– А мы как же? – насупился старый друг. – Нас – на растерзание Кромки и болотникам? Так, богатырь Черномора?
– Что такое говоришь, Верхуслав Ратиславович? – в тон ему возмутился Лис. – Стены – крепкие, хоть и старые. Никто сей градец взять не сможет. За такими стенами и полсотни отроков – с любым ворогом сладят, ежель только не большая орда.
– А ежель орда болотная придет? – не сдался посадник. – Да еще и с нежитью? Им и сговариваться не нужно – почитай все там родичи друг дружке.
– Ежель орда придет – то и я не смогу помочь, – отмахнул рукой боярин. – Все ляжем, коль дружина с Полоцка не приспеет. Только мне теперь умирать нельзя, покудова дщерь не обороню. Ехать мне надо, понимаешь?
– Не береди душу свою, боярин, – посадник приобнял за крутые плечи Лисослава. – Понимаю, но и ты меня пойми и услышь – ничего твоим сейчас не грозит. Там же, в Турове сейчас – тьма-тьмущая ратных?! Кто туда сунется? Вольгу столько людишек – и не собрать, поди. Нам крепкий муж нужен не в пример поболее сейчас чем в Турове. Как я на волколаков – и с соплястыми отроками? Они такого ворога, в жизни не видывали.
– Пути богов смертным непонятны, богатырь, – пророкотал Зояр. – А ты – богатырь Черномора. Тебе против нечистого само провидение сюда привело.
Боярин злобно зыркнул на говорящего.
– Молчи, жрец. Ты – лучше помалкивай, покудова не спросят.
Зояр кивнул и ушел в мрачную тень угла.
– Его не слухай, – Верхуслав махнул на жреца рукой, – … мне помоги! Не сдюжим ведь супротив растущей силы Зверя. Тут ведь тоже людей немало живет. И все – с семьями и детьми.
– А ну как он в Туров рванет?
– Он не там – тут обосновался, – повысил голос Вех – его глаза метнули молнии, и только тут боярин заметил как старый друг измучен и спал с лица. Тот, словно устыдившись своей вспышки, тут же смягчился.
– Помоги, Лис! Потеряет ныне полоцкий князь и сей град – нежить опосля выколупывать отсель ой, как долго придется! Кроваво и долго.
– Что-то мне нехорошо, – признался Лис. – В голове ровно набат бьет. Мне надо подумать. Хоть до завтрего.
– А ты посиди тут, посиди, – посадник дружески стиснул плечи. – Подыши да успокойся. А я пока послушаю немцев – чего они тут?
– Волколака ко мне пусти токмо.
– Эт еще нахрена? – удивился Вех. – Сроду не видывал, чтоб ты с такой сволотой дружбу водил.
– Он тоже богатырь Черномора, – устало ответил десятник. И пожал плечами на вопросительный взгляд посадника.
Верхуслав Ратиславович скривился, словно куснул чего кислого, но спорить не стал.
***
К посаднику впустили рыцарей: всего двоих и разоруженных.
– Ну? – недружелюбно бросил посадник вошедшим. – С чем пожаловали?
Немцев недолюбливал Вех давно: с самой памятной битвы под Бугом, когда лучшую часть добычи на правом крыле рати, взятой с разгромленного северного войска Ярослава, Болеслав и Святополк отдали немцам. Хотя его, Верхуслава Ратиславовича, дружина здесь столкнулась с норегским хирдом и, проламывая стену щитов и копий, для своих, идущих следом – понесла значительные потери. Оттар, набычившийся у него за спиной – не любил немцев еще более – с той же битвы, правда по другой причине: как раз его десяток попал под копыта рыцарской конницы, и уцелел лишь чудом только сам Оттар.
– Я принял на себя рыцарский обет, и только в этих землях – могу его исполнить, – Рудольф фон Оуштоф набожно перекрестился. – Беды для моего рода начались здесь. Здесь мне следует их и закончить.
– И какая ж такая беда? – уточнил с подозрением посадник. – Не перекинется ль та беда на наш град?
– Это беда личная, – заверил знатного русса немец. – Она касается только меня и только моей семьи.
– Ну, чтож, – решил Вех. – Тогда говори, коли пришел.
– Я хочу заручиться поддержкой хозяина местных земель и организовать с божьей помощью в этих землях орден.
– Чего-о? Что это – орден? – не понял посадник.
– Это сообщество людей, объединенных одной целью.
– И какая же это цель така?
– Служить людям.
