Ирина Савицкая "Доживем до… Онкологическая поэма"

Сегодня в одиннадцать утра мне сделают первую химию. Вчера медсестра рассказывала, какие замечательные парики можно у них получить. Бесплатно! Какие бонусы полагаются при этом заболевании. Но я не гражданка, статус не позволяет воспользоваться государственной помощью. Ах, какая жалость! Здесь многие живут на всевозможные пособия: на детей, по безработице, по малоимущести, в связи с болезнями, само собой. Британцы недовольны – за их счёт живут в основном эмигранты.

Нужно готовиться к экзамену «Жизнь в Великобритании», без него не дадут постоянного жительства и гражданства. Такая скука – книжка вываливается из рук, засыпаю на второй странице.

08/09/09

Господи! Очухалась. При малейшем воспоминании – рвотный спазм.

Много лет назад меня оперировали – это было 4 сентября. Совпадение. Мы пришли в больницу в 10.30. Приём у врача, дополнительные анализы (нос, половые органы), потеряли кардиограмму, делаем заново, раствор ещё не готов, идём в центр реабилитации выпить бесплатного чаю. Какая-то тетка пристаёт с париками, нужно выбрать. Выбираю. Опять клиника, 6-й этаж. Кресло. Комната. Много народу. Все сидят, подсоединённые к капельницам. Кто ест, кто спит, кто читает. Так всё буднично. Медсёстры снуют меж кресел. На некоторых капельницах жёлтые пакеты – яд. Джону разрешили в первый раз посидеть со мной. Чистит для меня апельсин. Медсестра ввела иглу в вену на кисти. Больно. Прокапала пакет воды, по-моему, физраствор. Хочется в туалет. Качу всю установку за собой. На башку нахлобучен ледяной шлем: говорят, некоторым помогает – волосы не выпадают.

Три шприца с красной жидкостью, один с прозрачной и ещё один – под жёлтым пакетом. Холодно. Ногти на руке с иглой посинели. Меня укрывают полотенцем. Когда это кончится? В туалет нельзя – шлем подключен к стационарному кондиционеру. Головы уже не чувствую. Все мозги отморозят. Рабочий день закончен. Нас осталось всего трое. Моя медсестра ушла. Дежурная всё по-быстрому отключила. Свобода.

Хочется есть. По дороге заходим в какую-то забегаловку – куриные крылышки!

Хорошо, что я их съела. Выпила перед сном таблетки от тошноты. Ночью, когда выворачивало так, что отключалось сознание и казалось, что кишки выскочат изо рта, крылышки вылетали, будто живые птицы из клетки. Права медсестра: лучше что-то съесть, чем блевать на пустой желудок.

Суббота, воскресенье, понедельник – тошнит. Иван готовит мне свекольно-морковный сок. Джон сварил картошку. После еды полегче. Потом снова противно. Горько во рту. Вчера выпила уголь. Сегодня лучше.

Позвонила Ховарду узнать, что там с визой для Вани. Сделал вид, что не слышит меня. Ну, что ж ты так? Ладно, сама дура. Он ведь всегда отказывал – за красивые глаза не помог никому. Хотя, может, я и не права. Вот женщине из Таджикистана, которую на работу взял, помог ребёнка привезти. Нужно забрать документы – это оригиналы.

Вчера разговаривала с Ирой из Питера. Так и не приехала она ко мне за эти годы. Напугана. Много говорит, подбадривает, а сама трусит. Не бойся, Ирка, я прорвусь.

Вера прислала много материалов о лечении витамином С, здесь профессор сказал, что они это не практикуют. Дорого, не исследовано, нужно соблюдать осторожность, если решаешься на эти инъекции.

Всё время хочется прилечь.

09/09/09

Я уже почти на ногах. Вчера позвонили из русской школы, предложили работу – 2 часа по субботам у пятиклашек-билингвиков. Сегодня поехала на интервью. Вроде понравилась. Книги, учебники показывали. И тут наступил момент истины – сказала о своей проблеме: буду пропускать каждую четвертую субботу. На словах подбадривали, но книги сразу забрали. Понятное дело! Кому нужны проблемы с заменой – раз, неизвестно, в каком я буду состоянии – два. Сказали, что завтра позвонят. Посмотрим. Очень далеко эта школа: час на метро, потом еще автобус. Неужели второй раз в ту же реку? Или жизнь просто даёт мне вторую попытку?

