Александр Леонидович Кириллов "Закаленные бурей 3"

– Хм, получается, что так, но он все равно буржуйский прихвостень.

– Хорошо, а как человек, каков этот Колесников. Если попросить помочь или иные вопросы решить?

– Какой? Если совсем уж надо и попросишь, то может и отпустить. Денежкой без процентов помочь может.

– Так зачем же такого снимать?

– Так штрафует нещадно!

– Так нарушаете же!

Были и другие отзывы. Труженицы мануфактуры охотно делились накипевшим.

– Мастер цеха Петриков работниц фабрики за людей не считает, заставляет задерживаться, подставляет передовиков, чтобы те штрафы платили.

– А чего так?

– Есть у него любимчики, да кумушки, кто деньгами с ним делится. Вот им он приписывает то, что они не делали, а у честных работниц изделия бракует и отбирает. В день получки работниц поборами обкладывает, то на ремонт цеха, то на покраску станков. Но ничего не ремонтируется и не красится.

В разговор вступала другая работница.

– Сил нет работать по 12 часов. Дома дети, мужья, дела по хозяйству, а на этой фабрике вся жизнь проходит. Вы это пропишите в вашей газете, чтобы царь–батюшка узнал. Может быть, поможет.

– Согласен, тяжко вам работать. А против царя чего бунтуете?

– Так это нам того, программу действий дали!

– А кто же автор такой программы?

– Председатель нашего стачечного комитета, старший рабочий Матвей Митрохин, и пришлый, товарищ Обраменко. Тот настоящий революционер.

– Спасибо, барышни, будем разбираться. Ух, на всю страну распишем о ваших чаяниях.

Собирали информацию и на владельцев фабрик. По отзывам рабочих и служащих одни были вменяемыми хозяевами, другие – жадными самодурами. Выяснив первичную информацию по нашим будущим клиентам, я, Серж, Блондин, Джек, Таран во главе боевых групп шли на профилактическую беседу. В зависимости от собранных данных и первичных наблюдений, вырабатывался разный подход к построению беседы. Группа людей в штатском приходила домой в гости к фабрикантам, тыкая прислуге в нос жандармским удостоверением. Нас пропускали, мы встречались с фабрикантами, и начинался деловой разговор.

– Господин Чернышевич?

– Да, это я. Чем обязан посещению господ жандармов?

– Антон Владимирович, ваш завод является самым опасным объектом с точки зрения возможного восстания.

– Да, я это понимаю. Я обращался в полицию, чтобы навели порядок, но репрессии не помогли.

– Понимаете, времена дикого капитализма уходят в прошлое. Рабочий класс осознает себя людьми. А людям требуется более доброе, человеческое отношение. К тому же работа 12 часов, особенно, на тяжёлых участках – это натуральный садизм. Вы не находите? Встаньте сами к станку на несколько дней и попробуйте поработать по 12 часов.

– Вы смеётесь?

– Ничуть. Я предлагаю вам стать в числе первых прогрессивных промышленников, кто введёт девятичасовой рабочий день, включая перерыв, при той же зарплате. У вас будет спокойное предприятие, планово дающее продукцию. О вашем передовом опыте с помощью Петербургских газет узнает вся Россия. И ещё. Поощрите премией вашего мастера Колесникова, грамотный и ответственный специалист.

– Вы и это выяснили, поощрю. Но ведь рабочие получают зарплату за 12 часов, а вы предлагаете оставить им ту же зарплату, но за восемь часов.

– Это окупится более высокой производительностью труда и качеством продукции. Основной брак идёт или с утра в понедельник, когда у народа с бодуна детали двоятся, либо каждый день после 17.00-18.00 часов, когда накапливается усталость. Не вижу смысла в вечерней работе, если 50 процентов деталей бракуется и отправляется на переплавку, а скорость производства одной детали падает. К тому же, наша задача выбить почву у революционеров, сделав шаги к улучшению жизни рабочих «сверху», от вас фабрикантов.

– Вы ставите меня в тяжёлую ситуацию.

– Антон Владимирович, ваши сомнения – это стереотип мышления. Вы можете сделать рабочий день 16 часов, чтобы рабочие и ночь проводили в цеху – представляете, сколько они будут работать. Может быть, кто-то и не уволится при таком графике. Хотите, вводите три смены работы по 7 часов плюс перерыв, но не знаю, выгодно ли предприятию работать в ночь.

