– Да, – ответил он, перемещая с моей помощью тумбу в коридор. – Но сначала мы заняли квартиру мебелью, которая уже была у нас. Мама не решалась ее выбросить. А теперь… – он осекся, вытерев нос чистой стороной ладони. – В общем, теперь я это все вынесу.
– Я тебе помогу.
Мы по очереди вынесли разваливавшиеся части стола и тяжеленую угрюмую коричневую тумбу с облезлой позолотой на ручках. Мы не стали забрасывать все это в мусорный контейнер, решив оставить лежать рядом на случай, если кому-то это понадобится. Книги и одежду, сложенные в плотные пакеты, он оставил дома. Я сразу понял, что он хочет раздать их нуждающимся, и потому не стал расспрашивать.
– Где живут твои родственники? – спросил он из ванной под шум воды.
– Дом на РТС.
– Это напротив Ипподромной?
– Да… ты картошку жарить будешь? Или это для супа.
Я сидел на кухне и увидел пару неочищенных картофелин рядом с миской, где плавали уже очищенные. Арби мыл руки в ванной и отвечал оттуда:
– Я пожарить думал. Но мне без разницы. Если хочешь, сделаем суп.
– Мне тоже все равно, – я дочищал оставшиеся клубни, бросая кожуру в ведро.
Арби вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, наблюдая мной.
– Ты это у дяди привык наделать дел по дому, чтобы потом выйти без чувства вины?
Я удивленно уставился на него, осторожно указывая на него пальцем.
– Не говори мне, что сам делаешь так же.
– Тогда откуда, по-твоему, я знаю про этот психологический ход?
– Обалдеть, – засмеялся я. – Это поразительно.
– Только я – не дядя, – он взял миску с картошкой и стал нарезать ее на доске. – Так что можешь спокойно идти по своим делам.
– Ну, раз ты так много знаешь, то должен знать еще кое-что, – я пожал плечами. – Привычка – дело такое. Приобрести ты ее можешь где угодно, с кем угодно, и под влиянием чего угодно. А оставаться она с тобой будет и в других условиях.
– Значит, надо формировать новые.
Предупредив свою тетю, что я скоро приеду, я сел в такси и добрался до нужного дома. Меня встретила недовольная Лиана, и я вдруг понял, как сильно я по ней скучал. Все детство мы провели вместе, и о том, что мы не родные брат с сестрой, мы узнали достаточно поздно. Наших матерей мы воспринимали как общих, и если свою я называл «мама», то ее мама была для меня «хаз-мама», что можно перевести как «красивая мама». Подобные прозвища не являлись чем-то необычным для чеченцев, а напротив – встречались повсеместно. К человеку до конца жизни может прицепиться прозвище, которое он получил в детстве; или же ребенок – будь то племянник, сын или внук – как-то по-своему называет кого-то из старших, неосознанно увековечивая свой детский лепет среди родственников.
Отец Лианы умер еще до ее рождения, и потому наша родня, сильно сочувствуя, всегда помогала им. Их было всего двое, Асет и Лиана, мать и дочь, но за их спиной всегда стояли и будем стоять мы – сотня родственников, готовых подставить плечо.
С Лианой мы являлись практически родными братом с сестрой и по Шариату, так как будучи грудными малышами имели двух общих кормилиц. Мы родились в военное, тягостное время, а жизнь шла своим чередом. Болезни и прочие трудности не ждут, пока ты не обретешь положения, в котором тебе было бы легче с ними справиться. Так происходило, что Асет нужно было отлучаться от крохотной Лианы, чтобы залечить свои проблемы с сердцем, а случалось и так, что моей матери нужно было срочно отъезжать с отцом в Чечню. Таким образом мы с Лианой были молочными братом и сестрой, что практически приравнивает наше родство к единоутробному, а также мы были счастливыми обладателями двух матерей. Я очень любил своих тетю с сестрой.
– О, вот и явился главный олух и засранец этого города! – дружелюбно поздоровалась Лиана.
– Это ранит, – ответил я, приобняв ее.
– Хаз вукх хьо[29 - Хаз вукх хьо! – дословно «Ты красивый!» (чеч.), но зачастую употребляется саркастически, выражая недовольство.]! – показалась из-за коридора Асет, с приукрашенным недовольством на меня взирая. – Вспомнил своих ненхой[30 - Ненхой – родственники со стороны матери (чеч.)], неужели!
– Я сейчас возьму, развернусь, и уйду!
Мы обнялись с тетей.
– Ладно, сейчас ведь Рамадан, не будем жестить, – сказала Асет, успокоившись.
