-то взяли, а толку мало. Пятьсот грамм принесла, а больше, говорит, нет.

– Ой, привирает! – вынес свой вердикт Иван Станиславович – На все сто процентов!

– Ясно, что врёт! – произнёс задумчиво Альберт, наливая в чашку с горячим кофе несколько капель коньяка – Только мне-то с того что?

– Что, что? – пробурчал старик – Сюда её вези, она тебе в убийстве Кеннеди сознается и часу не пройдет!

– Поздно, батя! – вздохнул Нуриев и сделал два глубоких глотка – Пить боржоми, когда в печени дырка, поздно!

Ароматная жидкость обожгла горло, елейным ручейком затекла в желудок, согрела его и рассеялась благостью по телу. Альберт аж крякнул от удовольствия и сделал еще несколько глотков. Закурил, прикрыв в блаженной истоме веки. Иван Станиславович ждал, пока соратник начнёт рассказ сам.

– Петрович её заграбастал! – после некоторого молчания ответил Альберт – Прям в кабинете накрыл меня за не очень корректным занятием. Ждёт, поди, до сих пор объяснение в письменном виде.

Иваныч прыснул – Ну-у, мил человек, невтерпёж что ли было?

– А который час, бать? – проигнорировал вопрос оппонент, сделав последний смачный глоток.

– Почти полночь.

Нуриев призадумался, откинувшись головой на кожаную спинку кресла – Восемь часов впереди, бабёнку бы сейчас, хоть минут на десять! – вполголоса неожиданно выдал подполковник – Устал что-то я и Лорку, с-сука, на кой хрен отпустил?

Иван Станиславович прищурился и загадочно почесал затылок – Чего ни сделаешь ради друга, а?

– Ты о чём? – сосредоточенно вгляделся в учителя Альберт.

– Погоди! – Иван Станиславович встал и направился к лестнице, ведущей на мансарду – Не зуди только!

– Старый, куда ты? – приподнялся Нуриев, совершенно не понимая цели старика, но тот, не обращая на него никакого внимания, уже поднимался по деревянной лестнице – Расслабься, сейчас вернусь!

Теперь пришел черёд почесать затылок гостю.

Миха, доселе наблюдавший картину молча, пошутил – Сейчас спустит к тебе, шеф, с подлавки «Playboy» поздно ночью, 1900-го года выпуска и предложит! – но какое-то пререкание сверху не дало Михе развить шутку до конца, взоры оперов устремились вверх.

– Вот те на?! – Альберт не выдержал и даже слегка приоткрыл в изумлении рот.

Со второго этажа спускалась совсем молодая, лет двадцати пяти девушка, в длинной мужской футболке, босая. Шла она явно нехотя.

– Иваныч, ты где её взял? – бровь Альберта поползла вверх – Кто это?

Старик усмехнулся – Из закромов природы, а кто она, знать тебе не обязательно.

Нуриев повернулся к Михе – Налей-ка мне, дружок, чего покрепче кофе, да сам хлебни, хоть чайку что ли?

Молодой опер поднялся и налил Альберту полбокала густого янтарного коньяка. Девушка, недоверчиво глядя в их сторону, преодолела последнюю ступеньку. Альберт Айдарович, пожирая взглядом её длинные обнаженные ноги, залпом осушил огненную жидкость.

– А ну, иди сюда! – он цепко поманил её пальцем, ибо ниже пояса предательски шевельнулся друг.

Девушка обернулась и умоляюще воззрилась на Ивана Станиславовича, тот пренебрежительно махнул в сторону Альберта – Иди, он, как сын мне, сделай красиво!

Возражений с её стороны не было, она покорно сделала несколько шагов и остановилась перед креслом, где сидел Альберт. Взгляд девушки был прикован к носкам идеально начищенных его ботинок.

Она была особенно хороша: худенькая, высокая, с волной длинных светло-русых, почти белых волос, кожа её бледная, бархатистая, отливала каким-то непередаваемым оттенком чистоты, а глаза, пожалуй, были нежно-зелёного малахитового цвета.

Нуриев засмотрелся на неё, но отогнав от себя ненужное абсолютно чувство привязанности, бросил ироничный взгляд на Ивана Станиславовича – Нет, старый, ты мне скажи, где ты сокровище такое откопал, да ещё, наверное, несовершеннолетнее, а?

– С Ленинградского шоссе она, ей двадцать пять! – усмехнулся Иваныч – Расслабься и получай удовольствие.

У Альберта Айдаровича округлились глаза – Шлюха что ли?

– Шлюха, шлюха! – кивнул гэбэшник – Ты не отвлекайся, сынок, делай дело, да езжай смело.

Альберт рассмеялся – Ну-у, ты даёшь, Иваныч, в твои-то годы, а всё за старое?!

Старик обиделся – А я что, импотент по твоему?

Нуриев не успокаивался, подзуживая коллегу дать ему отпор – Проверять не доводилось, не знаю.

– Ты говори, да не заговаривайся! – нахмурил брови пенсионер – Я тебя в момент на гауптавахту оформлю, дотренькаешься!

– Всё, всё, молчу! – выкидывая белый флаг, поутих Альберт – Твоё слово – закон, железный Феликс.

– То-то! – смягчился Иван Станиславович, закуривая старинную каучуковую трубку – Валяй, а то время бежит, и дел у тебя невпроворот ещё.

– Андрюша с Имагиным где?

– С Нарретдином беседуют, в бане.

– А-а, ну ладно.

Нуриев повернулся к девушке – Раздевайся, да пошевелись, краля, ребятам некогда.

Она подняла на него затуманенный, полный слёз, взор. Правая кисть её нервно теребила смятый подол футболки, девушка молча потупила глаза.

