– Нет! – воскликнула Аглая. – Я всегда была и буду честна с тобой.
– В таком случае, как это всё понимать, Аглая?
– Я была уверена, что дядя любит меня.
– Надеюсь теперь, когда всё выяснилось, вы отстанете от меня со своим завещанием? – спросил Афанасий Иванович. – Придёт время, и всё решится само собой. Других родственников у меня всё равно нет. Она – единственная.
– Это сейчас нет, – ответил Гаврила, – а что будет, когда вас не станет, никто не знает.
– Когда меня не станет, мне вообще всё равно, что будет.
Но Гаврила не хотел сдаваться.
– А как вы относитесь ко мне, Афанасий Иванович? Только честно.
– Честно?
– Да!
– С уважением. Ты напоминаешь мне лучших людей страны нашей.
– Что вы имеете в виду?
– А такой же смелый, прямой, открытый. Думаешь только о своей выгоде. Даже не скрываешь, что на Аглае женился не только потому, что любишь её, но и потому, что у неё богатый дядюшка имеется.
– Значит, я вам нравлюсь?
– Очень нравишься. Да и как ты можешь не нравиться? Такие, как ты, – гордость страны нашей.
– Если всё так, как говорите, почему бы вам всё своё имущество не завещать мне?
Афанасий Иванович немного подумал.
– А и в самом деле, – ответил он, – почему и нет. Оставлю всё тебе.
– Едем к юристам?
– А поехали.
– Вы серьёзно?
– Более чем. Но, откровенность за откровенность. Ты был со мною честен, хочу ответить тебе тем же. Я напишу завещание и ты станешь моим единственным наследником, а за это я хочу, чтобы и ты написал завещание.
– Я?
– Ты! В котором укажешь своим единственным наследником меня.
– Вас?
– Меня!
– Вы думаете, что я…
– Я ничего не думаю. Но в одном я уверен точно. Мне ещё жить долго и счастливо, а вот насчёт тебя я не знаю, что и думать.
– Мне всего 30 лет, Афанасий Иванович!
– Лермонтов не дожил до этого возраста. А если судить по Грибоедову, то… Сколько тебе осталось?
– Пять лет?
– Четыре, – уточнил Афанасий Иванович, – если быть точным. Вот и подумай. Из них разве что Пушкина можно назвать долгожителем.
– Афанасий Иванович, но Вы ведь, смею заметить, тоже не…
– Не вечен?
– Мягко говоря.
– Согласен. Но в моём случае, в качестве примеров, на ум приходят совсем другие личности. Надеюсь, ты понимаешь, о ком я говорю?
– О ком?
– Бернард Шоу дожил до 94. Рэй Брэдбери до 91.
– Простите, Афанасий Иванович, но, по-моему, вы несправедливы ко мне.
– Почему?
– Потому что. С какой стати вы поместили меня в один ряд с Лермонтовым и Грибоедовым, а себя сравниваете с Бернардом Шоу? Может, я тоже хочу, как Брэдбери.
– Хочешь прожить больше 90?
– Хочу!
– Не получится.
– Почему это?
– Склад характера. Образ жизни. Много всего. Ты по натуре – Пушкин, Лермонтов, Грибоедов. Слишком прямой и открытый. Такие долго не живут.
– Я? Пушкин?
– А кто? Конечно, Пушкин. Вот помяни моё слово, пройдёт семь лет и ты встретишь своего Дантеса.
– Где это я его встречу?
– Да уж не знаю, где. Найдёшь где-нибудь. Дурное дело не хитрое. С твоим-то характером. А не встретишь Дантеса, так покинешь нас при других каких-нибудь обстоятельствах. В любом случае, как не крути, а тебе осталось-то самое большее лет семь. А ты?
– Что я?
– О моём завещании беспокоишься.
– Я не беспокоюсь, но…
– О своей душе подумай, Гаврила. Твоё завещание в мою пользу оно куда как более актуально, чем моё по отношению к тебе. Можно сказать, что тебя уже скоро с нами не будет. Тогда как мне, как минимум, двадцать лет ещё жить и жить. Почти в три раза больше, чем тебе. Соображаешь? А насчёт Аглаи не беспокойся. Я её хоть и не люблю, но не обижу.
– В каком смысле?
– Ну, когда тебя не станет, я о ней позабочусь. За неё не волнуйся.
Гаврила молчал, думая о чём-то своём, глядя куда-то вдаль.
– Ну, что приумолк, прямой, открытый человек? – спросил Афанасий Иванович. – Едем составлять завещания?
– Не едем.
– Чего так?
– Настроение пропало.
– Ну, пропало, так пропало.
Гаврила и Аглая ещё немного побыли у Афанасия Ивановича и уехали домой.
***
Вечером Аглая позвонила Афанасию Ивановичу.
– Спасибо вам, дядя, – сказала она, – кажется, у нас получилось. А то он меня уже утомил этим завещанием.