– Ишь, ты, – подивился Вех.
– Мой орден будет нещадно бороться с порождениями Тьмы в этих землях, охраняя людей. Я и мои люди, как те, что со мной есть, так и те, которые, смею надеяться, присоединяться к нам в этих землях – будем нещадно грызть посланцев Тьмы и преследовать, где бы они не прятались.
– Вот оно как? – произнес Верхуслав после некоторого раздумья. – Тоесть ты и твои люди желают пойти под мою руку? Верно, понимаю?
– Это было бы честью, но у нас другие цели, – вежливо отказал немец.
– Погоди-погоди. Было сказано «Я хочу заручиться поддержкой хозяина местных земель…», то есть князя нашего Брячислава полоцкого, а значит – меня, как его руки, здесь поставленного от его имени. А значит – в гридь, под мою руку. Аль в наймиты. По другому и не было никогда.
– А как союзник? – вновь вежливо улыбнулся фон Оуштоф. – Если доблестный барон Комышелога позволит – мы бы купили в городе или близ его землю, где можем построить замок – там будет жить наш орден. И наши мечи – послужат общему делу…
– Гривен – не дам, – пророкотал посадник на всякий случай, посуровев бровями.
– В этом нет необходимости, – заверил рыцарь. – Все расходы мы берем на себя. Уверяю тебя, доблестный барон Верхуслав – единственная наша цель – борьба с порождениями Тьмы. Мы будем, под знаменем нового ордена, изничтожать нежить в окрестностях города на благо людей и этих земель. Мы готовы пойти в бой с самыми лютыми порождениями Ада!
Он махнул рукой, и старый Удо, вытащил из сумы полотно, поделенное на четыре квадрата – черные и белые. На черных – были белые кресты, на белых – искусно вышитые черные собачьи морды.
– Коли на то будет такое разрешение и воля, – торжественно объявил фон Оуштоф, – …я желал бы создать орден Псов Господних, барон. Хоть нас сейчас всего пятеро, но ведь это только начало. Двое ранены в бою с некими последователями Зверя…
– Им будет оказана помощь лекарей с нашей стороны.
– Премного благодарен, – чуть поклонился фон Оуштоф. – Пусть вас это не смущает – каждый из нас, испытанный рыцарь, стоящий нескольких в бою. Каждый дал обет – послужить мечом и крестом против нежити, во славу господа нашего, Иисуса Христа.
– Похвально и своевременно, – оценил посадник. – Токмо у нас уже есть, выходит, такие, как говорите.
Он кивнул на Лисослава – волколака глава городца не удостоил своим вниманием. Боярин молчал, глубоко погруженный в свои думы, пока волколак не ткнул его локтем, заставив встрепенуться.
– Мне ведомо о них, – улыбнулся рыцарь. – Но разве мы можем помешать друг другу, в желании бороться с Тьмой? Или это как-то будет вредить кому-то?
– Вряд ли, друг мой, – кивнул Лисослав и встал со скамьи. – Однако ж вынужден предупредить: предателей или тайных ворогов, вредящих делу Черномора и богатырей – будем убивать нещадно.
– Что имеешь ввиду, добрый гер? – не понял немец. – Как наш орден может пойти на такое?
– Скажу проще, – кивнул боярин, – …мне нет дела до вашего неприятия к поганым и прочим нехристям, пусть то махамедского ли, иудейского ли толка, кои у вас, людей из неметчины – иногда в избытке имеются. Их на этих землях – бить нельзя, коли они не служат Тьме. Вообще тех, кто не служит Тьме, будь то ведьма, или, скажем, волколак – бить нельзя. С этим – ясно?
Рыцарь нахмурил брови, обдумывая услышанное.
– Не могу сказать, что со всем этим согласен, добрый сэр, – ответил он. – Вы ведь назвали созданий Тьмы – и с ними все ясно. Единственная возможность привести их к Свету – язык меча, о котором мы с вами так недавно говорили.
Лис спиной почувствовал, как позади него забеспокоился Лесобор, прислушиваясь к разговору.
– Ясно, – боярин улыбнулся. – Ясно, что за защитнички могут получиться под боком. Лис покачал головой. – С такими защитничками, подчас и врагов не надо – такого могут наворотить в наших землях.
– Поясните свои слова, гер, – голос рыцаря подернулся ледком.
– А что тут непонятного? – прищурился десятник. – Будете рубить тех, кто хоть капелюшечку для вас рожей не вышел? Так понимаю?
