– Нет, лишь для того чтобы написать заключение для директора интерната для трудных подростков. – я словно специально тереблю в ушах серьги от Тиффани и поправляю на запястье свой дорогущий гвоздь от Картье. Кто, кто, а эта надутая психологиня сразу смекнула, что украшения у меня настоящие. Моим интернатовским соседкам невдомёк, сколько денег навешано на моих ушах, шеи и запястьях. Бог миловал, когда лишил их доступа к познаниям другой жизни, дабы меня в лучшем случае обчистили или просто забили бы до смерти из-за бабской злости. Хотя справедливости ради стоит отметить, что меня и так не особо жалуют в казённых стенах, но все-таки бриллианты добавили бы дополнительных проблем. Ювелирку же свою, мне удалось даже спрятать во время изъятия нашей квартиры и маминого ареста. Все украшения я сложила в наволочку, а затем положила в тройной полиэтиленовый пакет во избежание промокания. Зная заранее в какой интернат меня отправят и рассчитав полный маршрут до нашего дома, я смекнула, что спрячу пакет в большом арыке, находившимся в середине маршрута, в который лет десять как не спускали воду, а если же это всё-таки и случалось, то как правило летом, но к моему счастью в те дни стояла поздняя осень. В последний день изъятия мне разрешили прийти в нашу квартиру, которая собственно была уже и не наша, чтобы я могла забрать необходимые вещи. Запихав в чемодан свои нажитые пожитки, а для полной иронии считаю важным отметить, что чемодан то тот был марки Луи Виттон, я отпросилась у инспекторши под вымышленным предлогом, выйти на пять минут, чтобы попрощаться с подружкой. Как вы сами понимаете, никакой подружки и не было, у девочки летавшей первым классом Эмират Эйрлайнс не может быть подружек в спальном районе Шымкента.
В распахнутой куртке я пробежала пару кварталов со скоростью лошади, которая отрабатывает свои круги на ипподромных скачках. В надежде, что меня никто не заметит, я юркнула в арычную трубу и вложила пакет в ямку бетонной конструкции которая так на руку образовалась для меня после многолетней влаги. Для лучшей сохранности я заложила дыру кирпичами – бездельно валявшимися в том арыке. Таким образом мне и удалось сохранить останки арабской роскоши под вяло истратившими свои жизни материями. Кто знает может тот постсоветский арык хранил самый дорогой секрет за всю его историю существования, как каждый сосуд хранит давно ушедшее на дно истории.
Я вступила в свою новую жизнь с брендовым чемоданом донельзя забитого шмотками люксового качества. Перешагнув в то измерение, где изначально неведомы семейные ценности и вкус качества – где каждый подросток солирующий инструмент; играющий свой вальс под аккомпанемент казённых простыней и ложек.
Четыре года назад.
В первый вечер мы с мамой попали в торгово-развлекательный Ноев ковчег, который умудряется в своих стенах вместить чуть ли не всех представителей стран мира. Маленькие человечки передвигающиеся по мраморным полам – словно ожившие макеты на географической карте мира, шуршат пакетами с известными логотипами и не оставляют без инспекции не один магазин. Словом это и был мой первый поход в Дубай Молл – Мекку всех фешн адептов и прочих мировых щеголей.
Я как маленький утёнок передвигаясь мелкими неуклюжими шажками следовала за мамой, боясь потеряться среди высоко породных орлиц, которые так уверенно взмахивали крыльями – совершая полеты по этажам, где располагались все сливки мировых производителей.
Другие райские птицы выпархивали из бутиков – богато украшенных витрин. С картонными пакетами донельзя забитыми приманками в виде; роскошного нижнего белья, парфюма с высоко балльным уровнем афродизиака и прочими сигнализирующими товарами, которые послужат наживкой для той самой волшебной удочки, на которой висит крючок для несчастно попавшегося толстосума.
– Это и есть жизнь, самая настоящая со всеми благами эволюции. Смотри и запоминай Лера, это будет твой мир. Мир, где ты решаешь сколько и когда. – меня пугал тон мамы, она говорила полушепотом и зловеще, словно читала заклинание. – Достаток даёт выбор детка, а за ним – комфорт, а если уж жить, то на полном комфорте.
