– Да, моя госпожа, похоже, что она очень высокого о себе мнения.
Мерием неодобрительно разглядывала Гизем, вольготно прогуливающуюся по комнате, однако что-то привлекло ее внимание, что-то за спиной у Хюррем.
– Что ты там увидела?
– Какая чудная картина…
Хюррем оглянулась и обомлела.
7
Хюррем встретилась глазами с женщиной, которая снилась ей иногда в кошмарных снах. Портрет ее, висевший в огромной сводчатой нише, был и незаметен с первого взгляда. Женщина стояла практически в полный рост, держа в одной руке изящный платочек, а другую положив на открытую книгу, она была прекрасна. Не так была устроена хасеки, чтобы не признать очевидного. Да, это правда, портрет кисти некоего Вечеллио Тициана, малоизвестного итальянского художника, ученика Джентиле и Джованни Беллини, на которого обратил внимание великий визирь Ибрагим, действительно давал почувствовать загадку и нежность, неуловимость и строгость, мастерски написанный, он притягивал взгляд и не отпускал. Живописец, похоже, и впрямь был талантлив, настолько искусно было прорисовано все вплоть до мелочей, неуловимые переходы от основного цвета к оттенкам и полутонам каким-то образом передавали живую игру глаз, выразительность взгляда и позы женщины. Чувствовалось, что она живет, любит, ненавидит, ревнует, дама была как живая.
Хюррем повидала немало творений живописцев в своей жизни, этот вид искусства был отнюдь не чужд ее восприимчивой ко всему прекрасному натуре. Военные трофеи включали в себя немало предметов искусства и культуры. Сулейман давно уже понял, что не только его друг Ибрагим интересуется такими вещами. Не один вечер они провели за обсуждением прочитанной книги или упражняясь в языках. Обмен впечатлений от картин, скульптур, прекрасной старинной посуды тоже разнообразил их досуг.
Но именно этот портрет вероломный визирь подарил султану неслучайно, да и что он делал просто так, и не от него ли она частично научилась этой тонкой игре. Женщина, которую Сулейман и в глаза никогда не видел, надолго заняла его мысли, а значит и ее мысли. Хюррем позаботилась о том, чтобы у нее была копия, прекрасно сделанная, скромным свиточком покоящаяся на дне одного из множества сундуков в покоях хасеки. Врага надо знать в лицо, и в данном случае в буквальном смысле этого слово. Уж сколько слухов ходило об этой женщине. Как ни прием, а нет-нет да и промелькнет у льстивых послов это ненавистное имя. И тут же замолкнув, они каждый раз пугливо оглядывались на Хюррем, за чьей беззаботной улыбкой скрывалось так много совсем других чувств. Она уже давно собрала всю возможную информацию об этой женщине, возможно, даже и не подозревающую, какие страсти разгорелись во дворце повелителя мира из-за ее прекрасного лика.
Джулия Гонзага, графиня Фонди, герцогиня Траетто, муза многих европейских поэтов и художников, в том числе и кардинала Ипполито Медичи, чьи стихи разнесли ее славу непревзойденной красавицы своего времени по всему свету – вот имя, что въелось в память Хюррем. Но сейчас, видя перед собой эту картину, у нее возникло какое-то странное чувство, будто и не везли ее несколько дней с завязанными глазами. Она не смогла бы объяснить даже себе, что не так. Одно было очевидно, откуда-то здесь в глуши перед ней опять появилось это изображение, случайностью это назвать было трудно.
Мерием подошла поближе, чтобы разглядеть портрет.
– Какая смешная одежда, моя госпожа, никогда не видела таких кафтанов. Прости меня Аллах за греховное любопытство!
– Причем здесь грех, Мерием!?
– Все эти портреты, не к добру, когда со стены смотрят чьи-то мертвые глаза….
– Боже! Что ты такое говоришь!
– Но ведь любой правоверный знает, что погибнет тот, чьи глаза не оживил Аллах. Если какой-то неверный нарисует человека, то беда падет на голову того, кто окажется на картине!..
– Ах, будет тебе, Мерьем. Не пугай меня. Ты позаботилась о моем отдыхе?
– Конечно, госпожа, прошу вас, преклоните голову. Вы так устали!
Хюррем действительно была без сил. Закатное солнце пробивалось малиновыми лучами сквозь неплотную занавесь, а она почувствовала непреодолимую тяжесть во всем теле. Хюррем уже плохо помнила, как Мерием раздела и уложила ее на свежезастеленную кровать под высоким балдахином в одной из комнат. Бессонница последних лет соединилась в ней с усталостью последних дней, она еще не до конца уснула и слышала вопрос, произнесенный голосом той женщины, Периде:
– Она уснула?
