Ольга Смирнова "Вслед за тенью. Книга третья"

– Думаешь, выгорит? – прошептала Вика Марье в ответ, – Он может ее и не узнать.

– Полюбасу узнает! У него на нее чуйка. Учует – начнется нервничать. Начнет нервничать – допустит ошибку. А я уж этим воспользуюсь.

– Не сомневаюсь, – не стала спорить Вика.

– Умница, – похвалила ее подруга. И снова зашептала: – К тому же цыпе нужен реальный трабл или как ты его там окрестила?

– Перезагрузка.

– Воот! – нараспев прошептала Маша. И довольно добавила: – Она ей здесь точно обеспечена.

Они обсуждали мою ближайшую участь, будто меня и не было рядом. Слушала я и давалась диву: как я могла допустить, чтобы со мной обходились как с марионеткой.

– Хорош трепаться! К нам уже идут! – велела подруге Харитонова, словно почувствовав мое недовольство. – Больше никаких финтов, ясно?

– Ясно, не бузи – буду паинькой, – миролюбиво прошептала Марья ей в ответ.

– Дамы, прошу не задерживать других приглашенных. Извольте пройти прямо, не создавайте пробки. – с холодной учтивостью произнес портье и демонстративно указал рукой на одну из стен.

А потом… Потом он взглянул на меня, приложил руку к груди и тоже слегка склонил голову, будто я не обычная гостья их заведения, а какая-то важная птица. Я удивленно взглянула на него, потом – на стену и заметила, что часть ее вдруг слегка вздрогнула со звонким щелчком и отъехала в сторону, открыв нашему взору зрелище, показавшееся мне отталкивающим настолько, что я застыла на месте, пряча испуг под маской.

Страх окутал меня вязким туманом неопределенности и осел на коже липким потом. Проник под нее и расползся по венам неприятной, холодящей субстанцией.

Я прикрыла глаза, чтобы сконцентрироваться, собраться с силами, но прежде всего – успокоиться. Паника уже встрепенулась и выпустила свои зловещие коготки. Совсем скоро они скуют мне сердце крепким капканом, а это сейчас ни к чему. Я глубоко вдохнула воздух, наполнившийся странновато-пряным, дурманящим ароматом. Почувствовала, как ослабшие вмиг ноги стали будто проваливаться в пол. Сам он теперь казался мне неустойчивым, вязким, будто щедро засыпанным песком из моего последнего сна.

Я распахнула веки, чтобы не потерять связи с реальностью и с усилием приподняла ногу, словно вытянув стопу из вязкого месива. Но стоило мне снова поставить ногу на пол и странный эффект увязания повторился. Я применила прием, обычно помогавший справиться с панической атакой: сосчитала до трех и сделала еще глубокий вдох. Задержала дыхание и выдохнула, отгоняя от себя раздражающе ощущение увязаемости в чем-то мутном, непонятном, устрашающем своей неопределенностью…

В голове вдруг что-то щелкнуло, и вся моя жизнь стала проноситься перед глазами. Ее значимые мгновения принялись показываться мне яркими картинками-светлячками. Каждая из них зависала пред моим взором лишь на пару-тройку мгновений и лишь затем, чтобы юрко смениться следующей. Разыгравшееся воображение уже вовсю делало свое дело: оно компоновало стройный ряд кадров из далекого, старого, будто пропахшего нафталином фильма.

Вот все сидят за столом в нашей просторной гостиной…. Мы отмечаем мой шестой день рождения. Отчетливо вижу родителей, дедушку с бабушкой, мамину подругу тетю Аллу, Кудряшку, сидящую с ней рядом. Все улыбаются мне. Вернее, улыбаются все, за исключением мамы и дедушки. Мама недовольна мной. Почему? Я опускаю взгляд ниже – на свое красивое платье – и вижу на нем свежие безобразные пятна. Рассматриваю их и вспоминаю, как только что опрокинула на себя суп, который мама велела съесть. Поэтому она и сердится. А папа… Папа смотрит на меня ободряюще и делает ей замечание.

«Не лишай девочку праздника, Оль», – негромко, но твердо говорит он ей.