Признаюсь, что несмотря на мамину неиссякаемую уверенность и невозмутимый вид пред чем-то новым и роскошным, даже если учитывать ее умение легко адаптироваться и не выглядеть полной деревенщиной в бурлящей сверхсовременной мультиварке, даже при всем при этом – я видела ее смущение и лёгкое расстройство. Возможно для других, это конечно не было заметно, но не для меня. Хотя справедливости ради стоит отметить, что возможно каждый приезжий олух надевает на себя напускную маску безразличия и лёгкого снобизма, дабы избежать укоризненной насмешки в свой адрес. У нас не было больших денег, да и шоппинг не значился у нас как план А, но несмотря на это, мама сочла очень нужным побаловать нас, пусть хоть и не большим кусочком рафинада в виде туалетной воды купленной в до боли девчачьем – розовом магазине Виктории Сикрет.
– Смотри, новенькая! – усмехнулась мама, когда мы встали на перекрестке брендовых бутиков. – Я уже вторую такую замечаю.
– Ты о чем? – искренне непонимающе.
– Видишь? – мамин очерченный подбородок приподнялся в указательном жесте в сторону высокой девушки с распущенными волосами. – Платье с АлиЭкспресс, кеды видно купленные на рынке в родном Новоебуново.
– И…? – я с любопытством стала рассматривать девушку ускользающую в бутик Ermenegildo Zegna.
– Нищая охотница на шейха, решившая выйти на сделку без менеджера и скаута. Одинокая волчица. – усмехнулась мама. – Но, как правило такие охоты бывают не очень трофейными, без менеджера большую сумму она не уторгует. Если конечно прекрасный принц в нее не влюбится, но и это вряд ли, сама посуди какая в гареме любовь, когда каждый вечер он срывает свежие цветы, которые наутро становятся сухоцветами – золушки превратившиеся обратно в шлюх. – снова улыбнулась. Что-что, а зубы мне ее к сожалению не достались. У мамы два идеальных ряда жемчуга во рту, а у меня до вмешательства стоматолога был обкосившийся деревенский забор. Надо было все-таки еще раз рассмотреть фото актеров театральной трупы, теперь я знаю наверняка, что мой папаша кривозубый.
– А почему ты о ней так? – любопытствую.
– Лера не будь дурой, ну! Сама посмотри! Ноги от ушей, девяносто-шестьдесят-девяносто. Платье долго выбирала, специально то, что все очень выгодно подчеркивает, и самое главное, как правильно рассчитала, заходит в мужской магазин.
– Может она парню хочет подарок купить? – предполагаю я.
– Не смеши, себе она значит шмотки не может купить в хорошем магазине, а парню станет раскошеливаться! Не глупи Лера и замечай все.
– Что замечать?
– Да даже ее, вы можете пересечься еще где-нибудь, она может стать твоей конкуренткой в борьбе за приз, поэтому ты должна знать о ней все – недостатки, слабости, плюсы и минусы. Хотя нет, про нее забудь, она не угроза, ты ведь лет на десять моложе. Она уж точно припозднилась. – говоря это, мама словно ставит крест на будущем этой девушки, которая к слову сказать вышла из бутика через несколько секунд. Видимо мама была права, красотке было достаточно этого времени чтобы оценить обстановку в магазине, пробежать взглядом по каждому рейлу и в конец убедившись, что жертвы нет в помещении, отправиться в другой мужской бутик.
Были и другие пособия по обучению на нашем пути. Невысокие женщины, как правило тридцати с лишнем лет, но с очень выдающимися формами, созданными руками пластических хирургов. Они были очень раскрепощены в движениях, подмигивали продавцам, руки их были чрезмерно увешаны брендовыми пакетами, а уши и шеи готовы были сломиться от золотых украшений, словно зимние ветки от мерзлого снега.
– Смотри, а это четвертый сорт! – шепнула мама.
– А они кто? – живо интересуюсь.
– Те, которых природа, к сожалению, не наградила высоким ростом, точеной фигурой и красивым лицом, но дала сильный аппетит и готовность пойти на все. Они из тех, кто не станут противиться лечь под скальп хирурга и увеличить ягодицы, как и грудь до неприличия огромного размера, такие становятся фаворитками извращенцев и любителей фриков. Но и они не представляют для тебя опасности, ты жемчуг выловленный со дна моря, роза цветущая в оазисе, таких как ты не привозят на корабле с остальными модельными устрицами и креветками. И ты уж точно Лера не из охотниц, дефилирующих по бутикам в мини юбке – которая служит арбалетом. Ты Лера – добыча, добыча для тех, кому никогда не суждено попасть в сети раскрашенных нимф! – каждое мамино слово, каждая пауза и запятая были отчеканены уверенностью и силой, в ее словах был боевой клич и жажда к роскоши и триумфу. Она не на секунду не сомневалась во мне, а я всецело верила и в ответ восхищалась ею.
