– Замечательно! Теперь он знает, где ты живёшь! Придётся тебя охранять!
– Да нет же, я не нуждаюсь, просто мне кажется, что этот человек где-то очень близко, а мы его не видим, или не понимаем, что это он.
– Так почему мы будем видеть и понимать, если у нас нет ни одного доказательства?!
Мы осматриваем тело. Всё тоже самое – лодыжка в кандалах, мешок, только вот ноги сколочены между собой, а руки склеены, как у предыдущей жертвы, головка также склонена на грудь, глаза закрыты. Больше никаких следов.
– И что это означает на этот раз?! – спрашиваю у Жданова.
– Вероятно, мы это узнаем, когда поговорим с её подругами. Кстати, заметь, её тоже не искали. Скорее всего, проживает в общежитие.
– Ты знаешь… Только не смейся. Мне сегодня опять приснился Озёрский маньяк…
– И?
– Он назвал странное имя и бросил на пол картину.
Я рассказала Руслану, что было на картине и какое имя назвал маньяк.
– Утагава Куниёси? – Руслан лезет в телефон и через минуту выдаёт мне – « один из крупнейших японских (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AF%D0%BF%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%8F) художников и мастеров цветной гравюры (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%93%D1%80%D0%B0%D0%B2%D1%8E%D1%80%D0%B0) конца периода Эдо (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B5%D1%80%D0%B8%D0%BE%D0%B4_%D0%AD%D0%B4%D0%BE), представитель жанра укиё-э (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A3%D0%BA%D0%B8%D1%91-%D1%8D).»
Он суёт мне под нос свой телефон:
– Ты эту картину видела?
На картине уже знакомая девушка в кимоно. Я киваю.
– И… что это за картина?
– Картина называется «Скромница». Никого не напоминает?
Мы смотрим на нашу жертву.
– Не думаю, что скромницы бывают голыми – говорю я осторожно – но монашеская накидка, сложенные руки, и поза на коленях вполне может и означать скромность. Только при чём тут скромность? Он же пороки истребляет, а скромность – это замечательное качество.
– Надо думать. Может, этой картиной твой призрак хотел показать, что следующая убитая будет крайне нескромна?
– Какие-то загадки одни – ворчу я.
Мы едем в комитет, по дороге почти не разговаривая и думая каждый о своём.
В комитете нас встречает Евгений Романович и сразу зовёт к себе.
– Сейчас нам попадёт – говорю я Жданову, а он в поддержку крепко сжимает мне руку.
Мы входим в кабинет шефа, тот смотрит на нас, некоторое время молчит, а потом говорит холодно-металлическим тоном, по которому я понимаю, что ничего хорошего нас не ждёт.
– Ну, и что это было ночью? А? Вы – парочка, гусь да гагарочка, вы маньяка будете ловить, или будете бегать по озёрам за призрачным убийцей?
– Но Евгений Романович… – начинаю я.
– Ну уж нет! – не выдерживает он – вы с ума сошли?! Что вот это такое?
Он бросает перед нами газету.
Мы склоняемся к ней вдвоём с Ждановым. На газете ярким заголовком пестрит статья под названием: «Чем занимается местная полиция?!» и фотография уже знакомой «Газели».
– В интернете слухи, в газетах слухи. Сведения просочились о том, что очередной больной на всю голову орудует в университете, а мы его поймать не можем! Что делать-то будем, господа?!
– А как вообще… Кто узнал?
– «Кто-кто»?! – уже кричит он – парень, водитель «Газели», пришёл в редакцию и всё им рассказал, упуская некоторые пикантные подробности, ну, якобы, они просто отдыхали. А тут вы! Газета быстро ухватилась за эту сенсацию, соответственно. Ну, а инфу об убийстве им просто кто-то слил, вот и всё. Они сами не знают, кто. Обнаружили под дверью письмо о том, что на озере находят убитых девушек, камер у них там нет, кто подсунул под дверь – один Бог ведает, газетёнка-то так себе, бульварная. Ладно, давайте доклад, что у вас там.
– Погодите – говорю я – Евгений Романович, ответьте на один вопрос – что сейчас стало с озёрским маньяком?
– А тебе зачем эта информация, солнышко моё? – спрашивает он, в недоумении глядя на меня.
– Вы можете просто ответить, без вот этих допросов?
Он замолкает, потом говорит мне:
– Видишь ли…
– Он мёртв?
– Да. Но не могут найти, кто его убил и как, проникнуть к нему в камеру было невозможно…
– Но отчего он умер?
– От асфиксии. Информация не для разглашения – кто-то из родителей убитых девушек «заказал» его, да и всё. Следователи не стали сильно рыться в этом деле – маньяк, кто там будет переживать за то, кто его убил…
Мы с Ждановым переглядываемся. Это уж точно – переживать никто не будет, тем более, Озёрский маньяк был одинок, не имел не семьи, не детей.
Вот почему он приходит ко мне в моих снах. Тело его уже не живёт, а душа вертится рядом со мной, стараясь направить по нужному пути. И всё это лишь потому, что из-за меня он оказался там, где его лишили жизни. Нет, это как-то нелогично.
– А знаете – говорит Жданов – почему он убивает в понедельник, и почему всё делает для того, чтобы мы нашли тела в понедельник?
– Почему? – спрашивает Евгений Романович.
– С понедельника все начинают новую жизнь. Он для них готовит новую жизнь в новом измерении, а нам подсовывает новое тело.
– И не единого следа не оставляет…
В этот момент дверь кабинета открывается и входит Диана.
– Извините, Евгений Романович, но это срочно. Там, в коридоре, ожидает девушка, она говорит, что ей очень надо видеть Маргариту Николаевну.
