– Да брось, девчонкам такое нравится. Не притворяйся серой мышкой, Ева, ты совсем не такая. Я знаю, что заставил твое сердце биться чаще.
Он действительно заставил, но сердце учащенно билось от страха.
– Давай сюда свою куртку, упаришься.
Я отдала вещи и сняла обувь, нарочно показывая, как мне не хочется этого делать.
– Где Аглая? – спросила я, глядя на Адама из-под лба и мысленно проклиная девушку.
Во рту и горле пересохло, отчего сглатывать то малое количество слюны было больно.
– На кухне, с остальными. Развлекается, – мрачно добавил парень. – Позвать?
– Не нужно.
Аглая сама пришла ко мне буквально через минуту.
– Ну, что? Как он? – в ее глазах было что-то острое, заговорщицкое.
– Этот мудак? Отвратительный! – слова проскакивали отдельными звуками, очень хотелось пить.
А еще больше хотелось вернуться домой и уже никогда больше сюда не возвращаться.
– Я так понимаю, тебе не понравилось, – озадаченно констатировала девушка, но улыбка все равно не покидала ее лица.
– А с каких пор насилие должно нравится? Куда ты вообще меня привела? Что здесь происходит?
– Вы не поцеловались?
– Ты знала об этом?! – срывающимся на петухи голосом закричала я.
– Тише-тише, пойдем, посвятим тебя. Это стандартное приветствие. Мы – молодежь этого города и сами задаем правила. Хозяин дома целуется с гостями, – не девушка, а бес ходячий.
Мне нельзя найти слов, чтобы описать, как мне все это не нравилось и как мне хотелось поскорее вернуться домой. Будь я немного смелее, возможно, мое «нет» имело бы значение. Но сейчас всем все равно, потому что за моими словами не стоит ничего, кроме страха и неуверенности в себе.
И еще не нашлось человека, которому бы хватило сил и совести не пользоваться моей слабостью.
Как же я удивилась, когда в гостиной не увидела никого, кроме Вероники и Адама.
Но ведь утром говорили что-то о посвящении и знакомстве со всеми… и где же тогда все?..
Стало не по себе.
Аглая тут же ответила на мой немой вопрос:
– Мы будем только вчетвером, просто подумали, что если мы скажем тебе о «посвящении» в весь класс, то ты с большей вероятностью согласишься. Остальные здесь не нужны. Они пропали из жизни минимум на час, я дала им грибного порошка, это местная «пушка»! – от блеска в глазах Аглаи у меня закружилась голова. – У нас, понимаешь ли, своя собственная каста уже из четырех человек в этом городе. Имеешь полное право считать себя особенной.
Ага, по-особенному загнанной в угол с собственного же позволения.
– Пожалуйста, – прошептала я.
В эту же секунду ко мне подошла Вероника и обняла меня. От нее чувствовалось что-то невообразимо легкое и светлое, и я обняла в ответ ее хрупкие, как птичьи косточки, плечи.
– Все будет хорошо, – прошептала девушка. – Не волнуйся.
Я ничего не понимала. Все казалось настолько несвязным, что мне уже бы скорее поверилось, что все это сон, а не реальность.
– Может кто–нибудь сказать, зачем я здесь? – я спросила так тихо, скорее сама себя, что даже не было слышно.
Горло судорожно сжалось, но я все еще находила откуда–то силы, чтобы не заплакать.
Удивительно.
Вероника мягко положила свою маленькую ручку мне на талию и подтолкнула к большому креслу.
Как по указанию, все остальные тоже сели. Адам сел в кресло напротив, а девушки устроились на диване.
Мне казалось, что я уже ничего не слышу и не чувствую, кроме биения собственного сердца. Оно так трепыхалось в груди, что меня затошнило.
– Да что ты как маленькая, честное слово. Как на казнь пришла, – усмехнулся Адам и достал из-под журнального столика бутылку коньяка. – Никто здесь не причинит тебе вреда.