В последнее время я все чаще задумываюсь, от чего ее личные мечты не осуществились, ведь она была талантлива и особенна во всем. Она была воином со внешностью аристократки. Когда она шла под зонтом в дождливую погоду, с выпрямленной спиной и медленной походкой, мне она напоминала женщину киллера. Которая с лёгкостью бы перелетала с континента на континент, чтобы подстрелить цель. Мама никогда не жаловалась на неудачи и не винила случай, она была всегда уверена в следующем шансе. Подымалась с колен, стряхивала песок и шла дальше, с ещё более ровной осанкой. Неприемлемым считала для себя выйти на улицу без макияжа и укладки, при этом никогда не была вызывающей и неуместной. Знала толк в стиле и всегда умела себя преподнести, при этом у нее никогда не было большого гардероба. Все ее вещи, не считая верхней одежды умещались в одно небольшое отделение шкафа – свёрнутые в рулоны по методу КонМари. Особенным ее выходом был лук из белой свободной футболки и голубых джинс идеальной посадки. Мужчины с взглядами обводившими ее силуэт были раздавлены такой как казалось бы простой и в то же время изысканной подачей. Женщины же нельзя сказать, что испытывали к ней зависть, это не так. Скорее всего они были напуганы, но при этом видели в ней ту, у которой все-таки лучше стоит поучиться. Она была открыта, но при этом никого не подпускала к себе близко. Любила всегда прямоту, но не терпела оскорблений, резка немного, и всегда обладала грубой искренностью. Хотя, как однажды она призналась с ней не всегда было такое.
– Если бы ты дорогая знала, какой я была порой размазанной и слезливой плаксой, что не упустит случая поплакаться в каждую знакомую жилетку. Жалкий оленёнок, жаждущий чужих сожалений и одобрений. Я называла себя – человек в футляре, извиняющийся за каждое свое мнение или даже присутствие. Спина моя в те годы сгибалась в вопросительный знак, а рот был вечно с нервной улыбкой. Я даже фото тех времён все сожгла и пустила по ветру. Это я потом поняла, что все дело в имени и поэтому его и сменила. – я засмеялась. – Вот видишь, сама смеёшься и правильно, какая я Нина? Мне нужно было что-то более заявляющее и сильное, поэтому я и стала Яниной, буква я всегда все решает. Запомни детка, она вовсе не последняя, она самая первая и главенствующая. Сильная, красивая, успешная, богатая, счастливая – там везде есть Я. – мама задумалась сделав паузу. – Одинокая…, но это даже лучше.
– Ты не одинокая, у тебя есть я!
– Но женщине всегда нужен муж, всегда даже если он наполовину мужчина, хоть какая-то да штанина нужна рядом. И не важно, что все завянет и покроется коррозией спустя несколько лет, так заведено, как чёрное и белое, плохое и хорошее, Инь – Янь, одним словом. Да, женщине обязательно нужен муж, чтобы потом – развестись. Ведь только после развода свобода обретает сладкий вкус, а без брака такого послевкусия и наслаждения не познать. Извечное отсутствие обязательств никогда не приведет к ценности личного пространства и лакомству уже приобретенного одиночества, а одиночество в своем первоначальном состоянии чересчур убого, хотя бы посмотри на старых дев. Все они – перегнившие плоды, не познавшие грубых рук фермеров. Так, что одинокой быть прекрасно после. После – даже звучит красиво, есть в этом что-то настоявшееся, приобретенное сладковатый вкус.
– Почему ты тогда не выйдешь замуж? – спросила я опустив голову, проводя по ковровому ворсу круговыми движениями.
– Не пришло ещё мое время, и как ты сама сказала, у меня есть ты, а вместе мы зайчик отличная команда.
– Это все из-за меня.
– Не вздумай так говорить Лера! – нежно берет меня за подбородок. – Кто-кто, а ты уж точно знаешь, что я тебя ждала.
Я знала, что мама говорит искреннюю правду. Она забеременела мной в семнадцать лет, будучи не замужем. Когда она сообщила отцу о положительном тесте на беременность, он сразу заявил, что не готов к ответственности и родительскому долгу. Мама могла сделать аборт, она никогда не была религиозной и особо верующей, всегда считала, что все в руках человека. Она осознавала ответственность и всегда шла только по своим желаниям, а не по шатким принципам и неблагонадежной гордыне. Ей не хотелось ничего доказывать отцу, что она сама спокойно вырастит ребенка и добьется успеха, он ей был уже неинтересен и мама с радостью готовилась к своей новой роли, но уже не в бесперспективном театре.