Мерием отвечала ей что-то. Сновидения уже уносили Хюррем в неведомую даль, она слышала чьи-то голоса, кажется опять своей служанки и еще кого-то, но сон это был или явь, уже не могла разобрать.
8
Проснувшись, Хюррем обнаружила, что находится в незнакомой комнате. Кровать была очень большая с балдахином. Белье из натурального шелка прекрасного качества в золотых тонах с изящной вышивкой, необыкновенно мягкая перина и множество подушек. Всё, к чему женщина уже давно привыкла, но неизвестно каким образом оказавшееся в этом странном доме. Стены покоев были задрапированы узорной тканью бирюзового цвета и декорированы резными деревянными панелями. Повсюду было множество картин, ковёр с длинным ворсом покрывал большую часть комнаты. Высокий потолок прятался за балками из темного дерева.
Хюррем подошла к окну и постаралась разглядеть местность, где она находилась. Как она ни старалась, но видны были лишь деревья, заполонившие всё пространство невероятно запущенного сада.
Чувствуя себя достаточно бодрой, она начала торопливо облачаться, одежда была в её сундуке тут же в комнате. Когда-то давным-давно Хюррем одевалась сама, и прекрасно справлялась с этим, сейчас же её платья и кафтаны сложного дизайна требовали услуг многочисленных служанок, заботливо облачающих хасеки в то, что она выберет. Понимая своё непростое положение и не желая поднимать шум, призвав Мерием, она постаралась выбрать максимально простую одежду.
Выйдя из покоев, Хюррем принялась искать выход. Она находилась на первом этаже и без труда нашла входную дверь, которая оказалась закрытой. Вернувшись в спальню и выглянув из окон, султанша поняла, что фундамент строения достаточно высок. От окна до земли была высота не менее, чем в три её роста.
Не желая сдаваться, султанша решила более детально обследовать дом. В это время в комнате появилась Мерием.
– Моя госпожа, приветствую вас.
– А, вот и ты. Нам нужно выбираться отсюда как можно быстрее. Я не желаю ни минуты оставаться здесь! Пойдём же!
– Но мы не сможем сделать этого, моя госпожа, дверь заперта.
– Ни за что не поверю, что в таком большом доме только один выход!
– Так-то оно так, да только…
Хюррем, не дослушав, вышла в коридор, осматривая пространство. Было видно, что значительная часть дома остаётся вне их доступа.
Как и большинство домов людей с достатком, которые могли позволить себе выстроить его из камня, этот, по-видимому, разделялся на две половины, соединённые общим помещением. Одна часть дома была мужская, семалык, другая женская, гаремлык. Они оказались в меньшей половине помещения, включающей в себя несколько комнат и обширный холл. Чуть дальше можно было выйти в небольшой прекрасно оборудованный хаммам.
Обход по всему этому пространству Хюррем совершила вместе с Мерием, которая уже успела всё осмотреть до того, как султанша проснулась. Гизем тоже сочла нужным присутствовать при этом, важно сопровождая хасеки из комнаты в комнату.
– Султанша моя светлейшая, какой удивительный дом. Такой богатый, красивый, словно сераль.
– Этот господин… про которого сказала та женщина, Пирузе… по-видимому, совсем не бедствует, – сказала задумчиво Хюррем, заходя в общую комнату. Там они обнаружили ту самую Пирузе, сервирующую стол. Увидев их, она поклонилась Хюррем
– Доброе утро, султанша, завтрак скоро будет.
– Посмотрим…
Хюррем заинтересовалась, каким образом Пирузе приволокет так много еды и откуда, ведь кухни она нигде не заметила. И не удастся ли проскочить в дверь, если эта женщина доставит еду из-за стен дома.
Всё оказалось гораздо проще, Пирузе никуда не выходила, а большой закрытый поднос доставил один из отряда, в приоткрытую дверь было видно, что их там не менее десяти человек.
– Не нужно думать о побеге, госпожа, – заметила Пирузе,– за пределами дома полно охраны, дом окружён высоким каменным забором. Эта дверь – единственный выход на улицу, и она будет открываться лишь в присутствии воинов. Бежать отсюда невозможно и крайне опасно, вы должны оставаться здесь. Я обязана вас предупредить, чтобы вы не навредили самой себе.
