Ган даже встряхнулся, желая сбросить с себя сугроб ярких и чужих ощущений. Брезгливо поморщился. Все это слабости! Непозволительно. В сердце воина должен быть лед, что крепче стали. Да только проклятый Данияр не унимается, и мысли его несутся вспугнутыми птицами. Перед глазами дева, и дева эта затмевает все кругом. А сама что-то про больную козу приговаривает. Как движутся ее губы, замедленно, волнующе, вкусно, призывно…
Сладкие, должно быть, ее губы…
Ган снова встряхнулся, беззвучно обругал Данияра, стиснул со злости его череп так, что под пальцами затрещало. «Ведьму мне дай, а не на девушку пялься! Истинное ее лицо».
Данияр послушно показал дорогу и ведьмину хибару. И снова с ним дева. И снова он на нее как на чудо чудное глядит, глаз отвести не может. Не хочет…
В какой-то миг Ган захлебнулся Данияровыми чувствами, они его захлестнули, затекли в самую душу настойчивой резвой водой. Хватит! Уймись! Дай лицо! Дай же…
В мальчишкиной памяти все вдруг смешалось, пошло кругами и пятнами, снова мелькнул образ девушки, потом темнота и дыхание, громкое, шумное… Что еще? Ган не сразу понял, а потом разобрал. Двое, девушка и его пленник, спрятались от ведьмы за печкой. Зазвучали голоса – четыре голоса. Ган аж на месте заплясал, как почуявший добычу охотничий пес. Не одна, а четыре ведьмы. Хорошая будет охота с такой-то добычей. Ну же, лицо! Хоть одно из четырех…
Давай.
Мальчишка лишь сильнее забился за печку. Повернулся на свет и обласкал взглядом черный силуэт девушки. Она ближе к выходу из укрытия стояла и пока этот дурак, Данияр, на нее таращился, должна была видеть все. Лица. Ведьм.
Бесполезно…
Ган сбросил руку с обледенелого мальчишкиного лба. Ничего там нет, кроме этой девушки. Все сознание заполнила, всю память. Какие уж там ведьмы?
За спиной кто-то зашумел, завозился.
Ган обернулся, и глаза его вспыхнули радостно – девица! Легка на помине. Стоит, смотрит, как волчица, и тяжелую дубину обеими руками сжимает. Неужто приятеля своего спасать пришла?
И будто знакомая…
Будто видел он ее раньше, но забыл. Забыл, как всех людей из Игривицы. Забыл и дал себе слово не вспоминать!
Больше никогда.
Глава 3. Пленница
Вита увидела след на снегу.
Рядом с тем местом, где сошлись вершинами два серых валуна.
Рядом с тем местом, где замерла в холщовом мешке задавленная ледяной глыбой рыба.
Рядом с тем местом, где так некстати или кстати попался ей на глаза Данияр.
След на снегу огромный от выплеснувшегося из воды на сушу гигантского тела. От страшного зверя холодного моря – слуги Властелина Зимы. Вот борозда широкая, будто проволокли тут волоком целую ладью. Это Ган!
Ган вышел на берег и, перекинувшись в человека, ушел в лес. А может, и не в лес. Может быть, он отправился к деревне. Кто знает, что там, у Властелина Зимы на уме? Что, кроме черной злобы?
Далеко впереди, за высокими сугробами, из которых торчали макушки одиноко стоящих елок, раздались звуки. Необъяснимые, тихие, они пугали своей неопределенностью, но чуткая Вита сразу поняла, что у лесной опушки творится нечто недоброе.
И пошла туда.
Угадала.
Взгляду предстала жуткая картина: вмерзший в лед Данияр, посиневший, полумертвый, и Ган, сжимающий его голову безжалостной рукой. Черный уродливый монстр за Гановой спиной потянулся мордой в ее сторону, предупреждая… то ли Виту, то ли Гана.
Демоны мира!
Вита, не имеющая привычки отступать, огляделась в поисках оружия. Кусок обглоданной морем коряги сунулся из-под снега рядом с левой ногой и сам в руки прыгнул.
– Отойди от него!
Вита не узнала собственного голоса. В нем будто не хватало звука и мощи. И дрожь появилась.
Там Ган.
Ган!
Слуга Властелина Зимы отпустил Даниярову голову, позволив ледяной глыбе гулко опрокинуться на скрытые пуховым снегом камни. Развернулся медленно – никуда не торопился. Знал, что бы ни было, все сложится так, как угодно ему.
