Пять лет назад
Давным- давно, совершив свой первый в жизни побег, Мадельгер фон Оффенбах сделал страшное открытие: за пределами отчего дома никому он, такой красивый, умный и смелый, и даром не нужен.
А есть хотелось.
А посыпать голову пеплом и возвращаться обратно – совершенно нет.
Аналогично, гордая кровь Оффенбахов протестовала против того, чтобы пойти кому- нибудь в услужение. Потомок древнего рода, пришедшего из Скандии, уроженец боковой ветви Серебряной Короны, правнук рыцаря, участвовавшего в покорении Ивертии, прямой потомок Олафа – изгнанника, получившего право на возвращение в фьорды – и будет прислуживать кому- нибудь за столом?! Да не бывать этому!
Юноша не придумал ничего лучше, как пойти в наемники. Денег на покупку лошади у него не было, так что о том, чтобы пойти в шварцрейтары, можно было забыть. Впрочем, парень особо и не расстраивался, зная, что всадники носят черные траурные одежды, словно готовятся все к похоронам.
То ли дело ландскнехты! Да, они, большей частью не дворяне, но зато как они одеваются! Только они могут себе позволить носить камзолы с разрезами, из которых выглядывает контрастная рубаха. Только у них на голове могут быть цветные береты с петушиными перьями. Только они одеты в брюки с разрезами, из- под которых выглядывает ткань другого цвета!
Именно эти все особенности, напоминавшие пареньку о прошлом и стали причиной того, что Мадельгер подался в ландскнехты.
Но это было давно, еще когда ему было шестнадцать. А сейчас он уже настоящий воин, закаленный в боях, заключивший множество контрактов… Поэтому, когда в кабаке поросшего лесами лорд- манорства Утрехта к нему за столик подсел дрожащий и оглядывающийся по сторонам купец, парень смерил его презрительным взглядом и отвернулся. Ландскнехты нанимаются к дворянам и на охрану городов, а никак не для того, чтобы сторожить караваны.
Но купец был настойчив.
– Мне только по краю Ругеи пройти. А я не справлюсь – сами знаете, как старый лорд с сыновьями погиб, все лорд- манорство гиблым считается. А мне иначе в Ауррис не попасть. А там с солью проблемы, она сейчас на вес золота.
Увидев, что доводы разума вольного ландскнехта, не вступившего до сих пор ни в какую компанию, не трогают, купец решил пойти с козырей:
– Заплачу пять талеров за дорогу до Аурисса и столько же за обратную!
Да это была плата за месяц! А до Аурисса, столицы лорд- манорства Борна – всего неделя пути!
Мадельгер сдался.
Дорога не заладилась с самого начала. Сперва – проводник напился до зеленых скримслов, порхающих вокруг него по комнате, и выезд пришлось задержать на неделю, потом караван и вовсе заплутал, сбившись с пути…
А на третий день путешествия началась снежная буря.
В июле месяце.
Во Фриссии, где зимой только дождь и слякоть и даже лужи льдом не покрываются.
…Мадельгер чувствовал, что он замерзает. Тонкая кожа сапогов мгновенно пропиталась водой, за голенища набился снег, ветер бросал в лицо снежинки и рвал разрезы на камзоле, выдергивая рубаху.
Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, но все шел, упрямо шел вперед…
И уже падая на землю, чувствуя, как его заметает снегом, он на мгновение увидел, как небо прояснилось, и с небес глянуло прекрасное и хрупкое женское лицо…
Вьюга выла, заметая снегом замерзающий караван…
…Он очнулся резко, как от удара. Попытался повернуться на бок, и понял, что не может пошевелиться. От ужаса захотелось кричать, но рта открыть он тоже не мог…
Послышались тихие шаги, кто- то чуть слышно присел рядом – он чувствовал тепло тела, – а затем ласково провел кончиками пальцев по его лицу.
– Я ведь знаю, что ты слышишь меня, – нежно проворковал женский голос. – Открывай глаза.
Как ни странно, но ему удалось выполнить приказ. Все, что он видел сейчас над собою – это каменный, грубо обтесанный потолок. Даже голову он повернуть не мог – посмотреть, где находится.
Чуть слышный шелест шелкового платья, и над ним склонилась молодая девушка. Распущенные волосы были цвета спелой пшеницы, а в небесно- голубых глазах, казалось, застывал лед.
– Очнулся… – нежно прошептала она, проведя кончиками пальцев по его щеке, и мужчина почувствовал, как сердце сбивается с такта, а в глазах начинает рябить от мушек… – Меня зовут Селинт, я ученица и помощница Аурунд Великой, правительницы Ругеи. И я хочу предложить тебе контракт, ландскнехт.