– Я подумаю.

– Думайте, считайте, поднимайте статистику выпуска деталей. На все думы вам две недели.

– Отчего же?

– Мне поставлена задача погасить волнения. Либо вы идёте навстречу мне, и мы побеждаем волнения вместе, либо вы, как провокатор и пособник революционеров, поедете в Сибирь. Император поручил мне исправить положение любой ценой.

– Ничего себе!

– Вы – разумный человек, поэтому мы ведём разумный диалог, и я раскрыл свой карт-бланш. Вы сами вскоре увидите, как у некоторых упёртых фабрикантов появятся большие проблемы, а кто-то отправится в увлекательное и бесплатное путешествие по нашему Северу.

– Хорошо, я проведу расчёты и дам вам ответ. Где вас найти?

– Через начальника полиции города.

Дома у владельца текстильной фабрики. Десять человек стояли, переминаясь с ноги на ногу, а один бил ногой по входной двери.

– Чего стучите, пошли отсюда, сейчас полицию вызову!

– Открывай, паскуда, полиция пришла. Читать умеешь, лапоть? Смотри на удостоверение!

– Господа, не узнал. Вы уж не шумите, один секунд, открываю.

Дверь открывалась, слуга сразу был положен на пол «мордой вниз». Семеро остались в холле, остальные поднялись на второй этаж в жилые комнаты. Навстречу вышел заспанный человек в халате.

– Ты хозяин дома?

– Я. Кто вы такие?

– Молчать, здесь вопросы задаю я! Ваша фамилия Овцедоев?

– Никак нет, Удоев я!

– Вахмистр, проверьте по спискам подлежащих отправке в тюрьму для следственных мероприятий, есть ли там Удоев?

– Зачем же в тюрьму, господин жандарм?

– Затем, господин Удоев, чтобы вы не сбежали за границу, пока мы будем работать, проверяя ваши революционные связи.

"Овцедоев есть, господин ротмистр, Удоев тоже есть, – вытянувшись по струнке, докладывал Потап, – куда его везти: в городскую тюрьму или сразу к нам на допрос в подвалы?"

Я хмурил брови, размышляя вслух, стоит ли его сразу катам отдать, чтобы его калёным железом прижгли, или он добровольно решит сотрудничать. От таких пикантных подробностей, мужик начинал потеть и суетиться.

– Господа, здесь явная ошибка. Я ответственно заявляю, что я – фабрикант, я – владелец фабрики, я – уважаемый человек!

Тут в разговор вступал здоровяк Серж: "Смотри, запел как! На тебя твои подельники столько компромата дали, что до Сибири ты не доедешь – за измену государству тебе расстрельная статья светит. Это я тебе, как жандарм, говорю".

– Что вы хотите, господа? Минуточку, покажите ваши документы!

– Изучайте!

Клиент брал документ, понимая, что он настоящий, и пытался прочитать его, держа вверх тормашками. Я переворачивал удостоверение в нормальное положение и тот с волнением читал.

– К-к-командир отряда специальных операций Отдельного корпуса жандармов Российской империи ротмистр Семёнов. Это произвол, господа, я буду жаловаться.

– Куда будете жаловаться? В местком, профком, стачком или самому губернатору? Ещё раз прочитайте название моей должности. Вы доигрались до того, что высочайшим повелением в губернии проводится специальная операция. Или вы к высочайшему повелению, как к туалетной бумаге относитесь? Эта операция находится на контроле самого императора всероссийского. Все виновные будут жестоко наказаны. А вы, господин Удоев, своими действиями спровоцировали бунт.

– Как я мог его спровоцировать? Я же пострадал от него, бунт против меня.

– На других фабриках в таком масштабе волнений нет. Вы действительно попадаете под статью «Измена Родине», так как ваши действия направлены на дестабилизацию обстановки в государстве. А я найду требуемые для суда факты.

– Мне нужен адвокат.

– Меня не интересует, что нужно вам. Мне нужно получить, и я получу от вас сведения о вашей подрывной деятельности: кто вас курирует, кто даёт инструкции, на чью спецслужбу вы работаете. Собирайтесь, поехали на допрос с пристрастием. Мне некогда с вами церемонится, у меня ещё клиентов полно.