Приказал:
– Иди сюда.
Вита вскинула дубину, сжала зубы. В тот же миг ноги оплела лента искристого вихря и спеленала их, не давая сделать шага. Вита дернулась, пытаясь вырваться из снежных объятий, и новые белые плети опутали ее сильнее: шею, грудь, руки. До боли затянулись на запястьях, выжали оружие из рук.
Потом ее потащило над землей к Гану.
Вита попыталась вырваться, забилась, как попавшая в паутину муха, но лишь сильнее затянула силки. Когда ледяные пальцы придирчиво коснулись ее подбородка, окольцевали нижнюю челюсть, пленница попыталась огрызнуться, но стоило только губам ее закатиться в оскале, прямо в кости пришел импульс невыносимого холода.
– Не дергайся. – Голос, наполненный уверенностью и властью, прозвучал над самым виском. – Отдай то, что мне нужно, а потом… – Ган на миг осекся. Лишь на один крошечный миг. Потому что внутри головы вспышкой мелькнули подслушанные, подсмотренные воспоминания и чувства Данияра. Ган хотел сказать «убью», но почему-то произнес: – Отпущу.
Пленница ничего не ответила, только глянула со злобой и скорбью. «Как жаль, что я не могу снова взять дубину и разнести ею в крошево твой череп», – читалось в ее глазах.
Ненависть.
И ни грамма страха.
Ладно… Ган упер пальцы в ее виски. Сдавил, желая поскорее добыть искомое, но из девчонкиной головы на него глянула тьма, гулкая и пустая.
Закрылась…
Она закрылась! Как ухитрилась? Как смогла?
Ган склонился к перекошенному яростью лицу, чуть не носом в него уткнулся. В глубине зрачков пленницы плескались огоньки магической силы, задушенной, погашенной чужой могучей волей. Интересно, кто она? Неинициированная ведьма? Возможно… Но кто спрятал ее? Кто укрыл? Как посмели?
Ган подхватил пленницу с земли и забросил на плечо. Она была тяжела, как молодая олениха. Вся какая-то плотная, мускулистая. А там, где не мускулистая – костлявая. Неудобно впилась в Ганово плечо своими костями. Прямо в старую рану попала. Ган поморщился и переложил ношу на два плеча, словно овцу, перекинув девичьи ноги и руки себе на грудь.
Понес.
За его спиной начал медленно вытаивать из глыбы Данияр, и черный конь вновь оборотился корягой.
Ган принес Виту к воде. Хотел перекинуться зверем, но не стал. Зверю такую добычу до замка целой не дотащить.
– Дай корабль. – И рука, распластанная пальцами над водой.
Молчал Хати-Йоремуне. Ничего не давал. Да и не ему был отправлен этот приказ.
Другому.
И тот, другой, Хати-Ибиру, сторож морского дна, послушался. Всплыл из глубин корабль. Такой древний, каких даже в старых дедушкиных книгах не рисовали. Длинный, с драконьей головой, весь поросший курчавой шерстью из темно-зеленых водорослей.
Сам подошел к берегу и лег на мелководье.
Ган взошел на борт. Глянув на зияющие в палубе дыры, взмахнул рукой, и они затянулись льдом. Виту спустил на холодные черные доски. Она не шевельнулась, так и осталась лежать, оцепеневшая, не желающая знать, что будет с ней дальше.
Корабль поплыл, и холодное море жадно облизало его борта.
***
Замок Властелина Зимы рос на горизонте голубой тучей.
Медленно плыл корабль.
Как ни просил Ган ветра, как ни требовал, ничего не выходило. Лишь морские чертоги, вода и снег подчинялись ему. Иногда выполнял приказы изворотливый Хати-Йоремуне, оборачивал нужными вещами валяющиеся возле берега камни, коряги и вырванные бурей пни. Бывало, что и лесной дух Хати-Амаро, огромный белый волк, подчинялся, но лишь зимой, когда леса его лежали под гнетом снега.
А вот воздух никогда не слушался Гана. Своеволен и упрям был Хати-Гаруди, птичий князь, владыка ветров. Не терпел быстрокрылый чужих приказов. Смеялся он над Ганом летом, а зимой улетал на юг и бросал без присмотра свои ветра, чтобы носились они над северными морями свободные, дикие и никому не покорные.
Ган долго смотрел на небо, принюхивался, злился на опавший тощий парус. Ничего. Он устал. Хотелось есть, но броситься зверем в воду и насладиться охотой он не мог. Не оставлять же девушку одну? Отойдешь далеко – ослабнут чары, и утонет корабль вместе с пленницей.
