– Квар!
Рюноскэ вскочил. Перед ним на корточках сидели два водяных. Каппы щёлкали клювами, будто переговаривались. Мальчик покрутил головой: берег реки, над зелёным тростником летают стрекозы, тропинка бежит через лужок в сторону деревни.
– Я что, умер?
Каппы захихикали, один толкнул другого перепончатой лапой:
– Слышал, Квар, и этот туда же. Все людишки думают, что умерли, так что я выиграл, давай монетку, – он выставил раскрытую ладошку.
– Да уж, Квир, я думал хоть мальчишка не такой, как взрослые болваны, – второй каппа вытащил из набрюшной сумки мелкую медную денежку, бросил в протянутую ладошку. Монетка тут же исчезла в сумке Квира.
Потом тот каппа, которого собрат назвал Квиром, подергал Рюноскэ за край кимоно:
– Да не помер ты, не помер. Добро пожаловать в страну капп. Смотри, как у нас хорошо, – он описал зелёной лапой круг, – лето всегда, сытая жизнь… Тебе понравится.
Мальчик переводил взгляд с одного каппы на другого. Они были абсолютно одинаковые: примерно одного с ним роста, зеленовато бледная кожа, чуть сгорбленная спина покрыта панцирем, как у черепахи, серый широкий клюв и вогнутое, как блюдце, темя. Словно один водяной отражался в воде или в зеркале.
– Погодите-ка… – мальчик отодвинулся на пару шагов, каппы тут же по-лягушачьи прыгнули за ним. – разве так приглашают в гости? Вы заманили меня на мост, швырнули в воду и утопили. А ещё говорите, что я не умер. Я вам не верю!
Водяные переглянулись:
– Ты слышал, Квир: он нам не верит. Глупый мальчишка. Скажем ему?
Второй замотал головой, выпучив и без того круглые глаза:
– Нет, Квар! Что ты! Отец не велел рассказывать. Это же… как ее… Военная тайна!
Квар пожал плечами:
– Ну и что, что не велел. Мы теперь сами взрослые охотники. Почему мы должны его слушаться? Мы мальчишке всё расскажем, и он сам пойдет с нами, деваться-то ему некуда. А то бросится бежать, скачи за ним, лови, хватай, вяжи. Возни много. А я уже есть хочу.
Он облизнулся длинным языком, что называется, от уха до уха. Если б ещё у него были уши.
– Послушай, человеческий детёныш… Тебя, кстати, как звать-то? Вот я Квар, а это мой братец Квир, мы княжеские охотники. Это, чтоб ты понимал, важная должность, – выставленный когтистый палец, упёрся в небо, по физиономии разлилась гордость.
Ну раз перед ним такие важные птицы, или правильнее «рыбы» (?) – мальчик решил не ударить лицом в грязь, подбоченился и сказал:
– Перед вами, недостойные, Като Рюноскэ, княжеский гонец!
Квир присел и накрыл голову лапами:
– Гонец нашего князя?
Квар ткнул его кулаком в бок:
– Ох и дурак же ты, братец. У людей свой князь. Не наш. А мы с тобой молодцы, не просто мальчишку изловили, знатную особу. Как думаешь, отец нас похвалит? Да и князь награду отвалит, верно?
Видя, что его слова вызвали у водяных уважение, Рюноскэ нахмурился и топнул ногой:
– А ну отвечайте, недостойные, как посмели вы схватить княжеского посланца?
Квар махнул лапой:
– А вот так: цап-царап. Ну не расстраивайся. Твой князь до тебя не доберётся, а наш будет рад такому пополнению своего зверинца.
– Зверинца? – вся напускная гордость слетела с мальчишки, и сердце его ухнуло куда-то вниз, задергалось, запуталось среди внутренностей – в животе заныло.
Квар потянул его за полу кимоно:
– Ну пойдем, пойдем… Есть охота, спать охота, – он зевнул, – поздно уже. Посидишь у нас в сарае, а как свечереет, отведём тебя в столицу, в княжеский зверинец. Там жить хорошо: кормят сытно, поговорить есть с кем. Людей, правда, кроме тебя нет, но ваши земные есть: бык, пара овец и один старый осёл. Он, кстати, тут у нас слывет большим поэтом, такие хокку сочиняет, закачаешься. Вот жаль, коней нет. Они такие… – он закатил глаза и добавил с придыханием, – красивые.