Асет была учителем русского языка по образованию и именно этим и занималась до войны. После тяжелых военных лет, которые для нее прошли особенно трагично, она вернулась сюда и занималась мебельным магазином, достигнув при этом действительно больших успехов. Не без небольшой помощи родни, она сумела устроить себе и дочке комфортную жизнь. Дом, в котором они жили, был редким для чеченской женщины случаем самостоятельной покупки, а не наследного владения, и я был безмерно рад за них.
– Голодный? – спрашивала она, уходя в кухню в своем развевающемся домашнем платье.
– А ты как думаешь? – шел я следом.
– А мы о тебе вообще не думаем. Или ты считаешь, что это только ты нас забыл, а мы тут сидим и плачемся по тебе? – язвила Лиана.
Гастрономический талант чеченских женщин был чем-то столь обыденным, что даже не вызывал особенного восхищения. «Если чеченка готовит невыносимо вкусно и много – значит, с ней и ее генами все нормально». Лиана корила меня за эту шутку, которую я считал безобидной.
Столы Асет, как и любой моей тети, были наполнены большим количеством разных блюд. Тут и три-четыре вида салатов: с гранатом, с грибами и грецкими орехами, с мясом и лимоном; котлеты из говядины, вареная баранина, чепалгаш, пироги с картошкой, пироги с мясом… все то, что не оставит равнодушным ни одного чеченца.
– Хаз-мам, это вообще кому столько всего? Вроде бы вы совсем недавно узнали, что я приеду.
– Ах ты негодяй! – засмеялась она, выкладывая галушки на тарелку из кастрюли. – Думаешь, ты единственный, к кому мы так готовимся? На! – она с чувством выставила мне дулю.
Я опешил, не понимая, обижаться мне или смеяться:
– Ты что, мать, берега попутала?
Они расхохотались, усаживаясь за стол и приглашая меня.
– Я тебе говорила, – Асет обращалась к дочери. – Слишком долго нам против него не устоять. Сколько там времени осталось?
– Через четыре минуты уже азан, – ответила Лиана.
Асет выставила по стакану воды и чашке фиников перед нами, и, как только наступило время вечернего намаза, мы совершили разговение финиками, а потом помолились. После молитвы мы вернулись за стол и принялись кушать и общаться.
– Как твои дела, Саид? Все хорошо? – спрашивала Асет.
– Да, слава Богу, все гладко.
– Поступил ты в свой институт? У твоего отца ведь там связи, насколько я знаю.
– Да, поступил.
– Подружился с кем-нибудь уже?
– Да! – перебила ее Лиана. – Еще как подружился. Мы же сами видели сегодня.
Я поднапрягся.
– В смысле – видели? – спросил я.
– А как еще мы узнали бы о том, что ты здесь, если не из интернета?
– Не понял… что это я делал в интернете?
– Там этот… Муслимови къант вар и[31 - Муслимови къант вар и? – «Он ведь сын Муслимова?» (чеч)]? – уточняла у Лианы Асет. – Ибряим бохш[32 - Ибряим бохш – «Ибрагимом звать» (чеч.)].
– Ибрагим? – я взвел брови. – Познакомился я с одним таким сегодня. Откуда вы его знаете?
– А кто его не знает? – удивилась моему вопросу Асет. – Он же этого племянник… Шамсуддина, да.
Все, что я знал о Шамсуддине Муслимове – это то, что он несметно богатый чеченский бизнесмен. А если ты чеченец и богач – ты обречен быть на устах почти всех своих земляков. Даже я, будучи человеком, не интересующимся такими вещами, все равно не раз слышал это имя и примерно представлял, кто это такой.
– Так вот, ты был на странице этого Ибрагима, – заключила Лиана.
– Что я делал на его странице? Он поведал всем своим подписчикам, что познакомился со мной?
– Нет, балда, ты просто в кадр попал. Он снимал, как вы там в футбол играли. Я когда твою бегающую красную морду увидела, чуть не сдохла. Мы сразу твоей маме нажаловались.
– Да, об этом я уже знаю. Спасибо, кстати.
– А ты как хотел? Всегда тебя спалим и нажалуемся, не переживай, – успокаивающе кивала Лиана.
Наевшись, хаз-мама ушла в другую комнату, чтобы прилечь, а мы с Лианой продолжали разговаривать.
– Как тебе в Грозном? Ты давно об этом мечтал, – тон Лианы изменился: она снова стала моим другом.
– Да просто невероятно. Все еще не осознаю до конца, что я тут живу.
– Ничего, еще немного времени пройдет и с паникой вернешься в свою Москву.
– Вот постоянно ты это говоришь, – улыбнулся я, запивая галушки бульоном. – Все вы так говорите. Но я не знаю, что вообще вас может не устраивать тут.
– Да ну тебя, мы миллион тысяч раз об этом говорили, ты все не унимаешься. Сам все поймешь.