Девушка на миг отвернулась, а потом положила рядом с головой Мадельгера тяжелый кованный ошейник, от которого веяло холодом, и мужчина почувствовал, как у него на коже проявляется тонкая корка инея…
***
Мадельгер не знал, сколько он сидел, не отводя взгляда от лежащей на полу девушки. За зарешеченным окном начинали спускаться сумерки, у пленницы пентаграммы случился еще один приступ, а мужчина все сидел без движения.
Больше всего ему сейчас хотелось только одного: ее смерти.
Хотелось сомкнуть пальцы на ее горле, хотелось увидеть, как из кристально- голубых глаз уходит жизнь, хотелось поймать ее последнее дыхание…
И при этом он прекрасно помнил, как лорд- манор о ней беспокоился. А значит… Значит ничего этого быть не может.
Интересно, правитель Ругеи знает, что его подружка – а кем она еще может быть? – пять лет назад помогала ведьме?
Громыхнул замок в металлической двери, окошко у самого пола открылось, и невидимый тюремщик задвинул в комнату поднос с едой. Синий свет, исходящий от линий пентакля, позволял, несмотря на спускающуюся на Лундер ночь, видеть все и ландскнехт, так ничего и не придумав, медленно пошел к двери.
Морить пленника голодом правитель горного государства не собирался. Впрочем, как и организовывать ему пышные пиры: на подносе обнаружился кувшин с молоком, холодное вареное мясо и хлеб.
Кстати, к слову о молоке. А ведь на столе, во время организованного правителем Ругеи обеда практически не было вина. Значит, споить Мадельгера не могли, он уснул из- за какого- то снадобья. Очень интересно. И кто же научил местного лорда разбираться в травах и настоях? Уж не красавица ли Селинт?
Так ничего и не сообразив, мужчина прикрыл глаза, чтобы не видеть плещущуюся в корчажке жидкость, и поднес кувшин к губам. Пара глотков и…
– Пить… Пожалуйста, пить…
Мадельгер поперхнулся молоком.
Он открыл глаза, перевел взгляд на пентакль… Лежащая внутри него ведьма очнулась, и сейчас, не отрывая обессиленного взгляда от мужчины, тихо повторяла, едва шевеля пересохшими губами:
– Пожалуйста, пить…
***
Пять лет назад
Мадельгер передернул плечами:
– Я предпочитаю классические способы заключения контракта.
На Бирикену давно спустилась ночь. Темная зала в замке освещалась лишь редкими факелами, так что выстроившиеся в живой коридор ландскнехты казались статуями. Лишь редкие порывы ветра, проникающие через узкие окна у самого потолка, дергали за разрезы на одеждах, отчего эта картина становилась все более неправдоподобной.
Стоявшая рядом Селинт ласково поправила его воротник, прикрывая ошейник, туго обхватывающий горло:
– Ну что ты, это ведь намного надежнее… Я ведь уже столько раз объясняла: вы, наемники, столь непостоянны… Сегодня клянетесь в верности одному, а завтра уже на службе у другого… А сейчас все просто – пройдешь вперед, положишь руку на книгу и повторишь вслед за мной клятву. Попробуешь обмануть, назвать не свое имя, и – магия уже начинает действовать, но окончательно заработает когда ты повторишь клятву – ошейник тебя задушит, – ее голос сочился нежностью и добротой, но мужчина, несмотря на жару, царящую в зале, чувствовал, как по коже продирает мороз.
Нервный смешок:
– Вот и я о том же. Может, обойдемся крестиком в тетради и кружкой пива?
Теперь уже рассмеялась она. Весело, задорно, словно он сморозил какую- то глупость:
– Это все слишком просто. И глупо.
– Зато мне спокойнее, – сердце пропускало удары, а в районе солнечного сплетения будто огненный комок застыл.
– А после клятвы будет спокойнее мне, – нежно прошептала ведьма, почти касаясь губами его уха. – Попытаешься предать госпожу Аурунд, и ошейник из небесного метала сожмется… Навсегда. Сколько ты проживешь после этого, а, ландскнехт?
Он упрямо сжал челюсти и сделал шаг вперед. За спиною скрестились две алебарды, пресекая путь к отступлению… Новый шаг, новое лязганье метала…
Вот и стол, с лежащей на нем открытой книгой. Мужчина положил ладонь на страницу…
– Я, ландскнехт… – голос Селинт, казалось, заполнял всю залу, лился со всех сторон.
– Я, ландскнехт Мадельгер фон Оффенбах, единственный сын барона фон Оффенбаха, лишенный наследства… торжественно клянусь… верой и правдой служить… Аурунд Великой… истинной правительнице Ругеи… да продлит Тот, Кто Всегда Рядом ее дни… во веки веков!
На миг перед глазами полыхнуло зеленое пламя, а когда он, наконец, обрел возможность видеть, то разглядел, что на только что бывшей девственно чистой странице книги, невидимый художник за эти несколько секунд нарисовал его точный портрет. Синими красками. Словно льдом.
