Лина Вольная "Хамелеон"

– Где? – Иваныч произнёс это слово громко, слишком громко, от чего даже Альберт слегка вздрогнул от этого единичного, прозвучащего, будто раскат грома, набата – Документы на машину и кафе!

– В квартире, где мы жили с ней, я покажу.

Время ночь, почти два, Ольга устало вздохнула и подняла на Германа Петровича усталый взгляд – Это всё, мне больше добавить нечего.

– Н-да! – полковник озадаченно подпёр ладонью подбородок – Занятную историю вы мне рассказали, Ольга, любопытную прям.

– Увы, эта история до боли правдоподобна и ничего с этим не поделаешь, к сожалению.

– Не спорю, не поделаешь, а где сейчас тот мужчина, с которым вы жили?

– Не знаю, последнее, что я от него услышала по телефону, так это то, что он попытается найти мне деньги. Во всяком случае постарается, но Авель блефовал, это было понятно.

– Он был задержан?

– Не знаю.

– Хорошо, я это выясню. Ещё один вопрос – вчера ночью, когда вы спасли мне жизнь, Ольга, вы расстались с ним?

Она не знала, что ответить этому холёному импозантному мужчине, поведшему себя, как истинный офицер. Девушка молча опустила голову. Герман встал из-за стола и подошел к Ольге, постоял в нерешительности, опустил в раздумье ей на плечо ладонь… она вздрогнула от этого нежного, но волевого прикосновения.

– О-оль? – Герман назвал её по имени, но сделал это с такой теплотой и участием, что у Ольги невольно навернулись на глаза слёзы – Это был он?

Она не хотела ничего объяснять, не хотела и не могла, ибо как ни крути, но эти несколько часов задушевной беседы проникли в неё и оставили неизгладимый положительный след. Девушка раньше никогда бы и не могла подумать, что среди сотрудников силовых структур могут быть такие порядочные и понимающие люди.

Ольга больно закусила губу, чтобы унять дрожь, но солёные капли предательски заволокли глаза. Она всхлипнула, утёрла кончиком указательного пальца дрожащие на ресницах хрустальные бисеринки и нашла наконец-то силы взглянуть ему в лицо. Взгляд Германа Петровича был суров, но даже в тех самых глубинах суровости теплился уголёк решающего сочувствия и помощи.

– Да! – она сказала это совсем тихо, едва слышно – Мы расстались с ним недалеко от Ваганьковского. Мы поссорились, и я вышла, а утром меня задержали ваши сотрудники.

Герман наклонился совсем близко – Зачем, Ольга, зачем ты сделала это, а?

Он понимал, что перед ним человек, нарушивший закон, преступник, но, но как с этим жить? Боже, как? Как переступить между этим самым треклятым законом и законом совести? Как спасти эту ночную фею, подарившую ему жизнь? О-о, что только не боролось в нём в эти самые, пожалуй, ответственные секунды размышления – честь мундира и элементарная человечность, тайный глас совести и разум, чувство долга и ответственность за содеянное…

В конец запутавшись, он, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, прижал её к себе и приник к губам. Она застыла, как мраморное изваяние и кажется даже перестала дышать, а после, будто проснувшись, ответила на его трепетное прикосновение.

Губы её были влажные и солёные, но мягкость и податливость их сподвигли Германа Петровича на долю секунды окунуться в пучину такой неподвластной эйфории, что страшно закружилась голова, руки сами-собой задвигались по её маленькому хрупкому телу. Ольга тяжело всхлипнула, тая в сильных волевых объятиях и именно этот всхлип отрезвил мужчину.

Герман резко отстранился от девушки, сдерживая рвущийся наружу порыв, и, тяжело сглотнув, хрипло произнес – Простите, я не должен был, простите.

Что было ему ответить она не знала, махнула лишь устало рукой и взъерошила пальцами голову.

– Ольга?! – Герман Петрович взял девушку за плечи – Я приношу вам свои извинения! Не знаю, что на меня нашло, но обещаю – это больше не повторится.

– Не извиняйтесь, мне не было неприятно, скорее наоборот, но я понимаю, вы на службе, а я преступный элемент. Давайте поскорей поставим точку и разбредёмся, вы домой, а я в камеру. День выдался тяжёлым, а вечер того хлеще, безумный просто. Я валюсь с ног от усталости.

– Я рад, что вы понимаете это, Ольга! Я сделаю всё от меня зависящее, чтобы следствие прошло на должном уровне и видит Бог – с вас не упадет ни один волос, но факт наличия наркотического вещества налицо, и это не шутки. Вы должны меня понять…

– Я понимаю! – без обиды согласилась Ольга – И поэтому прошу, проводите меня в камеру и езжайте спокойно домой. Я вас ничуть не виню и не корю, а скорей даже горжусь вами.