– Лиана, я уже и не сосчитаю, сколько раз услышал это «сам все поймешь». Объясни, у вас тут какой-то кастинг есть? Или отбор? Скоро я проснусь где-то в лесу, где меня заставят пройти какой-то тест? Предупреди меня, чтобы я хоть готов был.
– Да лучше бы тест, знаешь. Нет, Саид, я триллион раз тебе все говорила, просто покопайся в своей башке.
Меня уже порядком утомили эти беспочвенные предостережения, которых я успел наслушаться от всех, с кем говорил. Одни говорили о том, что тут невозможно вести бизнес (будто бы они не знали, что бизнес и я – вещи несовместимые), кто-то говорил, что в мою личную жизнь будут лезть все, кому не лень (будто бы они не знали, что личная жизнь, отношения и я – вещи несовместимые), и говорили, что тут невозможно развиваться. Часто говорили про слухи, какое серьезное влияние они могут оказать на человека, какими они бывают разрушительными, жестокими и подлыми. Но, учитывая, что я не планировал привлекать к себе внимания, следовательно, и слухов обо мне не будет никаких. Кому может быть интересен парень, большую часть времени проводящий дома? У людей просто не будет повода обо мне говорить.
– Эй, пойдем пройдемся? Тут весело в Рамадан, – предложила Лиана.
– С удовольствием. Хаз-мама отпустит тебя?
Лиана сорвалась с места, добежав до комнаты Асет, и я услышал, как тетя отвечает ей:
– С Саидом? Хоть до Урус-Мартана.
Тут, на улице, состоящей из частных домов, как в Мичурино, была куда более привлекательная атмосфера. Из открытых настежь окон домов доносился смех и громкие веселые разговоры. Откуда-то слышался запах шашлыка, а из ворот дома, мимо которого мы проходили, выкатился крупный, но легкий мяч, а за ним свора маленьких ребятишек. А девушки с прижатыми к ушам телефонами, тихо и одухотворенно расхаживающие взад-вперед, как я понял, были атрибутом любой улицы Грозного. Пройдя каменную холмистую дорогу, мы вышли на городской асфальт и направились в сторону центра. Духота стояла страшная, потому Лиана предложила заскочить в продуктовый магазин сразу под улицей, чтобы взять ледяной воды.
– А куда ты хочешь дойти? – спросил я, пиная камешек.
– Можем до центра. Хочешь? – с надеждой попросила она.
Я поморщился.
– Нет. Но пойдем.
– Отлично!
– Эй! Я проявил вежливость, согласившись, а вот ты должна была отказаться.
– Ты раз в тысячелетие приезжаешь, мне больше не с кем ходить так поздно по улице, так что потерпишь! – воскликнула она.
Я сдался.
– Пойдем, я ведь не против, – я продолжал пинать камешек. – А что еще было видно на странице того Ибрагима? Он что-нибудь еще снимал?
– А что должно было быть?
– Да ничего особенного… просто день был суетный, как и вчера.
– И что это за суета такая?
– Сначала ответь, было там что-нибудь еще?
– Да нет, вроде.
– Ну, хорошо. Теперь я хотя бы знаю, что он не местный корреспондент. Не хотелось бы, чтобы сегодняшние события попали на камеру.
– Ибрагим? Нет, ты чего, это вообще не про него. У него и фотографий-то на своей страничке нет. Да и по странице никак не понятно, что это он. Он ведет ее якобы от лица своей тачки.
– Э-э-э, странно… – протянул я, неуклюже пнув камешек так, что он покатился на проезжую часть. – Подожди-ка! А что за машина?
– Ну эта… Турне?не[33 - Турне?не – «Космос» (чеч.)]которая.
– Турнене?! Это его тачка?!
– Да! – оживленно подтвердила Лиана. – Ты не знал?
– Да откуда мне знать, я особо не слежу за этими социальными сетями. Но мало кто не знает эту машину.
Турнене – это потрясающе красивый черный «Мерседес» с принтом звездного неба по всей его площади. Мне всегда казалось, что принты на автомобилях – лишнее, но этот был таким качественным, таким талантливым и уникальным, что вбивался в голову и вызывал восхищение. Стоило паре фотографий этого автомобиля появиться в интернете, как он тут же стал хитом. После этого появился профиль неизвестного автора, который выкладывал фотографии и видеозаписи этой машины в разных местах. Особенно сильно мне нравилось ее фото на фоне ночного неба где-то в горах. На той фотографии виднелся черный силуэт человека, сидящего на крыше автомобиля. Освещено все это было лишь естественным светом луны и выглядело просто сногсшибательно.
– Очуметь. То есть это его машина и его страница?
– Да.
– А ты-то откуда об этом знаешь?