– А как иначе? – не понял фон Оуштоф. – Только так и можно спасти людей.
– А скажи-ка мне мил человек – как так вышло, что тебе пришлось дать клятву сию? – прищурился Лисослав, разглядывая его лицо Рудольфа. – Как докатился до жизни такой? Я ведь помню, кто ты есть – рыцарь из богатой семьи, со своим двором и дружиной. Какой тебе толк в этом?
– За грехи мои был покаран свыше проклятием род мой. Я в этих землях многое сотворил на службе у князя вашего.
– Ты повторяешься, друг мой. С тем же подходом грехов нахватал, ведь так? – уточнил боярин. – Кровь лил нещадно, в страстном желании понравиться Господу нашему, Иисусу Христу. И сейчас то же самое собираешься творить? На этих же землях? Не приходило в голову, что обильное кровопускание и проклятие – суть дело и последствия его?
Впервые благодушное лицо рыцаря, словно черной тучей накрыло:
– Я не делал ничего предосудительного! И не о том говорил.
– Может и не о том, – кивнул боярин. – Однако ж, заметь – не я теперь в грехах каюсь, и обеты даю, так ведь?
Это уже было похоже на оскорбление. Рыцарь зарычал, хапнул ручищей за пояс, где обычно висел его меч, да только оружие остались у отроков за дверью. «Резок. Святославу любы такие». Не было у Лиса к немцу враждебности, в отличие от вошедших дружинных, поднявших шум. Вон и Оттар хищно ощерился, как волк для прыжка.
– А ну тишина! – грозный бас посадника Веха, легко перекрыл, поднявшийся было, шум. – Вы в гостях у меня! Как смеете? Лис!
«Ишь, гордый какой?». Мгновение-другое боярин и рыцарь мерили друг друга грозными взглядами. Поединок! Насмерть с этим заносчивым! Сей же час. «Вот где можно будет дать волю рукам. Сеча – вот где его место!»
Усы боярина воинственно встопорщились, рука сама чесалась по мечу – давненько он не испытывал такого гнева! «С чего бы это? – пришла мысль, – В своих бедах невиновного винишь? Что бы сказал Святослав на такую выходку?» Стало стыдно.
– Прости, Верхуслав Ратиславович, – первым громко повинился богатырь Черномора. – Не желал вреда и урону чести твоей. И ты прости, рыцарь – урону чести семьи твоей не желал и не желаю.
И сел.
Рыцарь остался стоять. Он думал долго и тяжко – так что красивые, соболиные брови грозно сшибались в смертном поединке на переносице. Глухо, тяжело отмолвил:
– Твоя правда, боярин. Прости. Ради бога нашего Иисуса Христа – прости. То гордыня – злейший враг настоящего рыцаря. Она пускает корни в душу, коверкая помыслы чистые. Седьмой смертный грех.
– Бог простит, боярин, – великодушно кивнул Лис, пошевелив усами. Кажется, рыцарь был славным малым, а драка откладывалась, хоть и настрой был прескверный и зарубить кого-то – рука по-прежнему чесалась.
– Чертовы сопли, – проворчал второй присутствующий немец – Роллон, из дружины Рудольфа. – Язычников и дикарей – всех под корень надо – они погибель для доброго христианина, и раз он защищает, то…
– Еще одно слово, сер Роллон фон Тинтьяд – и я буду вынужден скрестить с вами свой меч, – оборвал его предводитель.
Коротышка удивленно посмотрел на предводителя. Впрочем, удивление у него быстро сменилось гневом.
– Я лишь хотел заметить… – налился кровью Роллон, но Оуштоф не дал ему закончить вновь.
– Это я вынужден вам напомнить – мы не в своей земле! Если вы решили забыть о клятве, долге чести перед всеми людьми, если у вас голова забита кровожадной до людей проповедью и вы желаете им нести свою веру только мечом – можете уходить прямо сейчас.
– Я вам не слуга, Рудольф, – ощерился черноволосый. – Я равен вам по сословию и имею право на свое мнение.
Два рыцаря мерили друг в друга злобными взглядами, и посадник вновь был вынужден призвать к порядку своих гостей.
– У кого есть какие-то сомнения о том, что это наша земля, земля предков, и на ней будут действовать наш Покон, – усы Лиса дрогнули недоброй усмешкой, когда он вперил тяжелый взгляд во второго рыцаря. Волна сдержанного гнева вновь стала подниматься из груди. – С тем готов хоть сейчас помериться мечами. Позор, да и только – препираться со своим боярином. Не любо? Выходи в поле – один на один, честь по чести – как любил Святослав.