Я слышу его слова и улыбаюсь ему. Улыбаюсь Виновато и одновременно благодарно за его поддержку. Но мое внимание больше всего привлекает тот, кто сидит прямо напротив меня. Он для меня – самый заметный из всех. Он за столом – выше всех. Да, он очень высок… Кажется, он даже выше дедушки. Дедушка тоже сидит за столом и строго на меня смотрит, но не ругает. Просто смотрит. Молча. Так же молча, как и тот, кто сидит с ним рядом – тот, кто выше всех. Я помню этого великана. Я стянула парик, когда была у мамы на работе. Но это – наш с ним секрет, и я ни словечка не сказала об этом маме. Сейчас он сидит без парика. Он сказал мне по секрету, что парик ему больше не нужен. Не нужен потому, что «операция завершена». Я знаю, что такое «операция». Ее делает дедушка, потому что он врач. Хирург. Но вот что отрезали в этой операции бывшему блондину, я спросить не успеваю. В общем, он больше не блондин. Теперь он – брюнет. Я поняла, что так называется цвет его волос. Он сказал, что его родной цвет. Поэтому он таким останется навсегда-навсегда. И таким он мне нравится даже больше. Сидит он за столом в самом эпицентре всех вкусняшек. Я очень горда тем, что знаю это сложное слово «эпицентр». Его значение объяснил мне папа. Бывший блондин сидит совсем рядом с теми блюдами, которые мне так хочется попробовать. Очень-очень хочется! Но мама велела сначала съесть суп, ведь суп очень полезен. Но я опрокинула его на себя. Я сделала это не специально. Ну, почти не специально. И мне совсем не жаль опрокинутого супа. Ведь без него в меня влезет больше вкусняшек. Так только что сказала моя подружка – Кудряшка. Только вот будет очень жаль, если мама не разрешит мне «отведать вкусностей». Так всегда говорит Полина: не «покушай», а почему-то «отведай». И не «вкусняшек», а «вкусностей». Она говорит, что так правильнее. Я перевожусь взгляд на нее. Она – рядом. Она вытирает суп с пола у меня под ногами. Ловлю на себе ее ободряющую улыбку и снова смотрю на брюнета. Он так же спокойно сидит среди вкусняшек, но не набрасывается на них, как это с удовольствием сделала бы я. Я очень голодна, ведь я сегодня не ела каши. Я втихую скормила ее Китти. Так было надо, ведь я просто обожаю бабушкины салаты и так хочу скорее их попробовать! И холодец, и бутерброды с икрой: красной и черной, и мясо, запеченное с картошкой и грибами, и много-много чего еще. Для всего этого в животе должно быть много места. Кудряшка одобрила мой план опрокинуть суп. Правда, она предложила сделать это не перед всеми, а вылить его в раковину на кухне. Она сказала, что это логичнее. Я ещё не знаю этого слова, поэтому не стала выливать суп в раковину. К тому же: я не хочу обманывать маму. Кудряшка говорит, что логично – значит правильно, и обещает попросить свою маму потом нам все объяснить подробнее. Да, я часто слышу это слово от ее мамы ее мама – тети Аллы, поэтому я верю, что она сможет мне его объяснить. Мама иногда называет тетю Аллу ? «Лея», но я не знаю – почему. Мама мне этого не объясняет.

Я снова ловлю на себе взгляд бывшего блондина. Как же его зовут?.. Он абсолютно равнодушен ко всему, что стоит на столе. Он сидит и смотрит только на меня. И смотрит он ободряюще. Будто говорит: «Не беда, принцесса! Все будет хорошо». Я вспомнила! Вспомнила, как его зовут! Это дядя Кирилл. Он работает вместе с мамой и папой. Вернее, служит. Перед глазами проявляется мама. Она зачем-то вклинивается между мной и дядей Кириллом, и я теряю с ним зрительный контакт. Теперь я вижу только маму. Смотрю на нее снизу вверх. Смотрю и вижу, что она расстроена. Очень. Я вздыхаю, понимая, чем именно она недовольна. Она недовольна моим поведением «несносного сорванца». Так она иногда меня называет, непременно добавляя, что «девочка должна быть послушной, степенной и возвышенной, как принцесса, а не вот это вот все…» Она не говорит мне этого перед всеми, но я отчетливо читаю это сейчас по ее глазам. Я не знаю, что значит «быть степенной и возвышенной», но стараюсь быть послушной. Послушной и честной. Я так хочу, чтобы мама была мной довольна, но это не всегда получается. А ещё она не любит, когда я «пререкаюсь». Поэтому я молчу и, кажется, очень послушно стою, расправив плечи и приподняв голову. Стою, вытянувшись стрункой, чтобы быть возвышенной, то есть повыше. Именно так я понимаю значение этого слова. Но мама все равно недовольна…