Когда оттуда же парень достал и четыре широких стакана, я тут же возразила, что мне не нужно.
– Как раз и нужно. Эй, мы здесь, чтобы расслабиться. Мамы боишься? – то, что он мне говорил, и то, что было у него на лице, никак не вязалось вместе.
Я посмотрела юноше в глаза и вдруг поняла, что они у него добрые.
Как они могут быть такими добрыми?
То, что он из себя строит всего лишь притворство. По крайней мере, я надеялась, что это не самовнушение, что это мне не причудилось. Иначе с паникой мне не справиться.
– Адам, не дави на нее, ладно? – в милой, даже отчасти детской манере, попросила Вероника и нежно улыбнулась.
Интересно, а есть ли у него какие-нибудь чувства к ней? Если нет, то это грустно.
Мне почему–то от этого грустно…
– Я бы лучше покурила, – я нахмурилась и бросила мрачный взгляд на стакан с темной жидкостью.
Адам оживился, и через несколько секунд у моего лица уже была сигарета, которую он старательно прикуривал от своей.
Я смотрела в его темные глаза, в зрачках которых отражались красные искорки. Выражение лица, я бы сказала, было нахальным, а вот взгляд, опять же, полон печали.
Либо так, либо я вообще не умею читать людей.
– Спасибо, – кивнула я, когда он отпрянул от меня и поднялся на ноги, чтобы вернуться в свое кресло.
– Не думала, что ты куришь, – Аглая самодовольно улыбалась. – Выглядишь, как пай–девочка. Я думала, что мы с Адамом во все тяжкие, а ты с Никой так, нюхать будешь.
Девушка рассмеялась.
– Никотин и спирт пагубно влияют на кожу. Я не хочу стареть. По крайней мере, слишком рано, – говоря почти по слогам, как будто объясняя что-то ребенку, видимо уже не в первый раз объяснила блондинка.
И, говоря это, она выпила половину содержимого своего стакана.
Как будто алкоголь сделает ее моложе, а пассивное курение прибавит здоровья.
– Да брось, – рассмеялась Аглая, глядя на подругу, – ни старости, ни смерти не существует. По крайней мере я – точно не умру!
Девушка рассмеялась, но как-то настолько искусственно, что я поежилась.
Я сделала первую затяжку, подержала дым в себе и колечками выпустила наружу, совсем не думая о том, что все на меня смотрят.
– Лично я вообще не собираюсь доживать до старости, – сказала я, глядя на дым и снова затянулась.
На некоторое время повисло молчание и трое друзей обменялись долгими взглядами.
– Ладно, на самом деле ты здесь не просто так, – Аглая вдруг перестала улыбаться, а мне стало не по себе.
Я затянулась еще раз, и как раз в это время Адам подал мне пепельницу.
Все происходящее с каждой минутой все больше походило на сон.
Вместе с пепельницей Адам оставил мне и пачку сигарет. Приятный подарок, тут не поспоришь. Я положила сигареты в задний карман джинс.
– Ну так зачем я здесь? – сигареты заметно расслабляли и во мне начинала проявляться более смелая и уверенная часть меня.
Часть меня из далекого прошлого.
– Ты когда–нибудь слышала что-то о Кассии? – парень смотрел на меня из-под опущенных ресниц и курил, не отходя от моего кресла.
– Убийца Цезаря, что ли? – мне хотелось усмехнуться, но губы только на долю секунды нервно дернулись вверх.
– Мы не о поэте, – вот и с лица Вероники исчезло милое услужливое выражение, изображающее поддержку, в которой я отчаянно нуждалась.
От Аглаи я ее уже и не ждала.
– Других, я, увы, не знаю, – я потушила сигарету, следующую решила не брать. – Простите мне мою необразованность.
– Ты бывала здесь прежде, Ева?