– Я знала, что у меня будет дочь, что именно ты, какой ты сейчас являешься, что ты осчастливишь меня своим присутствием, я же тебе рассказывала как я жила. Кто если не ты должен был появиться в моей жизни?!
Ее мама – моя бабушка, умерла когда маме было три года, отца она своего тоже никогда не знала – это и есть видимо наша семейная традиция. Растила маму двоюродная тетка – женщина сурового нрава и весом больше центнера. Своей семьи у нее не было, но несмотря на отсутствие детей, она была не особо рада опекунству над мамой, пошла она на такую обузу лишь из-за четырехкомнатной квартиры доставшийся от моей бабушки. Растила она мою маму в очень аскетичных условиях, покупки одежды и игрушек, разумеется не были предусмотрены, и все что ей оставалось так это донашивать соседские платья и играть с куклами у которых были выдранные волосы и раскрашенные ручкой лица.
Не мудрено, что когда маме исполнилось шестнадцать лет она удрала из ненавистного дома с целью начать все заново. Изменив имя в паспорте она уехала из родного города, явив миру себя словно новорожденную. Она так и говорила:
– Я даже день когда получила паспорт со своим новым именем считаю своим днём рождения! – и это чистая правда, мы никогда не праздновали ее настоящий день рождения – двадцать шестого февраля, только двадцать восьмое марта. – Какая я рыба, это раньше я ей была. Чистая сентиментальность, мягкость, долбанная чуткость и ранимость. Нет уж, я – Овен, вот где истинный борец, импульс к достижениям своих целей, острые как пики амбиции, в этом вся я – огненная стихия.
И правильно, с чего ей было зацикливаться на прошлом, которое по праву можно считать не ее жизнью. «Жизнь – это то, что мы выбираем сами!» – всегда говорила мама.
Когда ей пришлось вернуться домой на шестом месяце беременности, то разумеется тетка была ей не рада, она ведь уже распрощалась с мамой, и мысленно считала большую квартиру своей собственностью. Но не тут-то было, помимо вновь вернувшейся племянницы в доме должен был появиться младенец, и вот где добрую тётушку разнесло.
– Ты не представляешь как она изгалялась! – как-то призналась мама. – То заявление за заявлением писала участковому, что я мол издеваюсь над ней и привожу в дом пьяные компании. Придумывала вымышленных любовников, а далее и вовсе обвиняла меня в проституции. Самый настоящий кошмар начался когда ты родилась, она все пыталась лишить меня родительских прав писала в органы опеки, чтобы тебя мою малышку у меня забрали. В общем тот ещё был аттракцион.
Когда маме исполнилось восемнадцать лет, сочувствующие люди подсказали ей, что она имеет равное право на квартиру и что самым лучшим вариантом будет разделить недвижимость. Будучи смышлёной девушкой, мама не стала пренебрегать дельным советом и осуществила выгодную сделку. Так мы и приобрели нашу двухкомнатную квартиру, которую в последствии изъяли.
Меня часто накрывают воспоминания о маме, словно снежной лавиной. Я вычитала где-то, что когда вы испытываете тоску по близкому человеку, нужно выделять час в день и смело выплакать всю боль, а дальше принимать случившееся как должное, то что нельзя переиграть. Осознать полную необратимость – сложнее всего, сразу хочется зажмуриться и перенестись в ту реальность которая зовется «до», момент до стихийного бедствия, который сбил волной все то, что некогда служило тебе домом и тем самым личным, без которого приходится жить после.
Я помню тот последний день, когда мне разрешили забрать вещи. Помню каждую деталь до единой. Незаконченный ремонт в гостиной, стремянки и полиэтиленовые пленки на полу, запах свежей краски, разобранную новую мебель, которую нам не суждено было собрать. Гардеробную, в которой хранятся уже чужие вещи. Не забуду как нелепо выглядели мамины роскошные лодочки от Сен Лоран забывшиеся на старой галошнице. Интересно как сложилась их судьба, кто их одевал после, сколько комплиментов они словили на уже чужих стопах. В них скорее всего танцевали на чьей-то свадьбе или юбилее. А наша джакузи, кто смывает свою будничную грязь в ее стоки?