– Осёл пишет стихи? – Рюноскэ вытаращил глаза.
– Ну не пишет, конечно, у него ж копыта. Сочиняет, рассказывает, а специально приставленный каппа записывает.
– Рассказывает?
– Ну да. А чего ты удивляешься? Здесь, в стране водяных все разговаривают на одном языке. Ты же нас понимаешь? Ну вот. И осла поймешь.
Каппы привели мальчика в деревню. Там было пусто. «Ну конечно, – подумал мальчик, – каппы предпочитают ночь, а сейчас уже вовсю рассвело. Утро для них, как поздний вечер для нас. По домам, наверно, разбрелись. Спят». На покосившихся заборах то тут, то там красовались картинки, некоторые новые, а некоторые совсем полинявшие от солнца и дождей, видать, висели тут годами. На всех картинках было одно и тоже: выдры с оскаленными мордами и окровавленными клыками или каппа, что поднимал над головой дубинку, а одной ногой опирался на кучу хвостатых тушек. Иероглифы на картинках призывали: «Все на борьбу с выдрами!» или «Вступайте в отряды охотников!» Мальчик остановился, чтобы прочитать.
– Да пошли уже, чего встал? – один из братьев подтолкнул его в спину.
– А что это у вас, – Рюноскэ ткнул пальцем в листок с призывом: «Защити свой дом от выдр!» – война, что ли?
– Ага, – кивнули оба каппы, – война с выдрами. Мы ж тебе сказали, что мы княжеские охотники.
– Мы, это как его, – один из них, скорее всего Квир, почесал клюв, – охраняем… – он ещё раз почесался, – а чего мы охраняем, братец? Я слово забыл.
– Рубежи, балда.
– А, да. Вот эти самые рубежи, ну в смысле берега речки, мы и охраняем. А тут ты… Вот мы тебя и поймали. Здорово, правда? – он широко улыбнулся, глаза его от этого сузились, расползлись гусеницами в стороны.
– Выдры на вас напали?
Рюноскэ всегда нравились эти зверьки. Забавно было видеть, как они резвятся летом в ручье, ныряют, надолго уходя под воду. Или катаются по песку на берегу, подбрасывают камешки лёжа на спинках. Или любопытно водят носом, встав на задние лапки и вытянувшись столбиком. А какие они рыболовы! Впору позавидовать. Вот только зверьки эти очень пугливы, и подкрасться к ним трудно. А тут выдры представлены жестокими убийцами. Может ли такое быть?
Оба братца опять одновременно кивнули:
– Выдры – враги! Выдры – захватчики! Ага, и воры. Мы всегда с ними воевали. И воевать будем! – выкрикивали каппы по очереди, будто отвечали урок.
Потом Квар добавил:
– Знаешь, сколько лет идёт война? У-у-у! Много. Двести. Или пятьсот. Никто не помнит. Они украли у нас сокровища!
– Какие?
Мальчик озирался по сторонам: деревня не выглядела богатой, домики, или скорее хижины, были сложены из бамбука, накрыты соломой. Наверно, тут и впрямь всегда лето, зимой в таком шалашике не выживешь. Какие могут быть сокровища у водяных? Речная галька?
Каппы почему-то оглянулись по сторонам, будто боялись, что их подслушают, и хором прошептали, вытянув свои клювы к ушам Рюноскэ, один к левому, другой к правому:
– Огурцы!
Рюноскэ расхохотался:
– Что? Огурцы – это сокровища?
Каппы замахали на него перепончатыми ладошками:
– Тише, тише… Это запрещено обсуждать с чужаками. Это тайна. Военная, наверно.
Но мы тебе скажем. Правда, Квар? Скажем?
– Скажем, скажем. Я скажу, а то ты, братец, что-нибудь перепутаешь. Эти штуки, не буду второй раз называть, это наше сокровище. Все каппы их любят.
