– Вы что-то решили?
– Что тут можно решить? – старик вытащил саблю и с прищуром посмотрел на понурого тощего паренька на подлодке. – Меня всегда учили, что смерть лучше бесчестья. Даже если на кону жизнь единственного сына.
– Значит…
– Значит, я не достоин своих предков, – каленая сталь звякнула о палубу. – Ведь сын для меня дороже позора. Я сдаюсь, Гектор. Прости.
Мысли судорожно завертелись в голове, и наученный горьким опытом разум выхватил из водоворота самое полезное и выстроил в логическую цепочку. Да уж, авантюра та еще, но какой разведчик не любит рисковать?
– Подождите. Надо все тщательно обдумать.
Мы вернулись на мостик и обговорили сдачу с глазу на глаз. После чего по личному приказу синий флаг на радиомачте заменили белым.
Генрих подошел к фальшборту и крикнул:
– Я сдаюсь! Но Гектор отправится со мной и заберет Альберта. Так я буду уверен, что ты не похитишь нас обоих.
– Хорошо. Но больше никого.
Мы сели в спасательную шлюпку, и матросы налегли на лебедку.
Едва днище коснулось воды, я вставил весла в уключины и погреб к субмарине.
Мог бы применить магию, но не стал лишний раз раздражать и без того напряженных янки.
А так сидел к ним спиной, руки заняты, зрение ограничено – никакой, в общем, угрозы.
Зато сам хребтом и затылком ощущал покалывание, а в душу вкрадывалось беспокойство.
Оглянувшись, заметил, что гаубица внимательно наблюдает за нашим приближением, не сводя со шлюпки разукрашенного ствола.
Адмирал корректировал курс покачиванием пальца. А в остальном недвижимо стоял на корме, сунув руки под мышки и неотрывно смотря на злейшего врага.
– Там, на корабле, – неожиданно произнес Кросс-Ландау, – я думал, что справлюсь. Но чем ближе звезды и полосы, тем тяжелее груз на сердце. Боюсь, иного выхода все же нет. Простите.
– Ген…
Спутник выхватил кортик и вогнал себе в грудь по самую рукоять.
– Папа! – легкий бриз пронзил отчаянный вопль, после чего грянул гром, от которого содрогнулась океанская гладь.
Гаубица изрыгнула сноп огня, а за ним – ослепительный огненный шар.
К счастью, Нимиц успел отвести орудие в сторону, и взрыв грянул в дюжине метрах левее.
И все равно нас залило брызгами, а лодка чуть не опрокинулась, подпрыгнув на волне, как щепка.
– Генрих!
Я подскочил к адмиралу, но как-либо помочь не сумел. Да и никто бы не сумел – разве что только Бог. Острие пронзило сердце, и посреди белоснежного кителя расползалось багровое пятно.
– Не двигаться! – с сильным акцентом крикнул американский матрос.
– Я не знал! – заорал, медленно подняв ладони. – Не стреляйте!
– На колени! – рявкнул Нимиц. – Руки за голову!
Я подчинился – благо и так уже стоял на коленях.
Субмарина подплыла к нам вплотную, и один из янки зацепил шлюпку кошкой.
Честер меж тем сверлил меня таким взглядом, будто хотел прожечь насквозь.
И он бы наверняка это сделал – силы имелись, но честь офицера не позволила свершить самосуд.
И все же несмотря на трагедию, в душе я порадовался, видя, как врага трясло от злости.
Еще бы – столь крупная рыбка сорвалась в шаге от берега.
– Старый лис… – процедил командир, глядя на бездыханное тело. – Снова ушел… Ну хотя бы в этот раз – навсегда.
– И что теперь? – спросил, взглянув на янки снизу вверх и сощурившись от бьющего в лицо солнца. – Я никакие корабли не топил. И тот мальчишка – тоже.