– Как он там?
– Мрачный. Биографии долгожителей изучает.
– Хорошее дело. Всё лучше, чем о моём завещании беспокоиться. Если снова о какой-нибудь глупости заговорит, мы ещё чего-нибудь придумаем.
Михаил Лекс / 18.07.2023
Предложение мужа Валентине понравилось, но были и другие родственники у богатой бабушки
– Пойми, Валентина, в этом мире не всё так гладко, как тебе того хочется. И не только мы, а все должны как-то вертеться, крутиться, приспосабливаться. Одним словом – выживать, – говорил Алексей. – В том числе и за счёт родителей, конечно. А как ты хотела? Да, любимая, да. Родители обязаны заботиться в первую очередь о своих детях. Это их родительский долг.
– Думаешь, только нам тяжело? – говорила Валентина. – Думаешь, только у нас одних проблемы?
– Да в том-то и дело, что я так не думаю, – отвечал Алексей. – А я вот смотрю на этих других и понимаю, что вот они-то как раз очень хорошо разбираются в суровых, но мудрых законах выживания. И поверь мне, Валентина, сегодня никто особо не церемонится с родителями. Не то время сейчас.
– Я тебя поняла, – сказала Валентина. – Но на наших родителей где сядешь, там и слезешь.
– А я сейчас не про наших родителей, – сказал Алексей. – Дойдёт, конечно, и до них очередь, но сейчас речь совсем о другом.
– Объясни, – попросила Валентина.
– А чего здесь объяснять, – сказал Алексей. – Бабушка твоя.
– А она здесь каким боком? – не поняла Валентина.
– Живёт одна, – сказал Алексей. – За ней уход требуется? Требуется. Учитывая возраст её. Соображаешь, о чём я? А то говорить красивые слова – это мы все мастера. А коснись на деле! И нет никого. Как там она сейчас? Одна! А вдруг ей надо что? А рядом никого. Понимаешь? В магазин даже некому сходить! Печенье и варенье к чаю купить. Ты посмотри, какая погода на улице.
Алексей подошёл к окну и отдёрнул занавеску.
– Дождь, снег, ветер, – перечислял Алексей. – И темнотища. Представляешь, как сейчас твоя бабушка идёт в магазин за хлебом, картошкой, маслом и сыром по такой погоде? А теперь представь, как она одна всё это из магазина домой тащит. Представила? А ведь на дороге скользко. А сосульки с крыши? И при этом дождь, снег, ветер и темнотища, потому что фонари не везде горят. А автомобили? Ты посмотри, какое сейчас движение в городе. Ну вот и представь, как сейчас наша бабушка переходит эту самую дорогу.
Валентина сделала серьёзное лицо и задумалась.
– Хочешь забрать её к нам? – спросила она.
– Хочу, – ответил Алексей. – А ещё я хочу окружить её сильной заботой. А она за это отпишет нам всё своё состояние. Движимое и недвижимое.
Валентина снова задумалась. Предложение мужа ей понравилось. Одно смущало Валентину. Не единственные они были родственники у своей богатой бабушки.
– А вдруг прочая родня прознает, что мы бабушку к себе забрали? – спросила Валентина. – Тогда что? Наверное, сразу сообразят, что не просто так мы это сделали.
– А мы никому об этом не скажем, – ответил Алексей. – И вообще… Мы бабушку будем держать в тайне у себя. В гости мы никого звать не будем. Откуда они узнают, что бабушка у нас? Здесь всё от нас самих зависит. Если сами не проболтаемся, то всё будет замечательно.
А в это время старший брат Валентины Макар об этом же самом разговаривал со своей женой.
– Вот чую я, Люда, что сеструха моя задумала что-то, – говорил Макар. – Не пойму пока что, но то, что в её голове сейчас созрел какой-то хитрый план, это точно. Я свою сестрёнку хорошо знаю. А про мужа её я вообще молчу. Ещё тот прохвост. Эти своего не упустят.
– Ты о чём, Макар, – не понимала Людмила, – чего они не упустят?
– Выгоды своей, Люда, вот чего, – ответил Макар. – Интуиция мне подсказывает, что скоро случится такое, что мы все ахнем.
Люда, конечно, испугалась таких слов мужа. И от страха позвонила младшей сестре Макара и Валентины, Наталье, и рассказала ей о переживаниях Макара.
Внимательно выслушав рассказ Людмилы, Наталья встревожилась не на шутку.
– Если Макар волнуется, значит, точно Валька что-то задумала, – уверенно сказала Наталья. – У Макара насчёт её фокусов нюх.
– А сейчас-то что делать? – спросила Людмила.
– А ничего пока делать не надо, – ответила Наталья. – Всё, что мы можем сейчас, это только ждать. А вот когда Валька свой ход сделает, вот тогда и станем думать.