Я не смогла набраться сил и пойти подсмотреть в окна нашей квартиры, что всегда так уютно освещали наш двор. Увиденное чаепитие других людей на нашей кухни сыграло бы роль лезвия отчаянно полоснувшего по крыльям моей души. Мама всегда не одобряла сентиментальных жестов и всплесков ностальгии. «Что утонуло, не спасёшь, что сгорело не вернёшь!» – сказала бы она. Ей всегда удавалось найти нужные слова и прийти к логическому смыслу. Как мне порой жаль, что я совсем на нее не похожа. Хотелось бы и мне иметь непробиваемую броню и холодный разум.
Правда справедливости ради стоит отметить, что и общие черты у нас имеются, иначе как бы мы единогласно решили отказаться от всех свиданий в тюрьме и ведений переписок. Дать увидеть себя в тюремном, синем халате и жуткой косынке на голове – этого она бы не позволила. Только тот, кто хочет ударить ее ниже живота, позволит явиться к ней на встречу.
Писать письма из-за решетки тоже не ее тон, что она могла бы мне сообщить, как проходит ее день в рамках тюремной дисциплины, за что осуждены ее сокамерницы и так ли была отвратительна вчерашняя баланда?
Говорить о прошлом мы не любили, о будущем не имеет смысла. Я надеюсь на то, что она все-таки меня знает и верит, что не один из психологов или социальных работников, не сможет своей удавкой стянуть всю мою любовь к маме. Как бы они не били меня по всему живому, им не дано разбить сосуд с моими чувствами.
Иногда когда не получается заснуть в неуютной интернатовской кровати, я закрываю глаза и вижу Персидский залив в котором мы с мамой купались чуть ли не каждое утро. Нужно всегда было поддерживать естественный загар, он выгодно подчеркивал фигуру. Поэтому мы часто ходили на пляж, если солнце было не агрессивным могли провести там весь день, позже возвращались в наши съемные апартаменты на Марине, и если я была свободна, мы готовились к вечеру – одевали уже более обязывающие наряды, а после шли ужинать в ресторан премиум класса. Мама никогда не любила готовить, стряпня казалась ей убийцей времени, женщина ведь должна уметь сосредоточиться на себе, а там где есть кастрюли и шумовки – дух дивы не живёт. Она обожала устрицы, сашими и прочих морских гадов, от которых меня лично воротит, но из солидарности ко мне она могла снизойти до Фаст фуда который я всегда любила, я ведь как не крути была ребенком, а кто из детей не любит картошку фри и бургеры?
Чем дольше мы находились в Дубае, тем далеки были от наших прошлых дней в Шымкенте. Нам больше не нужно было париться что две пачки макарон единственный запас продуктов на неделю, или то, что я уже выросла из зимних сапог. Нет, мы не были совсем нищими, но тем не менее с нуждой мы были знакомы и пособие как дожить до зарплаты нам в то время не помешало бы.
Мама была очень счастлива нашей новой жизни, а я ещё больше от того, что это счастье давала ей я. Ведь не даром говорится, что дарить подарки приятнее, чем получать. Если бы вы ее видели весело припевающей за рулём нашего новенького BMW, вы бы меня поняли. Она сверкала под стать своим бриллиантовым серьгам. Разве могло быть для меня что-то лучше?
– Уже пол одиннадцатого, черт! Через пол часа мы должны быть там… – мама в свободных, молочных брюках и бюстгальтере нервно слоняется по номеру нашего отеля в поисках необходимых атрибутов для завершения ее наряда. Удивительнее всего, что она ещё вчера вечером подготовила и пару раз примерила все то, что должна была сегодня вывести в свет, но как всегда обычно происходит – все отложенное разлетается в неведомом направлении.
– Переживаешь за то, что можно доверять или нет? – я спокойно сидела на кровати обхватив ноги руками.
– Больше за свой вид… – нервно надевает на запястье массивный браслет, но тут же его снимает и отдает предпочтение тонкому изящному браслету из серебра. – Я не хочу выглядеть чересчур вычурно, но и при этом слишком простой быть не хочу.
– А я нормально выгляжу, не слишком просто? – встаю перед зеркалом и провожу руками по своей джинсовой юбке и майке алкоголичке.
– Идеально, тебе знаешь и не нужно особо выделываться. Главное – лицо, фигура и ухоженный вид. Помнишь я всегда говорила, что все модели ходят на кастинги в основном в джинсах или джинсовых шортах и простом топе, думаешь это случайно? Нет, чем красивее девушка, тем проще должны быть вещи – выигрышное сочетание, а там рюши, воланы и буйство цвета для тех, кого природа малость обделила.
– А что мне говорить? – начинаю замечать в себе лёгкий нервоз.