– Пригласи её сюда – говорит шеф, и мы переглядываемся все втроём.
Через пару минут дверь открывается, заходит молодая девушка, и у меня просто выпадает челюсть – перед нами стоит та, которую мы сегодня вытащили из мешка на озере.
Мы с Ждановым переглядываемся, в кабинете наступает звеняще-напряжённая тишина, шеф смотрит на нас троих и пока не понимает, что же нас так озадачило.
– Здравствуйте! – говорит мне незнакомка – я Татьяна Быкова и учусь в том университете, где вы проводите расследование. Пропала моя сестра Катя, я пришла в полицию, но меня отправили к вам. Вы можете мне помочь найти её?
Часть 7. Незапланированная жертва
Мы с Ждановым перекидываемся взглядами.
– Таня – говорю я девушке – пройдёмте со мной в кабинет, нам нужно задать вам несколько вопросов.
Она смотрит на нас – ну, и глазищи, я таких никогда не видела, самые настоящие океаны! Вероятно, у сестры её были точно такие же.
– Вы мне сначала скажите – с Катей всё в порядке? – спрашивает она, глядя попеременно то на Руслана, то на меня, то на шефа.
Я не могу ей сказать, не могу… У меня нет больше сил говорить родственникам, что их близкого человека больше нет.
– Таня…
– Вы же не умеете врать…
– Таня, мне очень жаль…
Она резко закрывает ладошками лицо и стоит так некоторое время. Её плечи не вздрагивают, она не рыдает, просто стоит так, словно не желает воспринимать ту открывшуюся перед ней реальность, словно старается от неё закрыться, спрятаться. Так делают маленькие дети – лезут в игрушечный домик и всё – они отгорожены от всего мира какой-то особой защитой…
Я делаю знак Руслану, который хочет подойти к ней, чтобы утешить и успокоить, я знаю, что через минуту она успокоится сама и придёт в себя. Так и происходит – девушка смотрит на нас, глаза её сухи, только на лице гримаска боли и страха.
– Что я скажу родителям? – спокойно говорит она, и я удивляюсь про себя. Неужели её сейчас волнует только это?
– А где ваши родители, Таня?
– Они на севере, в длительной командировке, скоро должны приехать. Они научные работники. Скажите, я могу я её увидеть?
– Может быть, вы сначала поговорите с нами?
– Нет, пожалуйста, я не смогу говорить, пока не увижу её.
– Хорошо – соглашаюсь я.
– Может, мне с ней пойти? – шепчет мне Жданов.
– Нет, Рус, я сама – говорю ему – поезжай в университет, поговори с педагогами. Я выясню у Тани, на каком факультете они учились и позвоню тебе.
– Хорошо, буду ждать звонка.
Мы идём в морг по длинному подземному переходу. Странное у нас всё-таки строение – кто это разработал, был явным «гением». Соединить следственный комитет с моргом судмедэкспертизы – это просто какая-то нелепица. А с другой стороны – удобно, не надо гонять машину, чтобы что-то узнать или показать близким тело. Господи, о чём я думаю?!
Роб протестующе машет мне руками, когда мы заходим в морг, но я показываю ему на девушку, и скальпель падает из его рук. Я вполне понимаю его чувства – они похожи, как две капли воды.
Я же обращаю внимание на тело очередной жертвы и говорю ему:
– Роб, что это значит?
– По-другому нельзя – разводит он руками – это – показывает на монашеский клобук – было приклеено к голове на суперклей.
Я подвожу Татьяну к телу сестры. Та внимательно смотрит на спокойное лицо покойной и говорит:
– Странно. На лице ни грамма косметики, хотя она очень ярко и вызывающе красилась, ногти – она показывает на руки – они все сняты, у неё был маникюр, длинный, заострённый. Брови сбриты, искусственных ресниц нет… А что с её волосами?
– Когда мы её нашли – говорю я, стараясь не смотреть на девушку – на ней было это…
Роб показывает на монашеский клобук. Таня пожимает плечом:
– Я знаю, откуда эта вещь. Катя ходила в театральный при университете.
– Таня, нам очень нужна информация. Вы готовы поговорить?
– Да, идёмте.
Она всего лишь на мгновение прикасается пальцами к своим губам, а потом кладёт их на губы сестрёнки.
– Я люблю тебя – шепчет она сквозь слёзы, и во мне начинает подниматься такая волна ярости, что, казалось бы – попадись мне убийца сейчас, я сама удавлю его, а потом скажу, что это была самооборона, и пусть с меня нафиг снимают эти погоны!
Мы начали разговор уже в коридоре.
– Таня, вы вместе учились? На какой специальности и какой курс?
– На третьем курсе. Мы учимся по специальности «Историческая информатика» – она спохватилась – учились…
– Извини.
Я быстро набираю Жданова и объясняю ему, куда нужно обратиться и на какой специальности учились девушки.
– Я понял – коротко говорит он и сбрасывает звонок.
– Вы по своей воле пошли на этот факультет?
– Да. Готовились очень много и благополучно поступили на бюджет. Родители были рады. Хотя… им на нас немного плевать – обеспечивают нас деньгами, а сами все в своей науке. Иногда не хватает их… Раньше у меня хотя бы была сестра – было с кем болтать и делиться, а теперь я одна осталась. Как буду без неё?
Мне тяжело слышать эти слова, хотя я сама росла без родителей, рано их потеряла и осталась одна в целом мире.
– Таня, а какой была Катя? – внезапно осеняет меня – скажите, у неё был какой-то яркий недостаток?
– Ха! – она усмехается – вы уверены, что это так важно сейчас?