– Дорогой, что здесь происходит?

– Вахмистр, убрать посторонних.

– Это я-то посторонняя?! Что вы себе позволяете, хам!

– Ваша супруга, Удоев?

– Да, позвольте представить, моя супруга Артемида Геракловна Удоева, в девичестве Брехунова.

– Собирайтесь, гражданка Брехунова. Думаю, что вы тоже много чего знаете.

– Куда собираться? Вы знаете, что мой отец предводитель дворянства города Метловска!

– Ещё раз рот без разрешения откроешь, поедешь в тюрьму с мешком на голове. А там к тебе и папа присоединится. Всё, штабс-ротмистр, берите этих шпионов и везите в камеру дознания, я так решил.

Вмешался Удоев: «Господин ротмистр, может, что-то можно сделать, как-то объясниться?»

– А вы не такой тупой, как о вас говорили ваши друзья из фабрикантов. Если мы договоримся, то я закрою глаза на всякие сплетни о вас, если нет – месячишко отдохнёте в кутузке с бомжами и ворами, пока мы будем проверять доносы на вас. Вы готовы сотрудничать?

– Я готов! И супруга готова, мы полностью готовы сотрудничать. Простите, а кто обо мне так говорил?

– Вам интересно? Извольте. Это господа Карамазовский, Трошкидзе и Цуциков. Все трое дали показания, где вы выглядите очень неприглядно. Я даже подумал, что встречу матерого заговорщика и вольтерьянца.

Отчего-то в голове всплыло это название революционно настроенных людей, начитавшихся Вольтера. Примерно так в 1937 фабриковались дела на любого человека. Никто из этих троих ничего о революционной деятельности Удоева не говорил, потому что её не было. Отозвались как о заносчивом, жадном и недалёком человеке, но это я и так видел по его стилю руководства фабрикой. Причём, наиболее точную характеристику многим бизнесменам города дал именно Чернышевич. Но эти трое были сволочными, зажравшимися властью дворянами. Моя задача была внести раскол в их дружные ряды, поэтому, даже если они ничего не говорили, то в беседе с каждым я называл фамилию неприятного мне бизнесмена, который якобы плохо отзывался о собеседнике. Тогда в ответ они вываливали на меня горы информации о нём и остальных жадных буржуях города. Мои ребята только успевали вести стенограммы этих откровений.

– Итак, супруги Удоевы, сейчас вы вспоминаете всё, что знаете о своих конкурентах-промышленниках и городском начальстве. Рассказывайте обо всех известных вам слухах и тайных делишках этих людей. Ваши откровения будут отправлены в столицу. Здесь никто о ваших показаниях не узнает – это я гарантирую. Далее, на вашей фабрике процветает кумовству и беспредел. Ознакомьтесь с краткой информацией по руководящим персоналиям и примите меры – все указанные в списке руководители должны быть сняты с должностей. С целью успокоения рабочих вы завтра же издаёте приказ о введении на фабрике восьмичасового рабочего дня с сохранением дневной зарплаты сотрудникам, количество штрафов надлежит уменьшить до трёх позиций – брак, пьянство и опоздания на работу. В противном случае у вас будут серьёзные проблемы. Гражданин Удоев, мой человек зайдёт за вашим произведением послезавтра. Прошу не жалеть врагов государя и Отечества – они вас не пожалеют.

Поездом прибыл штурмовой отряд: тачанки, спецодежда, пулемёты, для устрашения привезли даже огнемёт. Местному начальству и обывателям стало понятно, что прибыли люди посерьёзней армейцев. Ребята входили в курс дела и приступали выполнению задач.

Со студентами разговор был немного иным, всё решалось и проще, и сложнее. Ребята были молодыми, горячими, их манила романтика революции, пример старших товарищей и желание совершить подвиг. Прибывая в институт или училище, мы запирали курс в лекционной аудитории и начинали разговор.

– Товарищи студенты, объясните мне, пожалуйста, кто заставил вас включать в требования политические лозунги? Кому из вас лично мешает царь, правительство, градоначальник и так далее?

– А вы кто такие?

– Я – офицер жандармерии, занимаюсь тем, что отправляю нарушителей общественного порядка на каторгу. Вы – будущая интеллигенция: инженеры и мастера – люди умственного, высококвалифицированного труда – уважаемые коллегами и обществом граждане. Вам что, учиться царь мешает?