Хюррем затрясло от гнева.
– Как вы смеете держать меня здесь… жалкие разбойники!
Периде уже выходила на улицу, не обращая внимания на протесты хасеки. В отчаянии Хюррем подбежала к окну, желая выдрать резную решётку. Она увидела, что деревянный узор повторяют металлические прутья, уходящие в стену и таким образом образующие ажурную решетку. Только сейчас она поняла, что каждое окно было невозможно открыть.
– Я оказалась в тюрьме!
9
Запечатанные окна стали последней каплей для женщины, нервы которой были и так на пределе вот уже много дней. Хюррем почувствовала невероятной силы панику, охватившую её, она уже не могла себя контролировать. Одно окно за другим султанша тщетно пыталась открыть, барабанила по резным узорам решетки.
– Госпожа моя, ваши благословенные руки, вы поранитесь, не приведи Аллах! – Мерием в отчаянии заламывала свои руки.
Рыдания душили Хюррем, вырываясь наружу, стол вместе со всеми блюдами полетел далеко в угол комнаты. Гизем, никак не ожидавшая этого, подпрыгнула на месте и сочла за лучшее ретироваться подальше. Однако, она не забыла прихватить с собой внушительный кусок перепёлки, приземлившийся недалеко от неё.
– Моя стройнейшая госпожа, как же ваш завтрак, вы очень слабы, исхудали вся, ай-ай-ай…
– Замолчи!
Хюррем металась из комнаты в комнату, пытаясь открыть окна, простукивая стены, расшвыривая всё вокруг, до тех пор, пока силы её окончательно не иссякли. Мерием подхватила её, когда госпожа без сил опустилась на пол посреди коридора.
– Я прошу вас, пойдёмте, вам нужно отдохнуть. Попейте хотя бы воды, моя госпожа…
Служанка проводила её до кровати.
– Оставь меня.
Хюррем впала в забытье, опустошенная и безвольная. Она оказалась так далеко от дома, ведь уже давно считала своим домом султанский дворец. Хоть и мечтали многие лишить её этого. Одно её неосторожное слово, и всё могло бы рухнуть для Хюррем.
Ей снился почему-то её жених, которого она считала давно умершим. А он взял и приехал, появился перед ней, как призрак. Он говорил ей во сне, как когда-то наяву, что не страшится смерти, а вот она страшилась, ей было, что терять. Сон перепутался с воспоминаниями, стал омутом памяти.
С появлением Луки каждую минуту стало казаться, будто уже идут за ней палачи, чтобы казнить её вместе с детьми. И никак он не желал понять этого, всё писал и писал тот портрет, что заказал султан Сулейман, а Хюррем уж и спать спокойно перестала, осунулась, заболела. Дошло до того, что стала кричать во сне по ночам, чем немало обеспокоила своих служанок, которые не понимали ее огромного страха. Однажды после очередного кошмара ей вызвали лекаршу. Та и сообщила, что у Хюррем будет ребенок. Именно в такой опасный период она узнала, что опять беременна, в четвертый раз. Вот уж дивились тогда калфы, что Хюррем льет горькие слезы вместо того, чтобы бежать к повелителю с радостной вестью. Не в добрый час узнала она о своём будущем ребёнке, Баязиде, но лишь бы не отразилось это на его судьбе.
Лука никак не исчезал из её жизни, даже когда умер, когда ей казалось, что уже всё позади, он вдруг опять появлялся, словно проклятие, никак не хотел отпустить её, тянул в омут. Следующий сон-воспоминание вернул ее во дворец Топкапы. Она шла длинными коридорами к валиде султан, досадуя, что опять её выставили глупой девчонкой, недалёкой и безграмотной. Хюррем и думать забыла о Луке. Ей хотелось признания и уважения, она просила помощи у матери падишаха в организации благотворительности, но та посмеялась над ней, а теперь вызвала к себе, верно, опять будет унижать.
– Валиде, вы меня звали…
– Подойди.
– Вы хотите поговорить про благотворительность? Если вы знали, каким будет ответ, то зачем велели написать письмо, чтобы посмеяться надо мной, чтобы напомнить мне, что я рабыня!?
Хюррем не могла сдержать обиду, как ни старалась. Она не заметила ярости в глазах собеседницы, считая, что та торжествует и празднует победу.
– Все неважно теперь уже… узнаёшь?
Мать Сулеймана держала в руках тетрадь, обернутую кожей, ничем не примечательную, но которую Хюррем узнала бы из тысячи.