– И говорить тебе ничего не нужно детка, за тебя все скажет твоя внешность. Фото твои они уже видели, теперь им нужно убедиться, что ты так же прекрасна и в жизни. Так, что говорить буду я, и условия ставить тоже буду я. – мама наносит блеск на губы дополнительным слоем, хотя и без того они кажутся желейными. – Тебе не за что переживать родная, все девушки приезжают одни и сделки совершают сами, а с тобой мама, которая ещё и твой импресарио.
– Дурацкое слово.
– Импресарио? – мама улыбнулась. – И не говори, от него так и веет буржуазией, вчерашний день. – засовывает блеск в небольшую сумочку.
– Буржуазия тоже не нравится.
– Знаю, я специально сказала чтобы тебя позлить. – засмеялась мама.
– Ещё бесит – мещанство, упадничество, а… – задумываюсь. – Пуританство, мизантропы… там вообще много подобных слов. Когда читаешь книги то и дело спотыкаешься об эти слова, а на фиг они нужны в тексте, если каждый раз нужно лезть в Гугл словарь, чтобы перевести всю эту фигню на человеческий язык.
– О зайка, ты ещё с зацикленными театралами не пересекалась, вот где полный выверт взамен человеческого общения. Каждый второсортный режиссер мнит себя гением, вечно цитирует Станиславского, при чём непонятно зачем, когда можно просто посоветовать почитать его книги, а цитировать уже свои взгляды и убеждения. У меня всегда было ощущение, что они специально заучивают текст собранный из разных книг, чтобы произвести невероятное впечатление на простых людей, дабы умней казаться, а на деле ведь все гениальное просто. Вот хотя бы к сравнению возьмем американское ток шоу Джимми Фэллона, посмотри как расслабленно ведут себя его гости, все очень непринуждённо, лайтово. Актеры не кидаются высокопарными словами и цитатами, не режут уши обывателей, на которых кстати и держится вся их карьера и успех. А наши нет – бледные поганки, которые так хотят быть яркими мухоморами. – я смеюсь. – Так что детка, театр – это уж точно не храм искусства.
– Почему?
– Что почему? – ее лицо выдает непонимающую реакцию. – Секрет скажу, как бы актеры и режиссеры не упивались в речах о любви к зрителю, как бы не вещали, что каждый спектакль – это совместное творение труппы со зрителем, не верю скажу я вам. А знаешь почему? Все очень просто, на самом деле творческие люди терпеть не могут зрителя, они мнят себя выше его, на две или три ступени, считая себя творцами, посланцами небес с волшебной, просветительной миссией. Да, да малыш – зрители для них простая серая масса, угрюмые обыватели, погрязшие в смертных делах. Им нравятся обожания, восхищения и до боли нелепое слово «Браво», выкрикнутое из рта какого-то простака. Тщеславие помноженное на гордыню, уж я то знаю, сама такой была.
– А сейчас какая ты мама? – расчесываю свои блестящие волосы.
– Какая я сейчас? Я та, что находит сытость не в прозе и драматургии, а в наличных зелёного цвета. Деньги Лера – это свобода – произносит по слогам. Ну а если и даже вернуться к драме, то как у Чехова «В человеке все должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли.» Верно сказано, косметолог и косметика стоит денег, одежда тоже, а если ещё и прекрасная, то в тройне. Видишь зайка, на театральную зарплату – этого не приобретёшь.
– Значит, нужно думать только о материальной стороне?
– Ты меня плохо слушала, и душа и мысли тоже, но опять же – зацикливаться не надо, проще порой надо быть, но не слишком. И вообще нет ничего лучше расслабленности, особенно для женщины. Это тоже запомни!
– Про расслабленность?
– Ну конечно, когда девушка расслаблена она непринужденная, лёгкая и свободная, как лодка летящая по волнам – это очень привлекательно, поверь. А вот закислённость – это комплекс, геморрой торчащий из задницы, не дающий нормально присесть. Я про баланс говорю, духовного, физического, материального.
Возможно я не всегда ее понимала, но это не от того, что я была с ней не согласна. Она и сама всегда была весьма сложна и диковина, как тропический фрукт. Знаю одно, как бы мама не отрицала какую-либо зацикленность, она во многом противоречила себе. Разве не ее амбиции, самолюбие и жажда достатка не выглядели как полная одержимость и страсть, ведущие ее сверхскоростной корабль к столкновению с айсбергом. Разбившись на миллион мелких осколков все ее принципы и учения пошли ко дну, но не для того чтобы покрыться коррозией и медленному разложению, а возможно для создания кораллового рифа из которого выйдет новая жизнь.
