– Я его для тебя сварганила. Нравится?
– Твой дом можно посмотреть?
– Быть может, позже… Ты не поймешь.
– Спасибо за откровенность.
– Не обижайся! В восемнадцатом веке не смогли бы оценить Пикассо.
– Я его и в двадцать первом не слишком люблю. Уж очень он искусственный. Хотя фантазия потрясающая. Покажешь, как твои друзья живут?
– Пошли!
– Постой! Ты так собираешься идти?
Аня критически оглядела свой полупрозрачный халатик и щелкнула пальцами.
– Так лучше?
Теперь на ней были джинсы в рваных дырах и растянутая футболка.
– Сойдет.
– Кстати, тебе тоже стоило бы приодеться.
– Так сделай так, – и тоже щелкнул пальцами.
Анька покрутила головой:
– Не дорос еще. Бегом переодеваться! И перед дамами больше в таком виде не показывайся.
* * *
– Долго ехать? – спросил, когда вышли из дома и подошли к изгороди.
– Нет, тут рядом, – и шагнула в зеленое месиво.
Я рванул следом, но вышагнул не на ожидаемой веселой тропинке, а на каменном уступе под фиолетовым, вышитом молниями небом. Тропинка сбегала в мрачное ущелье, а потом карабкалась по отвесным стенам утеса к замку, в котором светилось одно-единственное окошко.
– Он помешался на шестнадцатом веке.
– Заглянем в гости?
– Там сейчас никого нет.
– Окно ведь светится…
– Это для одинокого путника.
– И кто-нибудь заходит?
– Случаются психи…
Она потянула меня за руку и вернула на лужайку перед домом.
– А какие-то общественные места: ну… музеи, театры, рестораны у вас есть? Старинные города, архитектура, монументы?..
Анюта задумалась:
– Музеи… Зачем? Есть учебные зоны…
– Мне казалось, высшая цивилизация должна была создать потрясающую архитектуру: города, здания…
– Вот ты о чем… Здесь живут те, кто занимается вашей Землей. Специалисты по разным векам: десятому, восемнадцатому, двадцать первому…
– Двадцать второму…
– Нет. Он ведь не наступил.
– Значит, в будущее вы не путешествуете?
– Как можно путешествовать туда, чего нет.
– Забавно. Значит, все фантазии о путешествиях во времени – вранье?
– Фантазии.
– А вы живете здесь и сейчас?
– Отчасти.
– Не понял.
– Это место для тех, кто занимается вашей Землей.
– Значит, есть планета, где живут остальные?
– Нет.
– Как же это? – мне показалось, что мозги начинают деформироваться.
– Ну… Они не на планете. Это трудно объяснить.
– А ты попробуй. Не то мозги свихнутся.
– Можешь представить, что ваша Вселенная – только часть нашего мира?
– Ладно… Проехали… Значит, мы на испытательном полигоне. Он далеко от Земли?
– Он на Земле.
– На Земле??? – такого я не ожидал услышать. – Где же вы его спрятали? В Антарктиде или джунглях Амазонки?
– В одной миллионной секунды, – улыбнулась Алена.
– Издеваешься?
– Ни капельки. Ты же знаешь, как устроено кино. Зрителю кажется, что на экране протекает непрерывное действие, а на самом деле ему показывают двадцать четыре кадра в секунду. А между этими кадрами пустота. Там можно показывать другой фильм, миллион фильмов, если один кадр длится миллионную долю секунды. Но мы способны видеть из них только один фильм. Это не очень точная аналогия. Представь черный сантиметр, разрезанный на миллион кусочков. Эти кусочки раздвинуты, и между ними ничто, в которое можно поместить обрезки другого сантиметра, красного. А мы об этом красном сантиметре ничего знать не можем. Для нас сантиметр один – черный, сплошной, без дыр. Так и время. Оно дискретно. Каждая наша секунда состоит из миллиона отдельных кусочков. И мы не можем воспринимать то, что между ними…
– Феноменально! То есть ты утверждаешь, что мы живем в коммунальной квартире, где кроме нас толчется еще миллион жильцов?
– Да! Но поскольку ты никак не воспринимаешь их, они тебе ни капельки не мешают.
– А я сейчас могу находиться на месте своей квартиры?
– По сути, да. Хотя и не вполне точно.
– И я могу шагнуть в заросли и оказаться дома?
– Все несколько сложнее. Вспомни, как трудно мы сюда добирались.
– Но ты способна найти дорогу назад?
– Конечно.
– А ваша Обитель, ваша Родина? Ты покажешь ее?
– Нет… Может быть… Не знаю, как это сделать.
– Ладно. И это проехали. Что будем теперь делать?
– Разговаривать.
– Просто разговаривать?
– Да, просто разговаривать. Человек ведь для этого создан.
– Я думал, для созидания.
– Это метод для достижения цели.
– Забавно.
Легкое облачко колыхнулось в ее зрачках.
– Я должна… Обдумай все, что случилось сегодня.
Махнула мне рукой, отступила в заросли и исчезла. А затем исчезло и все остальное. Наступила пустота…
* * *
Пустота и голос. Так я представлял Небытие.
– Здравствуй, человек!
– Не вижу, с кем здороваться.
– А если Я – Господь Бог?!
– Тем более ты можешь явиться, чтобы поздороваться.
– И ты не боишься?
– Чего? Боятся известного. Неизвестности глупо бояться, – здесь я сблефовал. Поджилки у меня ходуном ходили.
Громыхнул гром, сверкнула молния, давешний голос изрек: «Да будет Свет!» – и свет явился. Такой яркий, что я зажмурился. Послышалось: «Хм!» – и свет немного приутих.
Сцена была явно содрана с «Матрицы». В белом Ничто и Нигде висели два шикарных кресла из реквизита восемнадцатого века. Или девятнадцатого – в этом я не слишком разбираюсь. В одном из них сидел благообразный старец, над головой которого вращалось нечто, более всего походившее на белую фарфоровую тарелку без дна.
– Теперь-то можешь поздороваться?
Пижон, хам, плагиатор, к тому же и вкус пошаливает. Я посмотрел под ноги – белесая муть, как и везде. Но я же не вишу, а стою на чем-то! По этому «чему-то», стараясь не показать, что руки дрожат и коленки трясутся, шагнул к стулу – ничего, держит – шагнул еще раз, уселся в кресло (жутко неудобное) и слегка поклонился:
– Здравствуйте! (Хотел было по-украински поздороваться, но решил, что перебор будет.)
– Нешто не подобает с Господом стоя разговаривать?
– Так я ведь не верю в вас, батюшка, – нахально закинул ногу на ногу и добавил: – Мне это напоминает какую-то среднюю постановку.
Собеседник громко расхохотался, белая муть стала кочковаться и оформилась во вполне официальный кабинет. Визави мой тоже преобразился и стал походить на банального премьер-министра.
Я попытался перехватить инициативу.
– Вы и вправду Господь Бог?
– Я его Крестный Отец, – и он снова бурно расхохотался – вероятно, счел свою шутку весьма остроумной. – Если быть кратким, мы пригласили вас на переговоры. Дело в том, что существующий Проект, по нашему мнению, исчерпал себя, то есть провалился, и мы считаем, что его целесообразно прекратить.
– Извините, какой проект?
– Человеческая цивилизация.
Все это походило на розыгрыш, только очень уж страшненький.
– «Мы» – это в смысле: «Мы, Император Всея Вселенной»?
– Нет, по-вашему, «группа товарищей».
– Допустим, но я-то вам зачем?