Позвонила Олежке. Он собирается в мамин день рождения на кладбище. Попросила, чтобы в церковь зашёл. Пришлось рассказать и о своём. Успокоила как могла. Но он, мне кажется, должен знать. Может, хоть о себе больше заботиться станет.

Всё было так хорошо с утра. Сейчас опять горечь во рту – ни фрукты, ни вода с лимоном не помогают. Траванули на полную катушку.

11/09/09

Сегодня мой маме исполнилось бы 76 лет. Пойду в церковь.

Вчера весь день ждала звонка. Вернее, боялась, что позвонят и позовут. Ничего не произошло. Испугались и приняли правильное решение. Без церемоний. Очень по-русски. По-английски должны были бы позвонить и извиниться, поскольку обещали. После двух недель перерыва сходила на йогу. Приятно чувствовать мышцы, тело. Всё слушается, всё работает. Значит, живая. А вот волосы полезли. Джону не терпится напялить на меня парик. А мне как-то безразлично – лысина так лысина. Можно нарисовать что-нибудь. Он рассказывает о моей проблеме всей своей родне и очень злится, когда я протестую. Говорит, что друзьям я сообщила, а его близким – нет. Никак не поймет, что я не хочу мусолить эту тему, видеть сочувствующие физиономии. Хотят помочь? Чем? Терезе помогли? Говорит, что не знали. Как же не знали, если после её ухода все как один сказали, что к тому и шло. Когда я увидела Терезу, наполовину албанку, наполовину итальянку – на свадьбе сестры Джона, обомлела. Передо мной стояла потрясающе красивая и одновременно ужасающе страшная женщина. Огромные чёрные глаза оживляли бледное лицо, но сеть морщин и тёмные отёчные круги старили её невероятно. Живот (она не могла быть беременной!) выглядывал из-под тончайшей белой рубашечки, она старалась прикрыть его чёрным кожаным пиджаком и двигалась как-то неуверенно, кутаясь в этот пиджак. Мы заговорили с ней сразу. Это был мой первый визит в семью Джона. Смотрины. Затем мы уезжали в Венецию. Так вот Тереза (гражданская жена брата Джона) работала в авиакомпании Alitalia и по долгу службы общалась со многими людьми, чей английский был не лучше моего. Поэтому и легко понимала меня. Когда мы остались одни, она вдруг сказала: «Я не жена ему». Спрашивать было неловко, но, поняв моё недоумение, Тереза продолжила: «Он никогда не предлагал замуж, а я и не просила». И тут же показала свою фотографию в молодости. Я не ошиблась. Каких-то десять лет назад она была очень хороша. С фотографии смотрели абсолютно счастливые и весёлые Крис и Тереза. Что же случилось? Почему после 20 лет совместной жизни так горько звучат её откровения? Почему она доверилась мне? Через год Терезы не стало.

Я всё время спрашивала, что с ней. Джон неохотно отвечал, что толком не известно, подозревают диабет. Но ведь было очевидно, что у неё проблемы, и очень серьёзные, с печенью (Иришка всё время стояла перед глазами). Однако обсуждать – это в семье Джона, как и во многих британских семьях, не принято. Лечиться она не хотела, в больницу её отвезли уже без сознания. Мы с Джоном тогда были в Москве, он немедленно вылетел в Лондон. Странно, торопимся к мёртвым, а к живым не спешим.

Я просила Джона никому не рассказывать, что со мной. Никому, кроме родителей, но, похоже, это особый драйв – ошарашить всех такой новостью, повод пообщаться. Он не понимает, что я сообщила об этом даже не всем и своим близким. Какое-то странное чувство: кому сказать, кому – нет. Это на уровне энергетики: тепло-холодно.