В начале первого мы подъехали в назначенное кафе с видом на фонтаны, возле знаменитой Бурдж-Халифы. За стеклянным столиком сидело двое – женщина блондинка с неестественно белоснежной улыбкой и молодой тощий парень с мышиным волосами, собранными в конский хвост. Блондинка с первой же секунды не внушала мне доверия – извечно сверкающая улыбка по поводу и без, супер платиновый блонд, узнаваемая сумка от Диор, такие женщины читаются как букварь, но простота их вовсе не мила и уютна, как ягодный пирог. Они другие – примитивные, озлобленные волчицы, сбежавшие из глухого леса, вынужденные выживать в каменных джунглях. Парень же был отпетым снобом, что тоже выглядело нарочито и легко читаемо – очередной гей сбежавший из провинции, в школе его небось пинали в туалете, а школьными тетрадками подтирали задницу, тогда он и решил что обязательно утвердится в мире где все легко купить за деньги, мальчик вырос и стал работать на рынке шкур. Это и были Денис и Ольга, именно Ольга. Несколько раз невзначай подчеркивала в разговоре, что не любит когда ее имя уменьшают до всем привычной Оли. Справедливости ради стоит отметить, что и старалась она тоже – говорила что мы можем звонить ей в любое время суток, если возникнут вопросы или любые сложности. Восхищалась моей красотой развитой не по годам, а я и не знала как на это реагировать. Я к слову сказать никогда не была озабочена своей внешностью, я не выстраивала из этого культ. Никогда не хотела быть моделью или актрисой, дабы освещать своей красотой театральные подмостки и глянцевые журналы. Я была намного проще своей мамы, я не планировала что буду входить во взрослую жизнь через резные ворота под звуки арфы, верхом на единороге. Мне нравилось счастье в простых мелочах, я умела находить их в серых буднях, в квартире которая нуждалась в капитальном ремонте, нудных школьных уроках, даже одноклассники дебилы меня не волновали и я не пыталась поскорее перемотать время и все изменить. Мне нравилось скользить по рельсам которые были возложены ещё задолго до меня, я никогда не была из тех кто борется с системой и жаждет внедрить в строй свои новаторские видения.
– Очень приятно, что она выглядит в жизни даже лучше, чем на фото, а это большая редкость. – говорит Ольга, а у самой глаза искрятся от предвкушения выгодной сделки. Небось думает, во что пустит заработанные деньги. – Уж поверьте, в основном девочки перегибают палку с фильтрами, и их внешность в реалии не имеет ничего общего с настоящим лицом, а здесь все идеально, у меня даже вопросов нет. Она идеально подходит! – я ей нравлюсь еще бы, ведь я та, что сорвёт трофейную шкуру с медведя, занесенного в красную книгу, и принесет ей дар на вытянутых руках. Курочка несущая золотые яйца.
– Вот и отлично, я знала что вы будете довольны. Хотя каждая мать считает свою дочь самой красивой, но только не я. Я вижу все как есть! – мама не отстаёт от себя, даже в простых словах подчеркнёт свою правоту и особенность. В молочных брюках и черном топе с широкими бретелями, в волосах аккуратно собранных в мальвинку, с украшениями удачно подобранными она отражает образец вкуса и даже величия, но не для меня. Я вижу ее страх – язык облизывающий пересыхающие губы, запомнила ее трясущиеся руки по дороге в такси. Мама строила крепость из своего тембра голоса, создавала лучников из взгляда, который буквально проедал собеседника насквозь, все ментальные строения надёжно защищали ее от нападок окружающей среды и людей которые могли ее уязвить. Да, мама действительно была зацикленная, зацикленная на своем выживании.
– Я так понимаю тему оплаты, мы можем обсуждать при Валерии? – неуверенно то ли спросила, то ли утвердила Ольга.
– Да, она абсолютно все знает, полностью в теме! – выстрелила мама, а я словила неловкость хотя она уже забытый гость в моем сознании, после того как мама все распланировала и когда мы с ней пришли к общему решению. Между нами стёрлась граница, которая имеется во всех здоровых, семейных отношениях между родителями и детьми.
– Что ж… как изначально я вам говорила, оплата будет в размере ста тысячи долларов, но вы же понимаете, что и мы работаем не за бесплатно и имеем от каждой сделки процент…
– Стоп, то есть речь идёт о ста тысячи минус вычет процентов, так? – мамин голос меняется, и я ловлю нотки раздражения.
