!) на грани гноя подобно всемутным банкам
Феннианы
, но пакости непремёртво восстанут снова. Жизнь, он сам сказал однажды, (его биовраг, вообще-то, убивает его прескоро, если еще не, после) это поминки/пробуждение, хохочешь живи харакиришь нет, на лже нашего питамства покоится трупожай нашего семяотче, фраза которую основатель мира по закону мог бы утвёрдо написать поперек перегрудка всех от мужчернь-иль-женщрев-рожных. Сцене сей, освеженной, перебуждённой, нельзя было никогда быть забытой, курица и крестоносец вечновзаимежобоюденённые, ибо позже на веку некто из той тщуплой банды фактощеек, (в ту пору эксчиношник (из таможных хижин) (на пенсии), (отбизженный), по шесятпятников акту
) в приодетом черном современном стиле и ткадских блестящих рыжих бурлянтонках
(берет, срочка и мнишка, квоприквошки
и бушлатка) репетировал ее, тыкая трубкой, с достойнственным (скопированным) поклоном двоюродному тезке покойного архиепископа Ф.Х.
Консервата Копеенгера (горячий перец во всей своей ночи, да сжуется берёгро?тица
над ним!) в пулженском
вагоне нашего первого трансхибернца
с единственным еще более печальным обстоятельством которое суть какой-то диркадуркский сердцевертел если вообще когда и доводить до брю?зжащих рюм из омраморенных глаз. Циклоптически
чрез окон диски и с вихрящими благовеяниями круглые глаза круезжих, спина к спине, бок к брыку, на их ирлажничающей двуколкости, наблюдали с интуристной антирисованностью как одетый гнал голого, голый зеленого, зеленый мерзлого, мерзлый одетсного, когда конвой их колесил опоясывающе кругобилием же гигантига жизнедрево, нашего огнелистного счастлюбного бломстербойма
, феникса в нашей безлесности, надменного, какуминального
, румянцевого (повторение!) чьи корни быть им пепелями
с облесками пинийсов
. Ибо также часто как Архикаденус
, отжелав в сторону свое Ирландское Поле и взалкав их аурикуляры
на вмесгноищные конкретности прежде чем схлопотали они по шишке в Кастлбаре
(матовом и далеком!) заговорил об этом по просьбе все, слыша в этом новом прочтении роли согласно которой, из-за Баб-Яга в своей машине
, новый гарриксынов
гримасничающий гримальдизм
гипостазировал путем доказаместельсва аксиоматической ораречивости того когда-то величествечного старого элрингтонского
вопля, то копировника описание той привилегородного студента пьесы на конциентах
, могли просто представить себя в своем груди сокровенном ядре, в качестве про тем локумов
, повремещённые червиз зевус (бездну), как когда-то были они моребрежниками, внимая насмишеньлика вече?ренному взыванию приобречённого но всегда чреворечивого Агитатора
, (нельше не плангромь
буруны над Тоунавахалья
Рифом!), выцилиндрующегося, сусликами
как у китня?
, алколо сумерок скумринга
, (не этому ли феину
быть Святого Муедзина зовом – святые мечерти! – и эта феска
без полей как бровь правоверного земликасателя, хочень чтоб так ибн-было – благословенны будут кости! – гази
того, силость его реча?.) его человекоубийственный ружьеору?дователь протендился
в сторону того перерослого свинцового карандаша которому было вскоре, монументально по меньшей мере, встать как Моливдокондилону
даб, даб быть, даб быть его мавзолеем (О'дан стол камнёжно на мейсичек
айе скульдуют шоу пани) пока повсюду на его изобвиняющих чертах, как трезвонил Роланд, крохотная капелька печали готова вборозлить его игрущёки, призрак смирения распостранял фантомную оболтательность, подобно тому как юноша утопший над судьбой вод своих мог злорадствидеть, сходно по происхождению и аккурат по эффектности до последнего луча солнечного света на плите гроба.
Поминки по Х.Ц.Е. (1)
Никак не с другой старины как в харчедни ночьяла лишь наш Странник далекий, недружимый, из Земли ван Демона
, ленивый какой-то скальд
или бредячий поец, подымет тунеяднуто свои с тормознутым разрезом снобсиковые глаза к полузнакам своего зооти?ка
и растягнуто мешкая по фляги горлу, треснутой чашке, растоптанным брогам4, дёрном торфенным, дикому ракитнику, камбостлисту
, вяленой рыбе, жадноюще узнает что там в Ангель припостоялены для него были потийн
и чай и картош и бакки
и вино с хлебаей служанкой словей щебеча: и неформально, квази-начнет полубаться щекотливопсу (Нонсенс! Не было там очень много ветренного Нуса
дуя в каждый конкретный момент сквозь шляпу М-ра Миланхоля
Тормоза!)
Но на прагме
какая формальная причина вызвала улыбку у этого подумалки? Кто был кем кому? (О'Брином его не зовут, ни та что смуглянка не является его служанкой.) Чьи это местогдеи? Кивасти, кискер, китхар, кинтабудья
? Сказь имку про кучган. Дай далку груба. Быть это стране игроков в палки
или рыбратьи городку
или лукпорейщиков земле
или панбпанунгоповенгрески
. Что дожи воздвижли дожди сровняли но мы слышим указки и можем измерить их диапазон ибо мелос вызывает модус и модус манеру полицейтик, планнинник, папахарь, плеб
. Цзинь цзинь цзинь цзинь. Популяродитель тибетца
за награду в два персика с Мингом, Чингом и Шунни залугших на дно. Мы подсядем на надежду на святрупого духа ибо десятинщик тревожжи но его ареалогово слежит не здесь. Они отвечают из своих Золнц
; Услышь их всех четырех! Внимай террохоту их! Я, говорит Арма, иго ржу сетям
. Я, говорит Клонакилти, Боже упаси нас! Я, говорит Динсгрейндж
, и не говорю ничего. Я, говорит Барна
, а чтонсчёт того? Хии хоо!
До того как он занемогилил он заполнил небеса: ручей, альплескный ручеек, жеманно змеивал их, прохлада ее локонов. Да мы были лишь термитами тогда, уии, уии
. Нашу муравуйму мы счуяли Холмом Аллена
, Курганом для ино Люда, Йотнурсфьяеллом
каким-то: и было то громычание сроди свиностада что изумило нас как гроза, грян.
Поминки по Х.Ц.Е. (2)
Таким образом фиктов, обладай-то мы ими, слишком неточно мало чтоб гарантировать нам достоверность, свидетельстводатели в прикола совании своем слишком неисправе?ряемо незаслуживающие доверия где его присужные являются по всей ни?гдемости фриковыми трёшниками но его облуднители просто минус двойки
. Как бы то ни было у Мадам Туссе раздувоски
значительно похоживее (вход, один кудос