По поводу «пообщаться». Я сама была ошеломлена, когда в прошлом году, как раз в сентябре, встретилась на ланче в Ташкенте с английским консулом. Хью Тейлор – замечательный малый, мы познакомились ещё во время моей работы в Представительстве британской компании. Потом он помогал получить визу моему сыну. В каждый свой приезд я звонила ему, и он с удовольствием соглашался встретиться. Среднего роста, толстенький, с маленькими неуклюжими ручками, он был очень разговорчив и доброжелателен. На той встрече в сентябре Хью говорил, что в декабре закончит работу в Ташкенте, а как дальше – не знает. Я рассказала ему о маме, и он вдруг тоже стал говорить о своей матери, о том, что она болела, и он летом он был на родине. Когда вернулся, пришла телеграмма, что её не стало. Вылетел назад. Я выразила соболезнование – мне так понятны эти переживания. Особенно, когда близкие уходят в наше отсутствие. Тяжело, когда расстаёшься с живой, а возвращаешься к мёртвой матери. Об этом я говорила Хью, сочувствуя и сопереживая. Но Тейлор сказал: «It was great to meet with all relatives». То есть похороны – шанс встретиться со всеми родственниками, которых не видел много лет. Перехватив мой недоуменный взгляд, он уточнил: разве не так?

Хью рассказал мне по секрету, что сочиняет рассказики для детей. Фишка в том, что пишутся они от имени его пса, лабрадора. Я попросила прислать мне эти истории по электронке, предложила помочь с переводом. Обрадовался, согласился, но так ничего и не прислал.

Прилетев в Ташкент нынешним летом, наудачу набрала его номер. После нескольких гудков Хью ответил. Ну и дела! Хью, ты здесь?! Да, его пребывание продлили на год, до очередного декабря. Сказал, что обязательно встретимся через пару недель, он сам позвонит.

Я занималась обменом паспорта (это отдельная история), не беспокоила его. Прошло больше месяца моих хождений по разным инстанциям. Дело близилось к завершению.

Мы встретились в понедельник, 21 июля. Джон находился в Ташкенте, и это был лишний повод увидеться с Хью. Подъехали к посольству, Хью не заставил себя ждать. Традиционно расцеловавшись (ах, мистер Тейлор, от вас уже попахивает водочкой!), поехали в китайский (или корейский?) ресторан. Болтали, смеялись, Хью с Джоном пили пиво, после второй бутылки Хью позвонил куда-то и сказал, что задерживается на важной встрече. Он как-то быстро захмелел. Говорил, что очень устал, много работы. Потом вдруг стал доставать из своего портфельчика листки с текстом. Руки плохо слушались, страницы разлетались. Кое-как собрав их, протянул пару листочков:

– Это тебе, как обещал.

Потом достал ещё страничку. Я пробежала глазами – забавная история знакомства мальчика с девочкой. Хороший язык, стиль. Да, конечно, это рассказывает его любимый лабрадор Дилан. Пока я читала, Хью смотрел на меня и радовался как ребёнок:

– Она смеётся, значит, есть надежда, что всё не так уж плохо.

Я забрала доверенные мне тексты. Посмеялись над моими паспортными похождениями. Он сказал, что перенос моей английской визы в новый паспорт – дело одного часа, максимум – дня, и просил позвонить, когда документ будет готов. Потом они поговорили с Джоном о книге Крэга Муррея об Узбекистане. Вернее, Джон говорил, а Хью щурился и подхихикивал, но не комментировал. Напоследок я предложила ему после выхода в отставку организовать издательский дом, он задумался: почему бы и нет. Видно было, что ему чертовски не хотелось ехать на работу. Качнувшись, он сел в машину и, не поворачивая головы, махнул рукой: Bye! Мы с Джоном переглянулись – что-то быстро его развезло, да и выглядел он каким-то растерянным и уставшим. Ну, наверно, такая работа.

В пятницу новый паспорт со всеми разрешительными записями был уже у меня, и я решила позвонить Хью. Потом передумала и отложила звонок до понедельника. Утром мы подъехали к посольству, я набрала номер его офиса, мне сказали, что он давно уже здесь не работает. О, ужас! По моему телу прокатилась волна страха. Шкурный интерес: как же моя виза?! Оказалось, я ошиблась, попала в какое-то агентство, где когда-то работал человек с такой же фамилией. Набрала номер мобильного. Телефон не отвечал. Вот тебе на?! Через минуту раздался звонок. Это была Кристин.

– Привет, Кристин! А где твой муж?

– Он недоступен…

– А когда будет?

– Он умер в субботу от инфаркта.

Приехала к ним. Они жили на той же улице, где находился мой бывший офис. Вышла Кристин. Глаза сухие, воспалённые.

– Увезу его домой, похороню, потом приеду, упакую всё, решу с собакой… И больше никогда не буду вспоминать этот проклятый край!

– Мне так жаль, Кристин, держись.

Какие-то тупые слова. А что скажешь, если был человек – и нет его? Я действительно жалела и эту женщину, и собаку, в одночасье осиротевших. И понятна горечь её слов. И чем виноват наш солнечный город, если Богу было угодно забрать весёлого добродушного шотландца именно здесь? Бедняга Хью!

Позвонила Олегу. Он съездил на кладбище, в церковь зашёл. Переживает за меня. Зря я ему сказала. Делано уверенным голосом успокоила: у меня всё хорошо. Позвонила любимой подружке Вале, она будто почувствовала недоброе: «Что случилось?» Я бодренько отрапортовала, попросила помянуть маму. Валька – молодец, у неё самой в прошлом году что-то вырезали из сиськи. Всё образуется, говорит, это ерунда. Конечно, ерунда.

Пеку блины. Сегодня день рождения мамы моей, Розы Ивановны. Пришел Ванюшка (так она его называла). Принёс красивые оранжевые розы. Розы для Розы? Нет, говорит, для тебя. Он постоянно дарит мне цветы, мой сын. Господи, спасибо за то, что Ты дал мне его! Совсем взрослый, мужчина уже.

12/09/09

Почему-то вспомнила хлопок 1982 года (мы так и говорили: едем на хлопок, а не на сбор хлопка), холодный бетонный гараж или склад, приспособленный под жильё для студентов-хлопкоробов. Нары в два этажа. По-моему, только филологи жили вперемешку – девчонки и ребята. Разделяли нас тряпочные перегородки, весьма не надёжные для любителей ночной романтики – случалось развязывались и падали в самый неподходящий момент. В каждом отсеке человек по пять-шесть, свечки, фитильки. Матрацы утром сворачивались, и постель превращалась в стол. Стелили клеёнку, доставали припасы – у кого что имелось. После поездки в Ташкент или получения посылок – пировали. Когда все домашние вкусности были съедены, держались на государственных харчах. Ох, и кашеварила наша Олеся! Макароны, картошка. Воду сливали, в макароны добавляли кусочек масла, ложку майонеза, что осталось, пытаясь придать этому вареву хотя бы приблизительный вкус еды. Мясо каким-то фантастическим образом исчезало из нашего рациона, хотя, справедливости ради, нужно сказать, то жилка, то косточка иногда залетали в наши миски. Потом долговязый, всегда улыбающийся чайханщик-Моня, в перепачканном золой чапане (ватный стеганый халат), поил нас чаем, частенько попахивавшем соляркой. Ну, что делать, если сырые дровишки не горят! Дежурные убирали со «стола», мыли в лотках или под краном посуду хозяйственным мылом, чтобы отмыть масло. Потом наступало время «досуга». Мальчишек на филфаке было мало, но так уж повелось, что каждый вечер нас активно развлекали историки, философы, юристы. Не было ни одной конурки, куда бы не захаживали гости. При свете коптилки или свечечки пели песни, рассказывали анекдоты, хохотали, флиртовали, разумеется. Кто-то влюблялся, выяснял отношения, а кто-то просто пьянствовал. Наша кучка вела умеренный образ жизни – всего помаленьку. Это был наш последний хло?пок и мы все очень сблизились. Устраивали капустники, даже сообразили постановку «Любовь Яровая в условиях сбора урожая»». Наши отличницы-умницы – Ленка Кирьянова, Ира Чудновская, моя любимая Ирка Шигина – написали сценарий в стиле античной драмы, с хором. Из фартуков, в которые собирали хлопок, соорудили костюмы. Премьера прошла с аншлагом. «Здоро?во, командир! Здоро?во, атаман!», – стало приколом сезона.