– Разумеется вы без нас не совершили бы этот план. – наконец-таки открывает рот Денис, который сидел молча до этого со скучающим взглядом.
– Вам двоим? – спрашивает мама, указывая на этих двух пальцами, оба синхронно кивают на ее вопрос. – Минуточку, я изначально вела переписку с Ольгой и заочно была знакома только с ней, про вас же я знать не знала, да и зачем вы тут, уж извините? – Есть, мне нравится как мама ставит на место этого высокомерного прыща.
– Вы вели онлайн разговор, который до сегодняшнего момента был лишь разговором, вы и сами не знали на сто процентов, что решитесь и прилетите сюда. Поэтому Ольга и не считала нужным объясняться с вами по всем вопросам в переписке, но мы работаем вместе – мы партнёры и оплату делим пополам. Наша функция состоит в обсуждении всех вопросов с двух сторон сделки, двоим, знаете ли, проще работать. – оскалился в ответ и знаком позвал официанта.
– Нет так не годится, сто тысяч долларов чистыми, нам на руки! – отрезала мама.
– Это невозможно. – спокойным и даже не удивлённым голосом говорит Ольга. – Мы не работаем за бесплатно.
К столику подходит официант, Денис заказывает кофе.
– Вы какой пьете? – спрашивает он маму.
– Мы не пьем кофе и мы уходим! – мама приподнимается, но Ольга тут же ее жестом останавливает.
– Мы не на базаре, торговаться я не собираюсь! – мама снова присела.
– Это самое большое, что мы можем вам предложить, Ольга же вам писала, это очень выгодная сделка, не каждому удается получить такую сумму даже с вычетом процентов. – Денис пытается убедить маму в своей правоте, но я вижу их открытый интерес ко мне, и мама разумеется это тоже видит, а значит будет стоять на своем.
– Да, и для вас выгодная в первую очередь, Дубай кишит эскортницами, моделями и прочими блядьми, но все они старше четырнадцати лет и уж точно не девственницы. Найдите хотя бы одну и я поклонюсь и прокричу «Браво», и вы знаете что я права. Все они старше шестнадцати, ибо более юным нужно разрешение родителей, а где вы найдете таких родителей которые дадут разрешение?
– Вы нам просто крутите руки! – Ольга издает смешок и взмахивает руками.
– Черт возьми мы в Дубае, в городе неиссякаемого золота, договоритесь с другой стороной на большую сумму и получите свои проценты. – мама встаёт и уже по-настоящему без желания, чтобы ее остановили и мне взглядом показывает, что нам пора. – Сто тысяч долларов чистыми, только так. Как решите этот вопрос, дадите знать!
Мы быстрой походкой и не оборачиваясь покидали заведение, а я спиной чувствовала раскалённое удивление и две отвисшие челюсти, что провожали нас взглядом, в этом нет сомнения, никто за время их карьеры не осмелился ставить им свои условия и уходить не попрощавшись. Ради должного стоит и отметить, что ни одна мать не могла бы так искусно продать своего ребенка, только она – мама моя.
Она предложила посидеть где-нибудь, а потом проветриться, я только помню, что слышала ее слова как из туннеля – эхом. Я не понимала, что стою на распутье и не видела в ее действиях преступления, но равнодушной и расслабленной я быть не могла. Меня что-то начинало видимо по немного калечить в тот день, или же я попросту не хотела знакомиться с правдой, хотя до сих пор и не узнала – существует она или нет. Я видела семьи гуляющие по городу – заботливые мамы, поправляющие панамки на курчавых головах, отцов покупающих мороженое. Все они казались из другой реальности, люди которые после отпуска вернуться домой. Матери которые не лечат зубы дочерям, для того чтобы улучшить их товарных вид, те которые не будут назначать суммы за ночь с шейхом, те которые будут готовить своих дочерей к экзаменам и выпускному. Я не видела той жизни после, после того как маме пришло сообщение, что другая сторона принимает ее условия. Моя реальность после стала меняющимися фрагментами калейдоскопа, меня поместили в пластиковую трубку создав полный вакуум и изоляцию от реальной жизни. Я стала одним из ярких кристаллов, сменяющийся другими. Я была как и говорила мама – жемчужиной добытой со дна моря – была, но так ненадолго.
Ольга прислала сообщение буквально через пару часов после нашей встречи, там было написано что мы получим ту сумму на которую претендуем – чистыми. Мама выдавила ироничный смешок и радостно потерла руки.