Матросы в нерешительности замерли у края корпуса. Альберт стоял рядом и безостановочно ревел, бормоча сквозь слезы:
– Папа… папочка… Если бы я не убежал тогда… Если бы не я…
Нимиц медлил, разрываясь между жаждой мести и попыткой сохранить лицо – точнее то, что от него осталось.
Все-таки мы не военные преступники – и даже не участники Континентальной войны.
А самосуд над гражданскими навсегда запятнает мундир – пусть даже он от ворота до полы в пятнах пота, крови и мазута.
– Тело – на борт, – наконец распорядился Честер. – А вы – проваливайте.
Янки прыгнули в шлюпку и взяли адмирала за руки и ноги – как безродного пьяницу, замерзшего в канаве.
Но не успели вернуться, как Альберт бухнулся ниц перед мертвым родителем и попытался обнять.
Янки же схватил беднягу за шиворот и толкнул в лодку.
Я поймал наследника, усадил на корму и выпрямился, с ненавистью посмотрев на Нимица.
После чего вытянулся и приставил ладонь к виску.
То же самое сделали и выстроившиеся вдоль борта канонерки моряки.
Честер же затрясся еще сильнее, с трудом сдерживая закипающую ярость.
И решил отыграться не на нас, а на трупе, который уже ничем не сможет ответить.
– Сбросьте крысу в люк. И отчаливаем. Извините, господа, но прощального залпа не будет.
Я молчал, провожая в последний путь непростого, но достойного человека, жалея лишь о том, что не познакомился с ним раньше.
– Папа… – Альберт уронил лицо в ладони и беззвучно зарыдал. – Прости…
Вот уж действительно – не лидер. Но ничего – Рита научит уму-разуму. Она сильная, справится за двоих, а наша семья поможет, чем сможет.
Когда мы поднялись на палубу, субмарина все еще оставалась на плаву. Нимиц страстно желал отпустить напоследок какую-нибудь колкость – так сильно задели его самолюбие.
– Эй, Альберт! – крикнул янки. – Не пропусти свежую газету! Мы все равно вздернем твоего папашу! А на фото не поймешь – труп это или нет!
– Вот именно, Честер! – я достал из-за пазухи обломанный клинок. – И не только на фото!
Даже с расстояния увидел, как округлились глаза врага.
А затем грянул столь мощный взрыв, словно под водой рванул паровой котел.
Гейзер кипящей воды вырвал боевую рубку и подбросил метров на сто.
Обломки корпуса разметало с такой силой, что нам пришлось спрятаться за бортом, по которому точно пули зазвенела раскаленная шрапнель.
Как только последние куски упали в воду, из пучины поднялся полупрозрачная сфера, неся в себе согбенную фигуру.
Рядом, точно пробка от шампанского, вылетел второй шар и тут же опал тяжелыми каплями.
За водяной завесой скрывался Нимиц, держа в руках тяжеленную гаубицу с бронещитом, словно легкую винтовку.
Руны светились так, будто их залили расплавленным металлом, а створки броневого бруствера окружало голубоватое полупрозрачное марево.
Честер нацелил пушку на сферу – и символы погасли один за другим, начав с дула и закончив казенником. После чего загорелись в обратном порядке, магический поршень вытолкнул колдовской снаряд, и огненный шар быстрее метеора пронесся над водой.
Струя раскаленного воздуха разрезала волны, подняв над гладью густой пар.
Громыхнуло громче ящика тротила, от нестерпимого жара сфера мгновенно испарилась и ударила в стороны белыми щупальцами.
Я увидел Генриха, скрестившего перед собой обожженные предплечья. Щит сдержал удар, но силы стремительно покидали старика. Враг же разъярился так, что, казалось, готов сражаться бесконечно.
– Отец?.. – в недоумении пробормотал Альберт, а затем воскликнул. – Папа! Ты жив!
– Эй! – схватил «поэта» за воротник и хорошенько встряхнул. – Надеюсь, ты в Академии не только стихи писал?