Бровь Германа Петровича поползла вверх – Как прикажете вас понимать?

– Никак! – она слегка пожала плечами – Всё познается в сравнении, Герман Петрович, и я познала.

– А-а! – полковник смущённо отступил – Ну тогда ещё раз извините меня!

Он понял, что она имела ввиду. Замешательство пробежало между ними, но Ольга нарушила его первая – Проводите меня, правда, и без обид.

Герман Петрович облегченно вздохнул – Вы потрясающая, Ольга, не смотря ни на что, спасибо!

Не наигранно, не специально, но она рассмеялась – Обращайтесь.

Двумя минутами позже они вышли из кабинета и спустились в дежурную часть. Немолодой уже, одетый по форме дежурный, встал и отдал Герману честь.

Полковник, стоя позади Ольги, собрался с духом и на одном дыхании выдал, положа обе ладони на плечи – Гражданка Флоренталь задержана пока на сорок восемь часов, проводите её в отдельную приличную камеру. Олег, завтра утром я приеду и поведу дело сам. В моё отсутствие не дай Бог вам кому-нибудь отдать её на допрос, особенно Нуриеву, ясно?! – дежурный кивнул – Это приказ! Чтобы с ней обращались должным, предписанным уставом образом – это во-первых, а во-вторых пусть позвонит домой или адвокату, ясно?

– Да, как скажите, Герман Петрович.

– А в-третьих, закажите еды из приличного кафе с доставкой сюда, деньги вот! – мужчина выложил на стол пятитысячную купюру – Пока это всё, а вам спокойной ночи, Ольга, если так можно назвать последние несколько часов.

– До завтра, Герман Петрович, и спасибо.

– Увы, пока не за что, до свидания, Ольга!

Он торопливо вышел, боясь не сдержаться. Спускаясь по крутым ступеням административного здания, Герман на ходу набрал номер Нуриева. Альберт Айдарович как раз перешагивал порог дома на заимке.

– Стоп! – он резко остановился и сделал знак рукой, Имагин, Миха и Авель замерли, обращаясь к Михе, Альберт указал глазами вверх – Сам звонит!

– И-и?

– Взять или нет?

– Возьми, скажи на оперативном мероприятии, за городом – выпалил Миха – Утро вечера мудренее.

– Да? – Нуриев притормознул и облокотился на дверной косяк – Я слушаю!

– Меня интересует твоё нынешнее местонахождение! – без каких либо приветствий задал сурово вопрос полковник – Ну-у, Альберт, ты где?

– В Люберцах, пасём чела одного, вопрос не одного грамма.

– Утром чтоб был у меня, как штык! – отдал приказ Герман и отключился.

Спустившись вниз, мужчина ещё раз заглянул в дежурку и предупредил Олега – Смотри, снесу голову!

По мрачному виду и взгляду, чернее тучи, дежурный определил, что дела у Нуриева Альберта Айдаровича предстоят невесёлые, и даже более того – весьма неблагоприятные. Ходящие ходуном желваки у Германа Петровича говорили только об одном – предстоит сложный спектакль с непредсказуемым финалом.

Полковник же, сев в «фольцваген», повернул ключ в замке зажигания и выехал на шоссе. Ночную Москву Герман любил, наслаждаясь, как и самим прекрасным видом города, так и практически безлюдным дорожным полотном. Тишина, сосредоточенность и тяжелая всепоглощающая усталость еле дали мужчине доехать до Химок – до подъёма на работу оставалось всего каких-то несколько несчастных часов, а завтра…

– А завтра, вернее, уже сегодня утром, ты подпишешь нужные бумаги, и свободен! – Альберт внимательно прочитал лист с кадастровым номером на кофейню – Так, договор купли-продажи, техпаспорт, передел жилого в нежилое, разрешение на перепланировку и ПТЭСка на «мерс», договор от Транстехсервис, страховка – Ну-у, вроде всё, Нарретдин, в восемь заедем к нотариусу и дело в шляпе. Молодец, что хочу сказать – не сдрейфил, на попятную не пошел, любишь свободу?!

– У меня не было выбора! – сдавленно произнес Авель, напряжённо наблюдая, как папка с документами на автомобиль и кофейню исчезают в рабочем кейсе Нуриева.

– Выбор есть всегда, дружище! – по-отечески похлопал его по плечу Альберт – И ты это знаешь, а переночуем пожалуй у тебя, да и к нотариату ближе! – Авель промолчал, спорить с оборотнем в погонах было бесполезно – Ну что, ребятки, заночуем здесь. Более подходящего места я не вижу! – Альберт Айдарович скинул с плеч помятый пиджак и поправил кобуру.