Пришлось снова просить у Хати-Ибиру:
– Дай гребцов.
Когда Ган произнес это, Вита скукожилась вся, прижалась спиной к борту. Догадалась, что будет, и страшно от этого стало. Откуда взяться гребцам среди моря? Ясно – со дна морского. А на дне морском живых людей нет.
Волны сильнее забили в борта. Корабль качнулся, дернулся и встал, будто кто-то вцепился в него под водой и не дал больше хода. Потянулись через борт костлявые руки.
Вита зажмурилась. Смотреть на ожившего мертвеца не хотелось совершенно, поэтому она слушала. Вот перевалилось через борт мокрое тело, плёхнуло о старые доски корабельной палубы. Потом раздались шаги: кто-то брел, волоча ноги, мимо пленницы.
– Чего хотел ты от ярла Арнберна, чародей? – прогудел трубный голос.
– Ветра нет. Корабль не идет, – ответил Ган. – Гребцы мне нужны.
– Гребцы, говоришь? Гребцы… Тридцать человек нужно этому карви, чтобы быстро по морю идти. От моей команды и половины того не осталось.
– Зови тех, что есть, – потребовал Ган.
Вите стало интересно взглянуть на этого самого ярла Арнберна. Судя по голосу, не такой он и страшный. И пусть, что мертвый. Она приоткрыла сперва один глаз, потом другой. Сердце екнуло, конечно, когда мертвец с голым черепом и остатками медной бороды вперился в нее пустыми глазницами.
– Здравствуй, дева-красавица, – прошамкал перекошенным ртом.
– Здравствуйте, – выдавила из себя Вита, решив не показывать страха ни перед утопленником, ни перед колдуном.
Ган смерил пленницу недовольным взглядом, подошел к ярлу и положил ему руку на грудь. Потекло из ладони холодное синее пламя и засветило желтый череп изнутри, как лампаду.
Вита насторожилась. Что это делает Ган? Зачем отдает мертвому часть своей колдовской силы?
– Вот тебе магия, ярл. Держи на воде корабль и подзывай своих людей, – пояснил коротко и понятно. – Я уйду в море на время, а после вернусь. Обещай, что корабль и девушка будут целы к моему возвращению.
– Хорошо. Будут.
Ган удовлетворенно кивнул и перекинулся через борт. Тяжело булькнула вода – видно, прямо в воздухе зверем оборотился и ушел, изнывая от голода, серо-мраморной тенью в глубину.
Так просто доверил все мертвецу, хотя мертвецы ведь обманывать не умеют. Они всегда честны, а обман – удел живых.
Вита проводила взглядом мелькнувшую среди волн могучую спину. Вот он шанс!
Глупый Ган.
Она встала и бесшумно подошла к борту.
Шанс.
Морской леопард далеко, но он быстрый, ловкий. Догонит, но…
…пока есть шанс, пробовать нужно!
– Осторожнее, дева! Карви качает волной, не выпади за борт, – сказал, сверкая глазами, ярл Арнберн и, разгадав Витин план, предупредил. – Что ты удумала, глупая? Море убьет тебя.
Но Вита не стала слушать, прыгнула за борт и обернулась на лету. Торопилась, упала в воду неудачно. Больно ударилась боком, но думать о боли было нельзя. Понеслась что есть силы, но вода здесь была густа, как кисель, и держала, и не давала скорости, а где-то внизу, в черной морской глубине, зажигались неведомые огни, и от вида их становилось страшно до безумия.
Ган быстро почуял побег, быстро нагнал. Вынырнул откуда-то снизу, поддал головой, выталкивая вверх!
«Так вот ты какая! – пришла в Витину голову мысль от него. – Значит, оборотень? Так и думал, что что-то с тобой неладно».
Вита пыталась уйти, отплыть в сторону, увернуться от толкающей ее на поверхность грубой морды с зажатыми щелями полукруглых ноздрей, но Ган будто издевался, играл с ней, как кошка с мышью. Наконец, поддал под живот хорошенько и зашвырнул через борт обратно на палубу корабля.
– Ох, дева, ты будто птица морская? – удивился ожидающий там мертвец. – А я-то думал, утонула ты…
– Цела она, – ответил за Виту Ган, переваливаясь через борт на палубу следом за пленницей. – Больше не убежит.
***
Вита стиснула зубы и уставилась на гребцов. Их было шестеро, и корабль шел небыстро.