– Ч-что?! – малец округлил глаза и захлопал ресницами.
– Ясно, – отпустил руку, и парень рухнул на задницу – ничего, за фальшбортом ему сейчас самое место. – Николь – присмотри за наследником. А вы – готовьте орудие.
– Но палуба… – возразил было старпом.
Взмах руки – и канонерка со скрипом и скрежетом выровнялась. Матросы тут же бросились к пушке, а я приказал морпехам стрелять по летучему (теперь уже в прямом смысле) янки.
Застрекотали тяжелые пулеметы, светящиеся дорожки трассеров сошлись на спине неприятеля.
Жаль, в этом мире запоздали с изобретением аэропланов – мощная установка ПВО сейчас бы край пригодилась.
Магический барьер играючи отразил пули, но, похоже, не мог сдерживать натиск долго – все-таки мана рано или поздно закончится.
И Нимиц с перекошенным лицом крутанулся на месте, приготовившись избавиться от назойливых людишек перед тем, как расквитается с главной целью.
Я едва успел вскинуть руку, вообразив перед собой водяную стену.
Щит закрыл борт, но удар огненного шара вышел такой, что брызги сбили с ног всех, кто не спрятался за броней.
Я вот не успел, и, несмотря на барьер, ощущения были такие, будто дюжина футболистов разом пробила с пыра по торсу.
Волна впечатала в стенку рубки, но кости не пострадали – лишь на миг помутилось сознание. А вот экипаж понес первые потери – стрелку «смыло» половину головы, а пулеметчику свернуло шею.
Их жертвы не прошли даром – пока Честер отвлекался на пехоту, канониры навелись на него и дали залп.
Левый щиток как корова слизала, а сам чародей завращался в воздухе, что воздушный гимнаст, и отлетел метров на сорок.
Увы, за это время он успел перезарядиться, а я едва встал на ноги, шатаясь и придерживаясь за рубку.
Громыхнуло, ослепительная вспышка резанула по глазам, но снаряд просвистел над кораблем.
Я ничего не видел, но по ощущениям прямо над головой на полном форсаже пронесся истребитель – такой стоял гул и рокот, аж внутри все задрожало.
Удар отвел Генрих, задев шар ревущим протуберанцем.
Это стоило ему последних сил, и старик камнем ухнул в изошедший бурунами океан. Вынырнул, вцепившись в плавучий обломок, но о бое на равных не стоило вести и речи. Честер взмахнул рукой, и мутное щупальце обхватило адмирала за горло и приподняло высоко над волнами.
– Ты не только слабак и подонок, но еще и тупица! – прорычал янки. – Эта жалкая выходка обрекла на смерть не только тебя, но и твоего бездарного щенка. Как ты мог воспитать такую соплю, Генрих?
Я заставил его драить палубу, а он даже не осмелился возразить! Ты горд своим наследием? Погордись перед смертью, ведь я повешу тебя прямо здесь. Теперь уж никуда не денешься, хоть ты скользкий, словно угорь.
Но сперва, – руны полыхнули огнем, – прикончу твое гнилое семя. А ты на это посмотришь, как наблюдал за тем, как транспорты медленно уходили на дно.
– Нет… – прохрипел Генрих. – Альберт…
Нимиц навелся на нас свободной рукой и выпустил снаряд. Я попытался поставить щит, но получилась жалкая стенка, которую пролетела бы и муха.
Враг не пожалел сил, и над нами точно взошло второе солнце.
Сфера такого размера спалила бы всех дотла, а корабль превратила бы в груду топленой стали. От нарастающего жара промокшая одежда изошла паром, а палуба нагрелась, как сковорода. Оставалось надеяться, что все закончится быстро, как вдруг свет погас.
Шар разлетелся мириадами искр, что сверкали и вихрились вокруг щуплого тельца, воспарившего над фальшбортом.
Альберт развел руки в стороны, ничуть не страшась неистового пламени, после чего хлопнул в ладоши.