Миха и Имагин с шефом согласились, поскидывав обувь и завалившись на диван. Авель осторожно попросился в душ. Нуриев снисходительно удовлетворил его просьбу. Часы в холле показывали три…

Она проснулась резко, громко всхлипнув, будто кто-то сердито толкнул её в бок. В спальной комнате, на мансарде, было темно и тихо.

– Стало быть ночь ещё? – подумала Мария, шаря взглядом по смятой постели – Где же аспид этот, дрыхнет или внизу шастает?

Иван Станиславович подал голос едва слышным сонным посапыванием, откатившись на край постели и распластав руки в стороны. Мария осторожно встала с кровати и прислушалась – мерное ровное дыхание старика говорило об одном – Иваныч спал после жёсткой оргии, как младенец.

Захотелось ужасно в баню, смыть с себя всю грязь и похоть лапавших её рук, хотелось выдавить в рот целый тюбик зубной пасты и чистить, чистить зубы до бесконечности. И она пошла, едва слышно ступая босыми ступнями по прохладному деревянному полу. Спустившись на первый этаж, девушка печально оглянулась вокруг – вот кресло, где сидел этот, холёный злодей в штатском, с замашками матёрого бандюгана. Вот столик, где хаотично расставлены чашки с недопитым кофе и початая бутылка коньяка, переполненная доверху пепельница, нарезанный лимон и тарелка с сухой сырокопченой нарезкой. Тишина, зловещий мрак и пустота.

– Боже, когда это кончится? – Мария присела на краешек этого самого кресла и закрыла лицо руками. Рыдания рвались наружу, чувство омерзения и бессилия готово было задушить, растоптать и выплюнуть, словно самый настоящий плевок презрения. Откинувшись на спинку головой, молодая проститутка тяжело вздохнула и попыталась отогнать от себя навязчивую визуализацию недавнего прошлого… ан, нет, яркий образ безнаказанного молодого приемника Иваныча неотступно маячил перед глазами: наглая ухмылка Альберта, красивого, чёрт побери, но такого пошлого и гнилого, что образ его, почти голливудский, с жемчужной идеальной улыбкой, просто блёк на фоне его отвратительного показного поведения. И шавки его, Миха, и второй, Имагин, ошалело собиравшие объедки с барского, наспех собранного стола. Ноги не шли, по телу разлилась невероятная тяжесть и какая-то больная истома. Глаза начали слипаться, веки отяжелели, кисти рук расслаблено опустились на прохладные кожаные подлокотники…

Вдруг неожиданно Мария вздрогнула. От чего? От кого? Но вздрогнула так, что сердце бешено заколотилось, затрещало, сжавшись в один единый комок, сотканный из нервов и терпения. Пальцы нащупали на сиденье что-то твёрдое, гладкое. Камера – это была навороченная ручная видеокамера «Кэнон», которую впопыхах забыли ивановские «шестёрки».

Как-то некстати затряслись руки и губы, но липкой ладонью Мария всё же дотронулась до бесценного многообещающего подарка. Нажав на воспроизведение кадра, девушка с ужасом увидела, что какой-то парень, не русский, полностью раздетый и явно избитый до полусмерти, быстро, сбивчиво рассказывает про какую-то Ольгу…

Мария перемотала съемку на самое начало, ибо теперь уже, даже под страхом смерти, она не могла и не имела права остановиться.

– Боже! – волосы на висках моментально вспотели – Это же происходило здесь!

Изображение прыгает и мешает зрению, что это, некачественная съемка? Нет, нет, это бешено, нереально дрожат руки, не в силах удержать ужас происходящего. Его: – Нет! – звучит как колокольный пожарный набат: – Н-н-еет!

Альберт ухмыляется зловеще, жутко – Да! – цифры, цифры, лихорадочно отщёлкивают время в углу цветного прямоугольного экрана.

– Боже?! – Мария слышит дрожь своих зубов – Боже, господи, неужели это было, было всего несколько часов назад, здесь?

Королёва понимает, что было, и что это каким-то необъяснимым образом забыто здесь, и явно не предназначено для её просмотра, но, любопытство перебарывает здравый смысл, и она продолжает просмотр дальше.

И вот крик его, или зов о помощи, или капитуляция: – Ольга, я…

А после двадцатиминутный полный рассказ о ней, видимо его девушке, и ещё о каких-то людях, которые замешаны в купле-продаже наркотиков.