– Да, да, – подхватил Квир, – я знаешь, как люблю ог…р-р-р…
Конец слова утонул в ладони брата, которая быстро запечатала болтуну клюв. Квар зашипел:
– Ш-ш-ш… Эти штуки только князю, да его приближенным полагаются, простые каппы лишь в праздник воды могут отведать огу… – Квар прикусил язык. – Ну знаешь, ваша же, человечья традиция, подносить водяным духам эти самые… Ну ты понял. На семью выдают один. Остальные уносят в княжеский дворец. И вот как-то выдры украли все, ну эти самые, что были собраны для князя. И началась война. И теперь мы все воюем. И мы с братом – охотники, и отец наш охотник, и дед был охотником. Вот.
Рюноскэ хмыкнул: «Надо же война из-за огурцов. Глупость какая. Хотя, может, это нам, людям такой повод кажется глупым. Вот дедушка рассказывал о самураях Уэсака Сотаро и Амагава Доппо, что жили лет двести назад. Так те поссорились из-за рыбы. А дело-то пустой скорлупки от мидии не стоило. Текла себе речка через соседние владения. Сначала через земли Уэсака, а ниже по течению по земле Амагава. И сказал как-то Сотаро своему соседу: «А ведь ты мою рыбу ешь. Выросла она в верховьях реки, значит, моя, а твои слуги ее ловят». Слово за слово – разгорелась вражда, а потом дошло и до кровавой схватки. И пали в ней и Уэсака Сотаро, и Амагава Доппо. А река по-прежнему течёт, и по-прежнему ловят в ней рыбу все, кому не лень. Так чем огурец не повод для войны?»
Квар провёл Рюноске через двор, втолкнул в какой-то сарайчик:
– Тут посиди до вечера.
Сарайчик был сложен из бамбука, сквозь непрочные стены сочился солнечный свет. Дверца едва держалась. В одной стене была дыра, оттуда вытекал ручеек и, пробежав по полу сарайки, исчезал под стеной напротив. На крепкую тюрьму сарай никак не тянул.
Квир засопел:
– Давай хоть свяжем его. Вдруг сбежит. Поймают его другие охотники, не видать нам тогда награды.
– А верно, братец. Не такой уж ты и балбес.
Квир вытащил из сумки на животе небольшой клубок и с криком: «Вяжи!», бросил его в мальчика. Рюноскэ выставил руки вперёд, чтоб закрыться от летящего ему в лицо клубка, и верёвка, тонкая, но прочная – не разорвать – тут же обмоталась вокруг его рук, притянула их к телу, накрутилась на него, как нить на катушку. Откуда столько её в маленьком клубке? Рюноскэ, замотанный от пяток до шеи, упал на пол. Скрипнула дверца, каппы ушли.
Время тянулось медленно. Оно обычно никуда не спешит, если вам нечем заняться или ждать приходится. Вот если надо что-то сделать, да ещё торопишься, тут-то оно бежит со всех ног. Бежит, обгоняет, посмеивается: «Не догонишь, не успеешь». Рюноскэ лежал, глазел в потолок. В голове камнями ворочались тяжёлые думы: «Ну что за невезуха. От Тэнгу ушёл, а глупым каппам попался. И теперь сидеть мне в зверинце: слушать стихи осла, беседовать с овцами о смысле жизни, внимать мудрым наставлениям быка. А детёныши капп будут швырять в меня огрызками яблок, строить рожи и насмехаться». Он вспомнил, как сам в прошлое лето бегал к шатрам съехавшихся на ярмарку торговцев. Там был и небольшой зверинец: в клетках сидели грустные попугаи, обезьяны равнодушно искали друг у друга блох, а пятнистый олень, старый и облезлый, чесался о столбик, к которому был привязан. А теперь он сам, как попугай или обезьяна будет выставлен на потеху толпе.
Мальчик заворочался, пытаясь ослабить путы. Но ничего не вышло, верёвка была намотана так плотно, что ни рукой, ни ногой шевельнуть он не мог. От беспомощности и безысходности он заплакал, а поплакав уснул, все же целая ночь прошла в дороге. Последней мыслью, промелькнувшей в мозгу было: «Даже если б я выбрался из этого сарая, как бы я нашел путь в свой мир? Никак. И дедушка с бабушкой никогда не узнают, куда пропал их непутёвый внук».