–Утром, за чертой стен, – небрежно, как о каком-то пустяке, объявил черноволосый.
– Ты забываешься Роллон! – в гневе Рудольф оскалил ряд красивых белых зубов, вновь поднявшись со своего кресла. – Пока мы в походе – вы выбрали меня предводителем и клялись в том на кресте. Моя воля – казнить или миловать. Вы сами так заключили, когда я назвал вас братьями, равными себе. И теперь – ты смеешь угрожать другу господина, принявшего нас, под его же крышей? Позорить нас? Коли ты еще хоть заикнешься о бое с добрым гером Лисославом, или еще ком-то из присутствующих здесь, и, тем самым, вызовешь мое недовольство – клянусь святою девой Марией – я повешу тебя на первом же дереве, за воротами, как простого разбойника!
Лицо черноволосого грубияна пылало став из красного бардовым. Предупреждение прозвучало грозное – для человека благородного семейства таковое было немыслимым позором. Проняло и упрямца.
– Как пожелаешь, комтур. Тебе виднее.
– Раз все пришли к пониманию, – поспешил объявить посадник, прекращая возможные дальнейшие споры, – …приглашаю всех вечером на скромный ужин под своей крышей. Отроки покажут терем, где доблестные бояре могут расположиться и передохнуть с дороги.
Пир получился постным, хотя посадник не поскупился на еству и пиво для дорогих гостей – за свой стол он усадил боярина, и рыцарей. Все остальные довольствовались младшим столом – вядшему недовольству Лесобора он и там оказался в самом, почитай, конце. И потому, так как блюда с соленой капустой, котлы с разваренной кашей, сало и лук, сначала шли на господский стол, и лишь после – спускались ниже по столу, попадая в руки жреца, который, как выяснилось – тоже был не дурак поесть. Далее – на стол отроков, и только потом, к концу их стола – до оголодавшего и ворчавшего оборотня, и потому доходили почти пустыми.
Впрочем, к радости младшего стола, расторопные слуги вскоре внесли, пыхтя от натуги, огромное блюда с двумя запеченными в печи крупными карпами, фаршированными гречневой кашей. Ноздри присутствующих затрепетали, вдыхая дивные ароматы настоящей, богатырской еды. Следом за карпами кухарка, покраснев от напряжения, водрузила на стол громадный поднос с золотистыми карасями, запеченными в сметане, лопающихся хрустящей коркой от сочности. Рыбой Комышелог – всегда был богат, благодаря огромному озеру Камышинному, на котором он и стоял: даже в бедных домах рыба не переводилась, коли хозяева не ленились. Рыбой спасался и сейчас, находясь, фактически в полу осадном положении.
Карпы и караси выглядели такими вкусными, что о другом старший стол тут же позабыл и новые блюда с квашенной капустой, кашей с салом и грибы – теперь досталось младшему столу почти не тронутыми.
Отдав должное рыбе, и дав возможность гостям, как следует, наесться, посадник прямо поинтересовался целями рыцаря и его отряда. И тут даже Лесобор навострил уши.
– И как тогда решать – кто зло, а кто нет? – то вопрошал рыцарь, глава нового ордена у боярина. Так, будто их разговор, начатый при Верхуславе, и не прерывался. – Среди тех, кто мельче, чем Зверь, – уточнил Рудольф. – Как их отличать?
– Сердцем и умом.
– А ну как ошибешься?
– Все могут ошибиться. Нельзя убивать всех подряд, – мягко напомнил рыцарю Лис, – Каждая тварь Божья – жить хочет. А вот таких, как Зверь – милое дело.
Зояр поднялся со своего места, порылся в небольшой суме, что была при нем – вынул богатырский оберег. Тот самый, который трижды проклятый предатель рода человеческого Вольг – сбросил.
– Сейчас – узнаем – будет ли тебе от земли этой вспоможение, – продекламировал он, и надел на шею рыцаря оберег.
Ничего. Пустая, мертвая железка с выдавленными на ней картинками, болталась на могучей шее, никак не проявляя себя.
– Не хочет тебя, – заключил жрец, цокнув языком. – Не твой и не твое.
– Не будет подсказок свыше. Самому придется, – заключил Лис.
– Как?
– Как всем, – пожал плечами боярин. – Совесть должна подсказать. И человеколюбие.