Съёмка закончилась, оставив в душе такой сумбур мыслей и чувств, что Мария со страху даже откинула от себя видеокамеру.

– Так, так, господин Нарретдин, а вот с этого момента поподробней пожалуйста…

Слова мучителя – это панацея, его действия – миазмы, девушку бьёт дрожь. От увиденного у проститутки зашевелились на затылке волосы. Показания, выданные в такой горячей порно-приправе, заставляют Марию подумать и о себе. Теперь она невольный свидетель их преступлений, в её руках наисерьёзнейший компромат, с помощью которого можно совершить многое. Как поступить, что предпринять?

За и против имеют против друг-друга серьёзный противовес, слишком многое поставлено на карту, вся жизнь, вся её судьба.

– Взять и одним взмахом положить конец беспределу? – мысли путаются, наваливаются на воспаленный, возбужденный мозг снежным комом – Или оставить всё на кругах своя, сделав вид, что ничего не произошло? Она не сможет с этим жить, ибо увиденное не даст ей покоя уже до конца жизни! Дать ход кассете, выложить компромат в интернет, пойти в полицию?

По инерции, повинуясь внутреннему убеждению, зову души, Мария вытащила из камеры дорогую флэш-карту и опустила её в карман футболки. Быстрым шагом, почти бегом кинулась в душевую. Включив лейку, девушка почти до упора повернула горячий кран. Тело казалось ледяным, ступни вовсе окоченели и по началу не чувствовали кипятка, но после ей всё же пришлось разбавить тугой напор холодной водой. Теперь, только теперь уже, рыдания прорвались наружу и сотрясли хрупкое молодое тело. Мария заплакала навзрыд и машинально начала тереть остервенело кожу. Вопрос, что делать дальше, не выходил из головы. Дела, что творились на заимке, попахивали для одних – сроком, реальным, не в один год, а для других, то есть для неё – смертью. И она это прекрасно понимала…

В шесть тридцать утра на мобильнике Ивана Станиславовича раздался звонок. Нехотя проснувшись, старик бегло отметил про себя взглядом, что в мягкой шелковой постельке он один. А где же краля, что так лестно и слащаво умаслила его тело в эту ночь, где Мария?

– Да? – Иваныч сонно ответил на звонок Нуриева – Говори!

– Старый, это я.

– Я понял, что-то случилось?

– Нет, я звоню по поводу камеры. Я, кажется, оставил её у тебя. Прибери её, ладно?

– Не вопрос, приберу, как успехи?

– В аккурате, клиент готов, бумаги у меня.

– Я в тебе не сомневался, сынок, молодец!

– Иваныч, ты один?

Иван Станиславович озабоченно почесал вздыбившийся пах, делиться утренним наслаждением ни с кем не хотелось – Да один, почти сплю.

– А где эта твоя, малолетняя путана?

– Что, понравилась? – с ниткой ревности в голосе поинтересовался пенсионер – Ну-у, понравилась?

– Ничего бабенка, порезвиться можно.

– Отпустил я её, ночью еще, после вашего знакомства.

– А-а, ну ладно! – ухмыльнулся в трубку Альберт – А спросил я так, нервы тебе пощекотать хотел.

– Я тебе пощекочу, когда вернёшься и не только нервы! – сердито подытожил Иваныч – Всё, давай, хоть час, другой дай соснуть на пенсии, а?

– Ну сосни, сосни! – рассмеялся громко Нуриев – До встречи.

Иван Станиславович поспешно отключился, матеря приемника на чём свет стоит.

– Э-эх, где шельма эта, твою мать! – выругался он, и засунув ноги в шлёпанцы, пошёл торопливо вниз. Он знал, что Мария может быть только в двух местах – либо на кухне, либо в бане.

Войдя в полутёмный холл, старик оглянулся и тихо позвал – Мариш?

Тишина, Иваныч зажег свет. Бегло пробежавшись по знакомой родной обстановке, полковник цепко выловил взглядом нужный ему предмет. «Кэнон» лежал на кресле, безмятежно дожидаясь своего хозяина. Иван Станиславович взял видеокамеру в руки и спокойно направился за Марией в баню. Открыв дверь в натопленный предбанник, он удовлетворенно отметил про себя, что футболка девушки висит на крючке.

– Ха?! – невольно усмехнулся он – Чистота – залог здоровья!

Скинув широкие портки, старик положил «Кэнон» на мини-диванчик и вошёл неожиданно в парилку.

– А-а-а?! – Мария так громко закричала, что Иваныч невольно вздрогнул —

Что орёшь, дуреха, чай не беса увидела перед собой во плоти?

Королёва смотрела на Ивана Станиславовича, как на явление Христа народу.