– Самодержавие подавляет волю народа.

– Подавляет, и что с того? Вот сбросили вы самодержавие, отправили царя в отставку. Дальше что? Кто, по-вашему, придёт к власти? Я думаю, что власть тут же подхватят люди, стоящие у её вершины. И чем они будут лучше царя? Читайте «Капитал» товарища Карла Маркса, там написан основной закон капитала. Он прост – это увеличение капитала любыми возможными способами. Так что царь сдерживает произвол буржуев, без него вообще никаких тормозов не останется. Как вы вообще видите светлое будущее?

– Мы сбросим всех эксплуататоров!

– А они захотят сбрасываться? Конечно, нет! Значит, они станут защищать себя. Это царь с вами нянькается, а капиталисты живо всех бунтовщиков на рудники отправят. И самое плохое, что может быть в государстве – это гражданская война. А что такое война на своей территории? Это упадок промышленности и сельского хозяйства. Как следствие – голод, безработица и нищета, толпы раненых и инвалидов, горы разлагающихся в полях и городах трупов, разные болезни типа тифа, холеры, дизентерии или чесотки. И ты, вместо бутерброда с колбаской, суп из плакатов с революционными лозунгами варить будешь, потому, как продуктов не станет: магазины закроются, крестьяне либо воевать уйдут, либо с зерном, да картошкой в лесах станут прятаться. А когда страна полностью в разруху провалится, добрые соседи свои куски урвать захотят. Желаете быть новой Индией или Африкой для стран-союзниц? Защищать-то страну некому будет и нечем – людей нет, оружия и патронов нет, продовольствия нет. Так что думайте. У вас есть возможность это узнать через несколько лет.

– Правду говорите, дядя, даже не думали об этом…

– Тогда прекращаете хулиганить и выходите на учёбу. Срок вам до завтра.

Конечно, вышли не все, особо активным нравилась такая боевая жизнь. Я не мудрил с уговорами активистов. В учебных учреждениях для выяснения фамилий заводил были опрошены все студенты. Несколько очень боевых студентов были арестованы дома и отконвоированы в городскую тюрьму. Затем я зачитал перед ними приговор, по которому они приговаривались к расстрелу за измену стране. Меня не поняли, начав качать права. Им набили морду, затем вывели во двор и поставили к стенке. Подошедшая расстрельная команда приготовилась привести приговор к исполнению. Раздался залп, многие попадали или обделались.

– Подъём, убитые герои, солдаты в воздух стреляли. Разойдись по домам. Предупреждаю, если ещё раз будете замечены в погромах – Сибирь будет настоящая. Это я вам гарантирую.

На следующий день это мероприятие было освещено в местной прессе, только подано, как воспитательная процедура над бандитами. А те корреспонденты, кто считал, что это самосуд и произвол жандармов, были собраны и вывезены за город. В лесу им выдали лопаты, которыми они выкопали братскую могилу, после чего были построены у её кромки. Серж, командующий операцией, процедил: «Я доходчиво объяснил, как буду расправляться с врагами государства? У кого будут претензии, тот совершенно случайно в эту яму упадёт».

– Да, господин полицейский, мы все поняли.

В итоге все клятвенно заверяли нас, что они ошибались в оценке ситуации.

Со мной встретился градоначальник города.

– Алексей Николаевич, вы уж больно круто берете с молодёжью.

– Солдаты штыками менее круто бунты подавляют?

– То солдаты, им положено.

Пообщавшись с эксплуататорами, пришла пора общаться с рабочим классом. Одетые в гражданское, дабы своим мундиром не компрометировать рабочих лидеров, я с двумя бойцами заглянул в гости к товарищу Митрохину, рабочему ветерану и председателю стачечного комитета металлообрабатывающего завода. Мужик сразу понял, кто к нему пришёл, поэтому выделываться не стал.

– Матвей Евсеевич, разговор будет простой или тяжёлый, всё зависит от вас.

– Не запугаешь.

– Ошибаешься, брат Матвей, запугать можно любого. Моя задача сейчас сгладить ситуацию, чтобы стороны пришли к соглашению. Работу с хозяевами ряда городских фабрик и заводов я провёл. Пришла пора поговорить с вами, рабочим классом.