***
Сквозь сон Рюноскэ почувствовал какое-то щекотание, будто травинкой водили по носу. Он сморщился и чихнул. И проснулся. Прямо перед глазами была усатая мордочка: круглые ушки, черный нос, хитрые глазки – на обмотанной верёвкой груди мальчика сидела выдра. Она была крупной и тяжелой, но на того страшного зверя с окровавленными клыками с картинок, висевших на покосившихся заборах совсем не была похожа. Она вроде даже улыбалась.
Выдра поднялась столбиком, выставив светлое брюшко, перетянутое белым пояском. Кроме того, на зверьке была синяя безрукавка с вышитой рыбкой. Рыбка будто выпрыгнула из воды, свернувшись кольцом – хвост к голове. Зверьку бы кимоно и штаны-хакама надеть, и получился бы настоящий воин. Выглядело это так забавно, что, не смотря на свое печальное положение, мальчишка рассмеялся.
– Видали, он ещё хохочет, – баском проговорил зверёк, подбоченившись, – всегда подозревал, что человеческие детёныши глупы, но ты-то, Рюноскэ… – он покачал головой и усы его гневно встопорщились.
– Ты меня знаешь?
Лапа топнула по его груди:
– Ты не наблюдателен, мальчик. Сколько раз ты приходил к ручью за деревней посмотреть, как я тренируюсь, и даже не запомнил меня.
– Тренируешься? Так ты та выдра, что любит поиграть с камешками?
– Поиграть?! – и столько презрения прозвучало в его голосе, что им, пожалуй, можно было нагрузить садовую тачку, да к тому же осталось бы на пару котелков, – да разве пристойно воину играть? Я что, детёныш? Ты, недостойный, разговариваешь с самим Каюми Бугё, старшим разведчиком. А я ещё шёл за этим глупым детёнышем… Спасать его собрался… Нет, пусть пропадает тут…
И выдра прыгнула прямо в ручей, текущий через сарай, и исчезла под водой.
– Стой! Куда ты? Вернись! – Рюноскэ по-настоящему испугался.
Только-только блеснула надежда на спасение, а он сам все испортил.
– Каюми Бугё! Уважаемый старший разведчик! Вернитесь, пожалуйста, – закричал он.
Из воды высунулась усатая морда.
– Ну то-то же, – старший разведчик вылез на сушу, – развязывайся, давай.
– Да как же я развяжусь, уважаемый Каюми?
– А как завязался?
– Ну этот, Квар или Квир, кто-то из них закричал: «Вяжи!», оно и намоталось.
– Ну так скажи: «Развяжи».
– Так просто?
– Попробуй.
Рюноскэ зачем-то зажмурился и закричал:
– Развяжи-и-и!
Веёевка тут же свалилась и замоталась в маленький клубок. «Хорошая вещица», – решил мальчик и сунул клубок в рукав. Каюми скользнул за дверь и вскоре вернулся.
– Нету никого. Дрыхнут. Побежали. Привяжи-ка веревочку к моему поясу, да на запястье себе намотай. Я быстро бегаю. Отстанешь – потеряешься.
Рюноскэ очень хотелось расспросить старшего разведчика выдр и про войну, и про её причины: очень может статься, что для выдр причина совсем другая. И вообще, про страну капп и про страну выдр, если такая имеется. Но он боялся начинать разговор, вдруг Каюми опять обидится и бросит его здесь.
Дверь сарайки даже не была заперта, настолько каппы полагались на свою чудесную верёвку. Они с Каюми вышли во двор, зверёк нырнул под раскидистый папоротник, верёвка натянулась, и Рюноскэ полез следом. Вскоре покосившиеся заборы и жалкие домишки водяных остались позади, бежать пришлось через какой-то заросший высокой травой лужок. Под ногами – то ямка коварно притаилась, то камень из земли высунулся, мальчик спотыкался, чуть не падал, но намотанная на руку веревка тянула вперёд, и он не отставал от своего провожатого. Добежали до реки. Та ли это была река, не берег которой его вытащили братцы-каппы, или другая, Будда знает. Перед ними был узенький бамбуковый мостик, перекинутый над водой высокой аркой. Перил у моста не было.
– Нам на другой берег? – запыхавшийся от бега мальчишка едва мог говорить.