– Ва… Валиде, я могу объяснить…
– Замолчи! Ты никак не сможешь объяснить этот позор, тебе конец, Хюррем, твоя жизнь у меня в руках, теперь тебе несдобровать!
Эта тетрадь Луки, в которой он делал записи на русском языке о своих чувствах к Хюррем, о султане, что забрал его любовь, и была тем наказанием, что преследовало её. А ведь мать султана была из Крыма и прекрасно знала русский язык. Это значит, она уже прочитала…
– Всё не так, как вы думаете.
– Молчи, я ожидала от тебя любой гнусности, но такого не могла даже представить, ты предала моего сына, изменила ему!
– Никогда!
Змей Ибрагим оставил дневник художника у себя, используя удобный момент. Он выждал время и пришел с этой вещью к султану, чтобы погубить ее, своего врага. События закружились водоворотом, люди и слова сменяли друг друга. Хюррем на мгновение показалось, что план Ибрагима сорвется. Однако тетрадь исчезла, словно призрак. Исчезла, чтобы сейчас появиться вновь и стать ее гибелью… В каком положении она оказалась, в глазах стояло марево, выхода не было. А валиде между тем говорила своей ненавистной невестке:
– Теперь слушай меня внимательно, Хюррем. Если эта тетрадь попадет в руки моего сына, конец придет не только тебе, но и моим обожаемым внукам, я даю шанс их спасти, потому что я их люблю, решать только тебе. Если ты хочешь спасти жизнь своих детей, ты немедленно отсюда уедешь, исчезнешь, и никто не будет знать, где ты находишься. Поедешь далеко. Ты либо уедешь, либо будешь приговорена к смерти и казнена вместе с детьми, тебе решать, говори, я жду твоего ответа!
– Валиде, вы ошибаетесь, прошу, будьте справедливы, я не совершила ничего дурного! – Хюррем отчаянно умоляла.
– Я прочла каждую строчку, Хюррем, и, что бы ты ни говорила, это ложь, ты согрешила!
– Нет, никогда, я могу поклясться даже своими детьми, я люблю повелителя и никогда не изменю ему, никогда!
– Что же это значит!? – валиде указала на тетрадь.
– С Лукой мы жили по соседству, дружили с детства, росли вместе. Татары налетели и убили мою семью, меня схватили и увезли, я думала, что он погиб… и вдруг, годы спустя, мы случайно встретились во дворце. Я была так взволнована, когда его увидела, просила оставить меня, даже золото предлагала, лишь бы он уехал, умоляла забыть меня. Я не изменница и могу поклясться, в моем сердце живёт лишь любовь к моему повелителю!
– Только ложь в твоих словах.
Все было напрасно. Хасеки оказалась в кольце, которое сжималось вокруг нее, словно узкий колодец. Бесполезно было бороться, Хюррем лишь растерянно повторяла:
– Валиде… валиде....
10
Она проснулась внезапно и резко. Какое-то время Хюррем понадобилось, чтобы осознать, что происходит. В комнате было темно, сквозь узорную решётку можно было разглядеть луну высоко в небе. Неизвестно, сколько проспала она после своего нервного срыва, но сейчас была ночь. Она лежала в кровати, заботливо переодетая Мерием в ночную одежду.
Постепенно до султанши стало доходить, почему, собственно её сон прервался. Кто-то или что-то тянуло её сорочку куда-то в сторону. При лунном свете она различила нечто небольшое и круглое, деловито тянувшее её неведомо куда. Нетрудно было догадаться, что это была Гизем. Хюррем хотела поймать проказницу, чтобы погладить, но кошка не далась. Она убежала к дверям и выжидательно села там, помахивая хвостиком и сверкая своими загадочными глазами. Опустив ноги в толстый ковёр, Хюррем прошла до двери. Как будто только и дождавшись этого, Гизем выскользнула за дверь. Это было даже забавно, и Хюррем, не задумываясь, вышла в коридор.
Пройдя до конца коридора, она заметила, что входная дверь была приоткрыта. Это было странно, и Хюррем осторожно стала подходить ближе, прихватив на всякий случай подсвечник потяжелее. Вскоре стали слышны и голоса. Разговаривали Периде и, как ни странно, Мерием.
– Скажи мне, кто он! – говорила Мерием.
– Говорю тебе, откуда мне знать.
– Но ты видела его, сама же сказала.
– Его лицо было закрыто.
– Он разговаривал с тобой?
– Сказал держать в порядке дом, а сад не трогать.