В один из холодных ноябрьских вечеров, когда, отужинав и согревшись после работы, все собирались заниматься своими делами, в барак пришёл наш декан и кто-то из университетских партийных боссов. Они переходили от одной компании к другой, просили выключить магнитофоны, убрать гитары, соблюдать спокойствие и тишину. Умер Брежнев.

Для меня это стало потрясением. Несмотря на анекдоты, которые мы рассказывали о нём, голодуху (как теперь говорят про то время), которую мы не очень-то ощущали, Брежнев осознавался чем-то вроде стены. По крайней мере, на моей памяти это был первый почивший Генсек. Кто-то смеялся втихаря, а мне сделалось страшновато: что же теперь будет? А было то, что было. Генсеки стали умирать быстрее, чем их успевали запоминать. Андропов устраивал рейды в кинотеатры, вылавливал прогульщиков в очередях и парикмахерских. Некоторым даже показалось, что он действительно наведёт порядок, но, видимо, переусердствовал, здоровья не хватило. Пришел Черненко, что-то прошамкал и – туда же. Потом Горбачев всё ускорял и перестраивал, попутно боролся с пьянством, вырубил столько садов и виноградников – страшно подумать. Но основной массе было по фигу: у них там, наверху, своя жизнь, у народа – своя. Это был первый советский политический сериал. Чёрно-белое кино. Смотрели с любопытством, гадали, кто следующий. Больше думали о хлебе насущном – с продуктами была напряжёнка. Масло сливочное или сыр (всегда одного сорта) можно было купить только в Ташкенте. Я возила добытое домой, в посёлок: там о таких деликатесах давно забыли. От нас ничего никогда не зависело. Страна куда-то катилась.

14/09/09

Сегодня день рождения Ольги, моей студенческой подружки. Одна блондинка, другая – с длинными тёмными косами: нас только вдвоём и воспринимали. Два весёлых гуся. Мы жили в одной комнате, часто ездили к её бабушке и дедушке в Чорвак – посёлок энергетиков. В те годы там жили в основном русскоязычные (а вот слова такого тогда ещё не употребляли). Снег в Ташкенте выпадал ненадолго – всё больше слякоть. Чтобы не сидеть в общаге по выходным – голодно и скучно, мы уезжали в субботу или в пятницу вечером. На электричке (подешевле) или на автобусах с пересадками добирались до Чорвака уже затемно. Добежать от станции до дома нужно было как можно быстрее, потому что в горах зима хозяйничала по-серьёзному. Сугробы, заледеневшие тротуары, местами раскатанные детворой. Снег скрипел под ногами, за десять минут сосульки намерзали под носом и ресницы покрывались инеем. Наши пальтишки и сапоги явно не были рассчитаны на такой холод – пробирало до косточек. А в чёрном небе дрожали звёзды величиной с ладонь.

Ну, наконец, мы дома. Ныряем в тепло. Душистый чай – малина и смородина, душица и чабрец, и Бог знает что ещё. Разомлевшие и раскрасневшиеся, недолго рассказываем старикам о своём житье-бытье, потом облачаемся в бабулины ночнушки – и скорее спать. Глаза слипаются, проваливаемся в огромные пуховые подушки и перину. Окна выходят на солнечную сторону – утром комната буквально светится. Солнечные зайчики как сумасшедшие скачут по стенам, по столу, по нашим лицам, один примостился у Ольги на щеке. Но мы уже не спим, а просто лежим с закрытыми глазами, досматривая последние видения. Что-то тревожит, отгоняет остатки сна, щекочет нос. Комната наполняется ароматом бабушкиных пирогов – с рисом и яйцами, с грибами и картошкой, на дрожжах и молоке. Когда успела?

– Тесто-то на ночь ставила, и раненько вот навертела. Вставайте, девки, а то всё простынет. Тебе, Миша, чайку-то подлить? (Это деду).

– Нюша, сахарна косточка, мне бы наливочки. Не ругайся, воскресенье сегодня, и девчонки вон приехали.

Дедушка, маленький, хрупенький, лицо покрыто морщинками. После вишневой наливочки – сладкой, густой – берёт в руки гармошечку и тихонько выводит что-то жалобное. Мы уплетаем за обе щёки. Бабушка Анна, статная, красивая, довольна, что угодила, подкладывает кусочки побольше.

Таких пирогов я больше никогда в жизни не ела. Вот ведь не говорили старики, что любят внуков своих, но голубили так, что этой любви с лихвой хватало и нам, Ольгиным подружкам. Бабушки с дедом давно уж нет, а их тепло и доброту до сих пор чувствую. Спасибо вам, дед Миша и бабуля Аня.

Так случилось, что много лет назад, именно 14 сентября мне делали повторную операцию и практически вытаскивали с того света. Ольга потом рассказывала, что в этот день она крестила дочь, маленькую Анютку, и крестной называли меня. Сама-то я молиться в ту пору не могла, да и не умела, а вот Бог, видимо, услышал и помог мне выкарабкаться. Так что это и мой день рождения в некотором смысле.

14 сентября ещё и день, когда мы с Джоном поженились. Он поздравил меня заранее, подарил тончайший шёлковый шарф, написал очень трогательные слова. Забавно, я накануне заходила в Хародс, смотрела платки, шарфы на случай, если мои красивые волосы решат покинуть мою глупую голову. Повертела в руках, примерила, посмотрела на цены – на том и расстались. А вечером – такая красота от мужа. Мысли, что ли, прочёл? По дороге домой проехала лишнюю станцию, чтобы купить цветы, но тех, каких хотелось, не оказалось. В тот же вечер Ваня подарил мне роскошный букет. Исполнение желаний. Весь день мой муж был так нежен и ласков, шутил. Вечером ушёл на встречу с братьями – так уж совпало. Я не в обиде. Ему тоже нужно отдыхать от навалившихся на него проблем. Отпразднуем завтра.

15/09/09

А назавтра весь день лил дождь. Я сказала Джону, что предпочла бы сходить в театр, а не одуревать от еды в ресторане. Думала, что ливень расстроит планы. Но он вдруг замер на какое-то время, мы успели доехать до города, купить билеты на «Грязные танцы», и дождь зарядил с таким ожесточением, как будто пытался всех разогнать. Но люди упорно продолжали движение, прикрываясь зонтами, пряча головы в капюшоны. Времени до спектакля было много, мы шагали по Риджент-стрит, изредка забегая в магазины – обсохнуть. Следующая остановка – ресторанчик в Чайна-таун. Хрустящая утка с белым вином – вкуснятина. Какие хорошие слова написал мне Джон в поздравительной открытке, а вот чтобы живьём тост или пожелание – ну, очень не получается. Терпеть не могу этот их Cheers! Как собаке «Фас!» или «Вперед!»

Дождь молотил без остановки. Промокшие до нитки прибежали в театр. В зале холодина, мюзикл так себе. Ни актёрской игры, ни голосов. Да и танцы, я ожидала, будут покруче. Хотя в рамках этого жанра не очень-то разыграешься. Интересно решили с декорациями. Слайды: лес, поле, море накладывались на минимум предметов на сцене, и актёры существовали среди них. Это, видимо, и есть эффект присутствия. А исполнитель главной роли в одноименном фильме – Патрик Суэйзи – сегодня умер. Минута молчания.

17/09/09

Утром Стивен не пошел в школу. Потрогала лоб – всё в порядке. Попросил градусник. Позже принес мне его – 39,5! Градусник мокрый.

– Стивен! Да ты скорее мёртв, чем жив. Давай-ка ещё раз. 36,6.

Самому смешно. Видимо, пытался горячей водой догнать до 99? по Фаренгейту.