Селинт уже была рядом:
– Пойдем, я представлю тебя госпоже.
***
Ведьма все еще не отводила от мужчины напряженного взгляда. Правда, сил говорить у нее уже не было. Человеческое тело не способно долго сопротивляться огненному духу, и даже одна попытка саламандры взглянуть на этот мир выпивает все силы до последней капли.
Она уже и говорить ничего не могла.
Сколько она еще протянет? Лорд отвел месяц. Но без воды можно прожить дня три, не больше.
Девушка судорожно вздохнула. По ее телу прошла судорога.
Разноглазый молча смотрел на нее. Он слишком хорошо знал ту, что сейчас лежала в пентакле. Слишком хорошо для того, чтобы не понимать, что все это, возможно, всего лишь игра, притворство, и вполне возможно, что сейчас молодая ведьма наблюдает за ним, задумав что- то…
За окном, во дворе, гулко и противно завыла собака, вой оборвался тявканием, словно кто- то кинул в пса сапог.
Мадельгер поставил кувшин в пентакль, рядом с лежащей. Рука прошла над синими линиями лишь до запястья, дальше словно поставили невидимую стену, а знак Единого, нанесенный на кожу несмываемой краской, запульсировал синим цветом, но ландскнехт не собирался сейчас задумываться об этом.
– Пей, Скримслова сестренка, – горько усмехнулся он.
Ее руки дрожали, и большую часть молока она разлила. Мужчина отвернулся, чтобы не видеть, как струйки жидкости бегут по коже, стекая на пол, собираясь неопрятными лужицами.
Впрочем, несколько глотков ведьма все- таки сделала. Отставила кувшин в сторону, медленно, с трудом, села и хрипло выдохнула:
– Спасибо.
Закончить общение с просителями удалось лишь к вечеру. После небольшого перерыва пришлось вновь работать и у всех как- то сразу образовалось море проблем, которые не могли разрешить обычные судьи. К окончанию «встречи с народом» Адельмар чувствовал себя полностью разбитым. Честно говоря, сейчас он бы предпочел оказаться где- нибудь подальше – в конце концов, отец никогда не воспитывал из него наследника! Не учил, как рассматривать споры, не разъяснял, как делить землю и примирять врагов – это все не работа для младшего сына, на это есть старшие.
Закрылась дверь за последним просителем, и мужчина устало откинулся на спинку кресла. Голова раскалывалась от боли, а перед глазами все стояло лицо Селинт. Как она? Что с ней? Может ли этот монах хоть как- то ей помочь?
Чуть слышно скрипнула дверь, и в комнату мягко просочился Бертвальд:
– Прикажете накрывать к ужину, милорд?
Мужчина с трудом выдавил улыбку, даже это вызвало новый приступ мигрени:
– Я не голоден. Пока не надо.
– Опять головные боли, милорд? – и, не дожидаясь ответа, мажордом осторожно отступил в коридор: ему, единственному из всех слуг замка, было позволено очень многое.
Вернулся он минут через пятнадцать, в сопровождении мальчишки, несущего тяжелый поднос, уставленный разными плошками, чашами и кувшинами.
– Разрешите помочь, милорд?
Ответа он не ждал, впрочем, и не нужно было: мажордом осторожно окунул чистую тряпицу в глубокую пиалу, выкрутил ткань, стряхивая жирные капли обратно, и по комнате потек густой запах жасмина.
– Поставь на стол и можешь идти, Идгер, – это уже мальчишке.
Жасминовое масло оставляло на лбу жирные следы, а запах, казалось, клубился по всей комнате, но боль, грызущая голову, постепенно начала стихать.
– Спасибо, Бертвальд, – тихо выдохнул лорд.
Мажордом мягко кивнул, вытирая о чистую тряпицу пальцы от масла.
– У госпожи что- нибудь изменилось?
– Я заглядывал к ней в комнату с час назад, милорд, когда монаху передали ужин. Там все по- старому. Кажется, госпожа даже не приходила в чувства.
Монах. Еще одна головная боль, о которой сейчас не хочется думать. В лучшем случае, на который так хочется надеяться, этот бродяга сможет помочь Селинт. И что потом? Можно ли будет отпустить его? Но ведь он слишком многое видел… А если отец Мадельгер захочет направить свои стопы в столицу и рассказать Храму об увиденном? О маге воды, удерживающем пленницу, о самой Селинт, о Бертвальде, наконец? Что Храм решит сделать с лордом, столь близко общающимся с носителями запрещенной магии?
– Может, все- таки поужинаете, милорд? – голос мажорджома отвлек мужчину от тяжких раздумий.
– Не надо… Все, что я сейчас хочу это спать…
Его собеседник кивнул. Руки быстро засновали над подносом, что- то смешивая, сливая в один стакан:
