– А как же недавний случай на равнине? – спустя некоторое время поинтересовалась она.
Мита тяжело вздохнула и вышла за калитку. Ей совершенно не хотелось превращать полоскание на реке в очередной поиск правых и виноватых.
– Пилару стоит лучше приглядывать за своим братом, – бросила она через плечо, пресекая очередную попытку Зеры затеять спор, – а не спать в траве на пастбище.
Исчерпав запас доводов, Зера засопела и молча направилась следом за подругой.
Зера и Мита дружили с ранних лет. Обычное дело, особенно когда дома стоят совсем рядом. Зера росла без родителей, ее воспитывал дед Казир, которого в деревне все знали и уважали – в молодости он, как и отец Миты, был охотником и помогал пастухам защищать скот от хищников. Нельзя было обвинить его в том, что он не уделял внучке внимания, но Зера все равно частенько скучала. В Мите она нашла не только лучшую подругу, но и товарища по несчастью и сообщницу по части шалостей. Они провели все детство, вместе гоняя кур и коз, убегая от гусей старосты, которые постоянно щипали их за голые пятки; купались в речке, катались на пугливых жеребятах и от души хохотали над собственными проделками. Взрослые постоянно ругали их, но сквозь улыбку.
Их детство было озорным, веселым и светлым. Никаких тревог о будущем, ни одной мысли о страшных волколюдах, живущих в лесу. Вот только стоило им повзрослеть, как мир открыл суровую правду: даже здесь, в деревне, никто не мог обеспечить им полную безопасность.
Впрочем, Мита с этим смирилась быстро, а вот Зере оказалось тяжелее. Она так и осталась смутьянкой с наивной девичьей душой, которая верила каждому слову и любила поворчать о несправедливости жизни.
– Слушай, а точно ничего не будет? – осторожно спросила она у Миты, когда они спустились, наконец, к реке и поставили бадьи на деревянные мостки. – Пилар ведь напал на того волчонка. Даже ранил его, слышала?
– Слышала. Мне кажется, он перестарался, хотя его тут винить не в чем – любой деревенский бы запаниковал на его месте.
– А если волколюды мстить придут? Ну, как триста лет назад.
– Как триста лет назад – не придут, – отрезала Митьяна. – Никому из нас резня не нужна. Думаю, как раз поэтому сегодня утром те двое и приходили. Не знаю, кто они, но наверняка со старостой говорили.
– Я боюсь, Мит… – Зера поежилась и опустила рубашку из бадьи в воду.
Травница потрепала ее по плечу.
– Напрасно. Если они все еще не пришли порешить обидчика, значит, волчонок тот жив. Не забивай себе голову. Пилар сделал глупость, оставив младшего брата на равнине одного. Вожак волколюдов и староста не допустят, чтобы мы из-за этого перебили друг друга.
– Сделал глупость?.. – переспросила Зера растерянно.
– Он говорил, что волчата напали на Кела, – пояснила Мита, – но кто его знает, как оно на самом деле было.
– А почему ты сомневаешься?
– Сама подумай, ну зачем им нападать на него? Они же еще маленькие, не охотники. Их мысли заняты не убийством, а игрой. Вспомни нас с тобой – какими мы были в их возрасте? Нам хотелось веселиться, познавать мир, проказничать.
– Но мы люди, а они – нелюди. Ну как у них желания другие? Они же звери…
– Ты хоть одного волколюда видела, Зера? Хоть зверем, хоть человеком? Конечно, нет, – продолжила Мита, не дожидаясь ответа, – в нашей деревне их видели единицы. Я и сама их впервые сегодня увидела, до этого даже в лесу с ними не сталкивалась. Так почему судишь, если не знаешь наверняка?
Зера поморщилась.
– А слова деда или молочницы Риваны для тебя, получается, пустой звук?
– Ты и сама знаешь, дед Казир любит приукрасить. А Ривана сгущает краски, потому что вечно чем-то недовольна.
– А Пилар? – не унималась Зера.
– А Пилару я бы в жизни не поверила. Тот еще любитель приврать, чтобы не отвечать за собственные глупости. Ой, – Мита махнула рукой, – тебя не переубедишь.
Зера пожала плечами и вытащила на мостки мокрую рубашку.
– Надо будет в следующий раз взять у тебя мыльный корень, – перевела она тему, наблюдая, как Мита полощет свои полотенца. – Чище выходит.
– Мало у меня осталось, – вздохнула травница. – В лес идти надо, там у реки песчаные берега и мыльнянки много. Но пока нельзя, староста запретил. Кто знает, когда в другой раз можно будет.
– А у нас не растет?
– Почти нет.
– Жа-аль, – протянула Зера.
Мита опустила в воду очередное полотенце и подумала, что жалеет вовсе не о запасах мыльнянки, а об иссякающих заготовках лечебных трав. А еще она чуточку расстроилась, что не сможет в скором времени прогуляться по любимым местам и собрать вкусных ягод. Впрочем, ей оставалось только ждать, а терпения у нее всегда хватало на троих.
***
В нынешние неспокойные времена охотники были на хорошем счету. Пастухи нередко просили их отогнать или отстрелить хищников, таскающих скот. Среди дворян и зажиточных купцов всегда был спрос на пушнину и кожу, которую охотники добывали в северных лесах. Мясо диких зверей тоже ценилось высоко – как диковинное блюдо, которое непросто было достать. Из костей любили делать ножи и приборы – а кто-то даже носил украшения.
В общем, деньги у охотников водились. Правда, обратной стороной монеты была опасность промысла.
Митьяна каждый раз нервничала, когда отец уходил в лес. Он мог не ночевать дома по несколько дней – бывало два, а бывало и неделю. Травница не переставала думать о холодных ночах, о зверях, которые никогда не прочь полакомиться неосторожным человеком. Ей было страшно представить, что когда-нибудь он, охотник, сам станет кому-то добычей, что он переступит порог дома, зажимая ладонью страшные рваные раны.
Сама Мита леса не боялась – она ходила туда при свете солнца и нередко – в сопровождении отца. К тому же она прекрасно понимала, что Лииш и его обитатели по-разному относятся к травницу и охотнику. Мита приходила наполниться силой леса и принять его дары. Отец же был чужаком, который истреблял в лесу жизнь. Мита не верила в мстительность самого леса, но в нем хватало тех, у кого был повод точить на охотника зуб.
Впрочем, в свете последних событий, лес оказался закрыт для людей. Мита не представляла, что они будут делать, если это затянется.
Отец, похоже, старался не унывать. Когда травница вернулась с реки, он заканчивал со сбором товара на продажу.
– Ты собрался в город? – с порога спросила Мита.
Мужчина затянул последний мешок и обернулся к дочери. Глаза его улыбались, но она заметила в них проблеск грусти.
– Продам остатки с прошлой охоты. Лучше запастись на черный день.
– Сейчас же не спрос на меха. Ты сильно продешевишь.
– Знаю. Но нам придется покупать еду за деньги, пока история с волколюдами не уляжется.
Мита поставила бадью с бельем на пол и присела на край лавки.
– Они приходили к нам? Ты говорил со старостой?
– Говорил. Глава клана пришел в деревню без предупреждения, рано утром, и привел с собой сына. Хвала богам, Дирку хватило ума разогнать всех по домам еще вчера, не то вся деревня встала бы на уши.
– Они из-за случая на равнине пришли?
– Хорошо, что с переговорами, а не требованием выдать им Пилара…
Охотник сел и устало потер глаза. Он и так был невысокого роста, а когда сгорбился на скамье, то и вовсе показался Мите усохшим старичком. Гидер не походил на других деревенских: ниже, уже в плечах, черты лица мягче, даже говор иной. Если не знать о роде занятий, его можно было принять за городского. Мита подозревала, что кто-то из его предков родился в городе, возможно, даже в Алсене, самом близком к деревне, но отец никогда не рассказывал о них.
– Клан волнуется, – продолжил он после недолгого молчания. – Вчера Рууман пресек попытку недовольных напасть на деревню. Мать пострадавшего волчонка была в бешенстве и, не удержи ее глава клана, не оставила бы здесь ни единой живой души. Но меня беспокоит не это…
Митьяна сама не заметила, как сжала пальцами подол юбки.
– Рууман отправляется в западные земли. Он сказал, что у зверолюдов есть общее дело… что-то навроде совета. Неудачное они время выбрали, ох, неудачное… Надеюсь, Рууман понимает, что делает…
Охотник вздохнул и сцепил пальцы в замок. Мита опустила взгляд на свои руки и заметила, что они подрагивали.
– Пока он не вернется, в лес нам ходить запрещено? – тихо спросила она.
– Похоже на то. Защиту в лесу нам никто не обещает.
Мита подошла к отцу и присела рядом с ним, положив ладони на его руки.
– Ты переживаешь, что со мной что-то случится? Не волнуйся. Деревенские меня в обиду не дадут.
– Тебе травы нужны… – вздохнул он.
– Ничего. Нам с тобой хватит, деду Казиру и Зере тоже. А остальные поймут, коли времена непростые.
Отец слабо улыбнулся и обнял Митьяну.
– Ты всегда видишь лучшее в жизни и в людях, милая. Боги наградили меня прекрасной дочерью.
Травница отстранилась и поцеловала его в лоб.
– Тебе пора, – сказала она. – Иначе не успеешь добраться до города к вечеру.
Глава 2. Лик
Волколюды отличаются от обычных волков. Они гораздо крупнее, увидишь – не спутаешь. А еще по их глазам видно – они обладают человеческим разумом. Когда я встретил их и думал, что отправлюсь к первым богам, они, в отличие от диких зверей, не бросились на меня. Один из них зарычал на сородичей – и те отступили, будто повинуясь приказу. Похоже, он среди них был главным. Никогда бы не подумал, что у волколюдов тоже есть такие понятия, как власть и положение в обществе.
Из заметок неизвестного путешественника
Х514 год, 7 день месяца Зреяния
Хоть клан Лииш и жил по-людски в поселении в самой глуши леса, порядками и повадками его жители напоминали волчью стаю: Рууман ушел только вчера, а волколюды уже почуяли в его сыне слабину и попытались вывести из равновесия его, а заодно и всю общину. Лику пришлось быстро взять себя в руки и поставить смутьянов на место, вбив в головы сородичей, что закон их вождя никто не отменял, а в его отсутствие он, Лик, несет его волю и следит, чтобы она исполнялась.
Советник Ирмар, в происходящее не вмешивался. Если бы он принялся усмирять недовольных, то оскорбил бы не только Лика, но и Руумана, доверившего дела сыну. У волколюдов чем ты сильнее, тем выше твое положение в общине. В жизни Лика в очередной раз наступил момент, когда ему пришлось доказать, что свой статус он получил по праву.
Чтобы выплеснуть накопившееся раздражение, Лик с рассветом поднял на лапы половину воинов и повел их на обход земель. На деле, вместо обхода он погонял их по лесу, да так, что в селение волки возвращались, тяжело дыша и подбирая свисавшие набок языки. Ирмар решения Лика не одобрил. Тот понял это по его взгляду, но повода высказаться не дал – советник и так следил за каждым его шагом и не упускал случая прочесть нравоучения. Отношения у них, мягко говоря, не складывались: Лик злился, что Ирмар до сих пор считал его щенком, постоянно опекал и пытался учить жизни.
Лик послал патруль к северной границе, к плато Авент. Во главе отряда он поставил Тайру, первую воительницу клана и свою младшую сестру, а сам отправился на юго-восток, где простиралась равнина, отделявшая лес Лииш от людской деревни.
Солнце стояло в зените, заливая равнину ровным ярким светом. Лик шел вдоль кромки леса. Лииш был ему домом: он родился в его глуши, вырос, бегая среди стволов могучих сосен и елей; здесь он поймал своего первого зайца и первую крупную добычу – молодого оленя с небольшими рогами. Эти рога до сих пор висели в его комнате, как напоминание: Лик когда-то слышал, что человеческие охотники хранят свои трофеи на память, и это пришлось ему по душе.
Да, он любил этот лес, и потому мысль о том, что его придется с кем-то делить, зарождала противоречивые чувства.
С одной стороны, отец был прав: если клан не научится жить в мире с людьми, два народа рано или поздно перебьют друг друга. Лику было все равно, кто у них в соседях, лишь бы они держались границ и не лезли в дела клана. Люди же нарушали оба этих условия. Они отобрали себе равнину под выпас скота и не реже двух раз за седьмицу заходили в лес. Деревенский охотник, к примеру, отстреливал дичь, которая принадлежала клану и кормила их детей. Более того – люди смели нападать на их сородичей! Только этого, по мнению половины клана, было достаточно, чтобы развязать войну.
Лик поднялся на небольшой скалистый выступ и направил морду по ветру. Воздух был плотным и душным. Волколюд старался держаться тени: его бурый с рыжиной мех быстро нагревался на солнце. Взгляд его темно-зеленых глаз был направлен на равнину – огромное море пестрых цветов и пожелтевших от жары трав, в котором бродили черно-белые и ржаво-коричневые коровы. Река, бегущая с гор на севере, огибала равнину серебристой лентой, билась на два рукава, одним из которых обнимала нестройную кучку низких домов, сливалась с тонкой ниткой родника, текущего у подножия холма, и убегала на юг. Над крышами вился дым; ветер подхватывал его и уносил на тот берег, где начинался светлый сосновый лес.
Лик вздохнул полной грудью и прикрыл глаза, вслушиваясь в стрекот кузнечиков. В моменты, когда его глазам представала мирная деревенская жизнь, она казалась ему прекрасной. Так и должно было быть: люди живут своим чередом, волколюды – своим. Днем над равниной не стихают детский смех и радостное повизгивание волчат. Вечерами слышны задорные песни у костра. Ночью царит тишина и покой.
Но народам никак не удавалось прийти к согласию. Людям проще бояться, а не договариваться. Если бы они были животными, то уже давно бы погибли: тот, кто не умеет бороться и добиваться своего, рано или поздно кончает добычей в чьих-то зубах. Внутри каждого же из сородичей Лика жил Зверь, которому хотелось быть главным и подчинять других своей воле. Не раз сын главы ловил себя на мысли, что ему нравится быть сильнее людей, нравится мысль об их угнетении. Но вместе с этим он хотел быть частью размеренной жизни, где одни помогают другим, где нет ожесточенных битв за право и статус. Стая – это хорошо, ведь узы в ней были крепки и нерушимы. Радость и горе одного становилось радостью и горем каждого. Любой чувствовал себя защищенным, потому что знал – сородичи заступятся и помогут. Но Лику все равно казалось, что в их жизни не хватало крайне важного кусочка – возможности свободно выйти из тени.
Возможно, и отец испытывал что-то подобное, когда приходил сюда – и потому до сих пор полон решимости оберегать шаткий мир.
Лик пробыл на выступе еще немного, наблюдая, как пастух гонит коров к реке. Затем повернулся к равнине хвостом и потрусил в лес.
***
Тайра Отважная, младшая дочь главы и первая воительница клана, была на порядок вспыльчивее брата. Тем не менее, на нее засматривались многие воины и охотники клана. Ее человеческий облик был красив: густые вьющиеся волосы цвета мокрой земли, пронзительные дымчатые глаза и нежная смуглая кожа, не изуродованная шрамами. Она больше походила на мать: высокая, гордая, настоящая княжна этих земель.
Но ухажеры Тайру не заботили. Единственное, чего она всегда хотела – стать еще сильнее, подняться еще выше и превзойти брата, который был хоть и не таким приметным, но более уважаемым.
С обхода северных границ первая воительница пришла с неприятными вестями.
– Дай угадаю, – отозвался Лик, с порога завидев хмурое лицо Тайры. – Вы подрались с Кира-Талун.
– Все не так, – отмахнулась сестра, с размаху опустилась в плетеное кресло в углу и закинула ногу на ногу. – Они напросились.
– Значит, подрались.
– Проучили молодняк, – поправила та. – Они снова полезли на плато проверять, кто из них храбрее… или безрассуднее. Всевидящая, я не разберу, что у них за забавы такие? Еще и осмелились дразнить нас, воинов клана Лииш! Мелкие, дерзкие – языки б им повырывала…
– Тайра… – устало оборвал ее Лик. – Ты же знаешь, что времена сейчас сложные. Две стороны мы не удержим.
Северные соседи – хозяева гор Кира-Нор – тоже были зверолюдами. Их звериным обличьем была рысь – опасная хищница и один из страшных врагов волкам.
– Не надо объяснять мне это, словно щенку! – вскипела волчица и рывком поднялась с плетеного кресла. – Но за свои слова пусть отвечают.
Некоторое время брат и сестра молчали. Лик вертел в руках щепку, Тайра старалась на него не смотреть и вела себя так, словно обиделась. Долго она не продержалась – резко выдохнула, вернулась в кресло и подперла лоб рукой.