18/09/09

Сегодня приехала Света из Веймута. Ходили к спиритам. Они здесь абсолютно легальны – «транслируют» с того света, входят в транс, рассказывают о твоих умерших родственниках, передают их сообщения. Лысый дядька сказал, что мама обняла меня, добавил, что умерла она во сне: закрыла глаза, заснула, открыла и увидела свою маму. Ей там хорошо. Чтобы я не винила себя, поскольку сделала всё, что могла. Что я очень на неё похожа. И она знает, что мой брак не назовёшь счастливым: «Как ни зайду, всё ругаются». Меня ждёт большая любовь. Я давно знаю этого человека, и мне предстоит принять решение. У меня будет работа, нужно окончить какие-то психологические курсы. Работа связана с преподаванием, но это не школа. Отец просит прощения. Бабушка с палочкой (Галя?), молодой парень (Володя?), мама – все говорят, что меня не ждут. Сын работает в кейтеринге, но это временно, потом будет работать на себя. Проблемы надо решать step by step. Мой какой-то дед или прадед обнаружится в Бостоне. Джон в Америке, мне нужно было лететь с ним. Я должна верить врачам, но нетрадиционную медицину не исключать. Надо молиться. Какой-то усатый обожатель рисуется рядом (Макс, что ли?). Видит меня у моря с собакой. Море даёт мне силу.

Ну, что же, хорошо. Спасение утопающих… Мне со Светланой всегда хорошо и просто. Не нужно выпендриваться, что-то из себя изображать. Идём, болтаем, жмуримся от солнышка. Вдруг в голову приходит такая странная идея:

– А хорошо бы интернет или телефон провести на тот свет. Раз люди подключаются к спиритам, передают информацию, значит, можно это дело как-то обустроить.

– Ну, мать, тебе крышу снесло! А как же спириты-то зарабатывать будут?

Светка – реалистка, хоть и ныряет под лёд. Она быстро кре?дит с дебетом свела и отвлекла меня от темы.

Встретились с Хенриком – этот здоровенный эстонец с прозрачными грустными глазами оказался очень разговорчивым и смешливым. Они со Светой подружились ещё в прошлом году на турнире «Пушкин в Британии». Хенрик читал смешные стихи о Пендыке, зал хохотал, но приза так и не дали. Он решил остаться в Англии. Работает где-то на кухне. Сейчас начал заниматься русской газетой. Он профессиональный журналист – хоть бы ему повезло. День пролетел быстро, пора возвращаться в действительность. Какой кайф говорить на своём языке, всё понимать с полуслова, смеяться, когда смешно.

20/09/09

Иван потерял работу. Причина – больше не нуждаются. Суки! Берут мыть посуду, а заставляют мести двор, чистить овощи, помогать поварам и официантам, печь хлеб. И это всё с 9 утра и до 12 ночи за 5,73 фунта. Кто бы говорил о дискриминации, о правах человека. Но поди докажи, что они не правы. Мне отказали из-за болезни, Ивана просто вышвырнули. Буржуи проклятые!

Ругаюсь. Значит, я в форме. Думаю: изменилось ли моё ощущение жизни? Говорят же, что люди с такими болячками радуются каждому дню. Я тоже радуюсь, но как-то гипотетически. С тех пор как прошёл противный привкус во рту, чувствую себя совершенно здоровой. Я здорова! Это не мантра. Это состояние.

21/09/09

Я плакала всю ночь, а у порога

переминался неуклюже дождь,

пила таблетки и молила Бога

не раскрывать мою святую ложь.

Они вдвоём меня оберегали —

Бог гладил руки мне:

Храню тебя, храню.

А дождик, невзирая на регалии,

читал стихи, придвинувшись к огню.

Острее одиночества сиротство,

отчётливее в шелесте теней

я поняла – по праву первородства

я следую за матерью моей.

Потом пошла танцевать в спортзал. В пятницу уже не смогу. Новые элементы совсем не получаются. Странно, моё тело запомнило какие-то движения, а голова не может запомнить, в каком порядке их исполнять. Страшно лезут волосы.