Я – нет, но вот…
– Здесь вырос мой отец, – пожала я плечами.
Потом он уехал учиться в город севернее отсюда, где познакомился с мамой, потом родилась я…
А потом он ушел к другой женщине. Так сказала мама.
– Он рассказывал тебе что-нибудь?
– Нет, он всегда избегал разговоров о своей юности, – и тут я поняла, что меня раздражают подобные вопросы точно так же, как папу раздражали любые вопросы о его прошлом.
Он даже о работе своей никогда ничего не рассказывал. Все, что мне было известно – папа работает в каком–то бизнес–центре проектировщиком систем видеонаблюдения.
Мне часто бывало интересно узнать, как и что именно он делает, насколько это сложно, но в ответ я получала только раздражение.
– А других родственников у тебя здесь не осталось? – подключилась Аглая.
– Боже, какие интересные разговоры. Давайте еще расспросим меня поподробнее о тех, кого уже нет в живых! Я даже не знаю их имен. Ну, кроме деда. И то – из-за папиного отчества.
Я вспомнила, как в школе нам задали «раскопать» поглубже корни своего семейного дерева. Мы с мамой выдумали имена и истории, только чтобы не трогать отца, потому что любые разговоры о его семье приводили его в ярость и ступор.
– А ты никогда не задумывалась о том, с какой целью ты попала в этот мир? Почему спустя столько лет вы с матерью переехали именно сюда? – Адам вернулся в кресло и покручивал в руке стакан, и я словила себя на мысли, что это выглядит сексуально.
На самом деле, я старалась не думать о том, за что мне такое «возвращение к истокам».
– Нет никакой цели. Мы приходим, чтобы всю жизнь страдать от одиночества и стать нужными только тогда, когда умрем. Я просто живу по стандартам и все. У меня нет целей и поэтому кто–то другой точно не навяжет мне свое видение моей судьбы.
– Интересно, – Адам отпил со своего стакана и резко встал, оставив его на столике.
Он подошел к книжной полке и достал оттуда какой–то старый переплет.
– Кассий? – спросила я, уже решив, что в начале разговора меня специально выставили глупой и сейчас покажут сборник стихов древнего поэта.
– Кассий, – как–то мрачно и сладко растягивая слоги согласился парень. – В сверхъестественное веришь?
– Думаю, это должно быть понятно уже по моему отношению к предназначению в жизни, – тихо ответила я.
– А если я скажу, что ты зря придерживаешься стороны скептицизма? – Адам казался каким–то возбужденным.
– Тогда я попрошу тебя рассказать хотя бы про один случай из твоей жизни, когда ты сталкивался со сверхъестественным, а после разнесу в пух и прах твои галлюцинации. Знаешь, мозг умеет делать много странных штук с нами.
К сожалению, о галлюцинациях я знала не понаслышке, зачастую меня преследовали в основном слуховые, особенно, когда я оставалась наедине с собой. Это началось почти сразу же, как ушел отец, мне постоянно мерещились его шаги, звук открывающейся замочной скважины и даже шелест бумаг в его кабинете.
– Тише ты, тише. Я все это знаю, отмахнулся от моего скептицизма Адам. – Просто есть люди, которым доступно больше, чем другим. Мы на многое закрываем глаза, многого не желаем видеть, тем самым ограничивая себя и свои возможности.
– У вас тут типа тайный круг оккультистов? – рассмеялась я и взяла свой стакан с коньяком, сделала пару глотков.
Не так уж и мерзко, как могло бы быть.
Потом я поняла, что сделала это только потому, что мне показалось, что я задела чувства Адама и хотела, чтобы он снова улыбнулся.
Но он не улыбнулся.
Я сделала еще два больших глотка и почувствовала, как в голове постепенно полегчало, собралось в одной точке и начало кружиться, а рот и глотка горели обжигающим горьким теплом. Глаза начали слезиться.
Мир стал ярче и веселее.
