Фигуры все расставил должным строем
И грозным взглядом их окинул по привычке.
Он жить хотел и действовать всерьез,
Поскольку время было крайне непростое.
Есть у царей войну вести обычай.
Волхвы намедни в день сей предрекали смерть.
Пусть подождет. Ему нужна победа.
Вкушая кровь, вкушаешь чьи-то жизни.
Боярин обыграть его не может сметь.
Царь принял ванну. Предстоит беседа,
Как без него существовать Отчизне.
Но старший сын Иван, наследник, что убит,
С Баторием сражаться вознамерясь,
Ударом скипетра державного пронзен,
Пред взором мысленным окровавлен стоит.
В порыве юноши отец узрел лишь ересь.
И слышит Иоанн сыновний стон:
«Я не виню тебя, земной мой господин…
Ко Господу иному отлетаю…
Живи, коль можешь, сберегая Русь…
Не став царем, я остаюсь твой сын…
Любя, твой грех смиренно я прощаю…
Коль может Бог, тебя простит он пусть…»
Холодной, словно лед, дрожащею рукой
Царь заслонил глаза, рыдая глухо.
Король с доски упал… Царь навсегда затих…
Род Рюриков ушел на вечный с ним покой.
Феодор сын не в счет. Безвольная проруха…
Он Годунову власть вручит из рук своих.
Так умер Иоанн Четвертый, Грозный царь,
Не испытав раскаянья при смерти,
Заложник властолюбья и тиранства.
Тому, кто скажет людям: «Это было встарь…»,
Припомните иных тиранов, и не верьте,
Что время их ушло. Грозней нет постоянства.
ПУШКИН
За честь свою он поднял пистолет,
Себя на смерть тем самым обрекая,
И умер, никого не упрекая,
Во цвете сил, во славе зрелых лет.
Подумайте! Ну, разве не арап?!
Сподобленный стать светочем России,
Ее пророком и ее мессией,
За честь жены скончаться был он рад.
А вышло так, что спас свою он честь,
И честь жены, и честь своей Отчизны,
Но горький ропот давней укоризны
Не отвести, как траурную весть.
И до сих пор в метельных февралях
Нам слышится напутствие поэта…
Он был певцом любви, восторга, света,
И потому погиб, а не зачах.
Он и за гробом ищет продолженья
В родимом слове, в перелисте книг.
Что смерть Поэта? – это только миг.
Его явленье – вечности служенье.
ПРЕДТЕЧИ
Поярков
Через годы, через горе,
через смерти и утраты,
через сопки, буреломы,
дерзновенностью высок,
на Амур пришел с ватагой —
он в удачу верил свято,
свято он в Россию верил,
в путь России на восток.
Атаман Василий круто
здесь вершил людские судьбы.
Там, где сила, – там и правда.
Богатеть, да чтоб с умом.
И костер на устье Зеи
разожгли устало люди,
чтобы здесь, где лягут кости,
встал потом станичный дом.
Муравьев-Амурский
Генерал-губернатор, ответь:
тяжело ли тебе бронзоветь
на амурском крутом берегу,
видеть вольную воду, шугу,
крепь торосов, весной ледоход?
Помнить, как в приснопамятный год,
указуя державным перстом,
ты сказал на века: «Здесь наш дом!
А великий китайский сосед
будет другом на тысячи лет».
Здесь скрепил своей подписью ты
договора в Айгуне листы.
Ты молчишь…
Ты сурово глядишь
на Амур, на прибрежный камыш.
Над тобою, как будто века,
из России плывут облака.
Невельской
Ты открыл Амура устье,
бриг «Байкал» направив ходко
капитанскою рукою
на Великий Океан.
И вставали пред тобою,
как волшебные находки,
берега, где наши люди
поселятся на века,
лягут пашни,
встанут храмы,
укрепятся города,
будет мирною граница
по Амуру вдоль Китая…
И сегодня над рекою
веет ветер, как тогда,
из России, из Отчизны,
твое имя повторяя.
Иннокентий Вениаминов
Кто лес валил, кто строил дом
вдоль берега амурского,
а ты воздвигнул храм трудом
во славу духа русского.
И, призывая возлюбить
народы азиатские,
ты им сумел пример явить
подвижничества братского.
Народам – мир,
всем странам – свет,
а душам – утешение.
Воистину ты, отче, свят
во славу Воскрешения,
во славу подвига людей,
Амур где с Зеей плещутся,
во славу всех грядущий дней,
во славу Благовещенья.
САВИНКОВ-РОПШИН
Перстом на лбу поставлен знак:
Он видит мир совсем не так.
Тот перст упрям, тот знак кровав.
А шепот губ, как шелест трав.
Оставь, уйди, забудь, отринь…
Коль нет надежды – нет святынь.
Твой век неведом, бренный срок
Навскидку возвестит курок.
Ну а пока ты волен сам
Врага отправить к небесам.
Не узнан ты, но знаменит,
Как скалы рвущий динамит.
Забыт Отец и предан Сын.
Реальна смерть, а жизнь лишь сон.
Низвергнут Царь, вознесся Хам.