– Снимай футболку, по быстрому отстреляемся и разбежимся.

Нуриев чуть поддался вперёд и ухватил девушку за ляжку, она вздрогнула, рука его целенаправленно устремилась вверх.

– Ты что дрожишь, как в первый раз? – Альберта обуял настоящий мужской звериный инстинкт – Боишься что ли?

Жрица любви вновь молча, медленно, но смущенно начала стягивать футболку.

– Миха? – Альберт призывно кивнул коллеге – Помоги, растормоши девчонку сзади, а то до утра не разденемся мы!

Миха резко поднялся и шагнул к проститутке. Одним рывком он стащил и футболку, и тонкую ниточку кружевных стрингов. Глазам мужчин предстало весьма лакомое и гладкое тело. Иван Станиславович, с удовольствием докурив трубку, неспеша поднялся и пошёл к двери.

– Дядя Вань? – впервые за всё пролетевшее мигом время, девушка подала голос, да, да, голос или душевный крик о помощи, но он не услышал, хотя нет, неправда, он услышал, но помочь не захотел. Судьба девицы легкого поведения ему была безразлична. Она поняла всё без слов, ей пришлось расценить сложившуюся ситуацию, как форс-мажорное продолжение начавшегося несколько часов назад субботника. Жрица медленно шагнула к возбужденному Альберту.

Кожаный ремень с дизайнерской пряжкой «Валентино», пуговица, молния, и, Нуриев с наслаждением наблюдал, как её тонкие изящные пальчики умело извлекают на свет «оружие».

– Мне лечь или вы будете стоя? – девушка еле выдавила из себя удручающий, но весьма актуальный вопрос, голос её дрожал.

Альберт усмехнулся – Стоя будешь ты, я ограничусь лишь минетом, который ты, я полагаю, исполняешь весьма умело?!

Девушка опустилась на колени перед Нуриевым, но Альберт Айдарович кончиком указательного пальца приподнял ей подбородок.

– Ты уж постарайся, милая, а то знаешь ли.

Всё закончилось через девять долгих мучительных минут, показавшихся вечностью.

Альберт оттолкнул девушку от себя, словно ненужную, изжитую свой век, вещь – А теперь скройся! – Нуриев не потрудился даже отдать девушке одежду, ибо впереди его ждало великое неотложное дело, проститутка ушла.

Через минуту Имагин ввёл Нарретдина – Присаживайся, дружбек! – Альберт указал Авелю на кресло – Разговор будет у нас сейчас, серьезный, но надеюсь короткий.

Авель настороженно воззрился на Нуриева. При слове разговор у таджика начинался нервный тик, правое веко само-собой задёргалось и мешало зрению.

– Садись! – Альберт отдал последний приказ, Авель сел – Итак, слушай внимательно, дважды я повторять не буду. Времени у тебя подумать в обрез. Героин, оставшиеся твои девятнадцать килограмм, мы не нашли, ну и хрен с ними. Денег от проданного тоже нет. И того, что получается?

Авель не знал, не понимал, чего от него хотят, поэтому молчал.

Повысив голос на несколько децибел, Альберт всё же ещё спокойно и удовлетворённо повторил – Тебя спрашиваю, Нарретдин, что в итоге?

– Пятьсот двадцать грамм.

– О-о! – хлопнул в ладоши Нуриев – Точно, пятьсот двадцать грамм, а не хочешь меня спросить, гражданин хороший, чего мне с ними делать, а?

Авель недоумевал, поэтому единственное, что он мог ответить, это – Не знаю!

– Не знаешь? – с сарказмом усмехнулся подполковник – Вот и я не знаю, голубь ты мой иностранный, что мне с ними делать?! Нехорошо это! – в холл вошёл Иван Станиславович, Авель напрягся ещё больше – А нехорошо тем, что ребятки мои, Миха, Андрюша, да ещё не один оперативник остались ни с чем, понимаешь?

Авель напряг последние, не воспалённые ещё, серые клеточки, смысл происходящего и сказанного до него начал доходить. По инерции он кивнул.

Иван Станиславович ласково погладил его по макушке – Ну вот и слава Богу, болезный ты мой, что до тебя наконец-то дополз смысл. Пятьсот грамм твои, высранные, нам не нужны, понятно тебе?

– Да!

– Деньги нам нужны, отступные твои, нарядные, хорошие, удовлетворяющие все наши скромные аппетиты. Не хочешь говорить, где бабло от проданного – ну и хай с ним, не говори, оставь себе, но у тебя есть кофейня в центре Москвы и навороченная иномарка, сечёшь к чему клоню я?

Авель вновь кивнул, хотя уши отказывались верить, что ему вот так вот запросто полиция предлагает просто взять и откупиться…

– И что ответишь ты нам? – Нуриев наклонился к нему вплотную. В нос ударил резкий запах дорогого одеколона и спиртного. Авель дал себе слово, что дальнейших пыток ради наживы он не выдержит. Поэтому ответ его был прост и лаконичен – Забирай всё!

Все находящиеся в зале мужчины переглянулись, в ответе таджика чувствовался подвох.

Нуриев поддел указательным пальцем его подбородок – Что, прямо вот так сразу, возьмёшь и отдашь?

Авель безразлично пожал плечами – Всё равно отметёте, не так, так по-другому, какая разница?! Заберите всё, только отпустите.

Иван Станиславович подошёл к окну – кромешная тьма заключила в свои объятия землю. Ночь, тёплая, по-настоящему весенняя, господствовала на улице. Два фонаря на подъезде к заимке тускло освещали посыпанную гравием дорожку. Тишина, лишь отдалённо слышно изредка угуканье филина-одиночки, который ровно чуял происходящие в доме амплитуды колебаний.