Щелчок перед глазами – и вот я сижу за столом в чьем-то большом, но чужом доме и пью горячий шоколад из белой чашки. А тетя Алла объясняет нам с Кудряшкой, что значит «логично». Это Кудряшка ее попросила. Ведь она дала мне слово на моем дне рождения. А свое слово она всегда держит.

Картинка перед глазами снова резко сменяется следующей: теперь вижу, как стою на лужайке нашего дома. Я жду папу. Вокруг меня прыгает Китти – моя любимая кошечка – его подарок мне на семилетие. Но папа все не приходит.

Ещё щелчок – и перед глазами – я на игрушечной лошадке. Она везет меня по кругу, а я все пытаюсь найти глазами маму и Пирата, который меня и посадил на эту лошадку. я, наконец, нахожу их взглядом в толпе. Вернее, захватываю им широкую спину дяди Кирилла. Мощная, в черном пиджаке, она прячет от меня маму. Ветер треплет его волосы, и черная челка поднимается на ветру, как у пирата из книжки, которую мы с дедушкой недавно прочитали…

Чья-то невидимая рука снова перематывает кадр – и вот я стою в красивом саду. Вокруг меня – кусты роз. Море роз разных цветов. Над бутонами порхают бабочки, но я слышу навязчивое жужжание. Оно приближается и мешает мне слышать, о чем говорят мама и дядя Кирилл. Они о чем-то спорят. Вернее, спорит мама, а он все больше молчит. Я вижу, что мама недовольна, а он… Он спокоен. Совершенно спокоен. Ай! Мне в палец вонзается шмель. У него пушистая спинка. Я просто хотела ее погладить. Но шмель рассердился и укусил. Палец так жжет, что я вовсю реву. Дядя Кирилл отвлекается от мамы и идет ко мне. Подходит. Аккуратно осматривает ранку. Прикладывает к ней салфетку. Влажную, жгучую, но я терплю и больше не плачу, хоть слезы все ещё текут. Чувствую, как они охлаждают щеки. Я разрешаю дяде Кириллу дотронуться до больного пальца, потому что уверена, что он мне поможет. И мне совсем не хочется, чтобы он видел меня «рёвушкой». Так называет меня Полина, когда я падаю, «носясь за Китти сломя голову», или лезу за ней на дерево.

Кадр снова меняется, и я вижу себя взрослой. Вижу, как несусь по парковке. Опаздываю. Катастрофически. Маша давно ждёт меня на своей помолвке. Залетаю в лифт. Он несёт меня вверх – в ресторан. Снова слышу щелчок. Это заколка отлетает на пол. Вижу, как непокорные волосы рассыпаются по плечам. Недовольно хмурю брови, вспоминая о напрасно потраченном на укладку времени. Нагибаюсь за заколкой. Вижу, что она сломана и расстраиваюсь. Эта заколка – подарок, который мне дорог. Ручная работа, резьба по кости… Вторая такая была только у мамы. Поднимаю заколку и забрасываю в сумочку. Пятерней захватываю пряди волос, упавшие на лицо, пока за ней наклонялась, и откидываю их назад. Расстроенно гляжу в зеркальную стену лифта на свой новый образ «лев ушел из дома». Времени расправляться с волосами уже нет: лифт останавливается, вылетаю из него и на всех парах несусь по коридору. Залетаю в просторный зал ресторана и… Оглушающий звон стекла и сканирующий взгляд зеленых глаз…

– Катя! Что с тобой! – слышу над самым ухом. Слышу и возвращаюсь в свою неспокойную реальность. Возвращаюсь и интуитивно понимаю, что сегодня в моей жизни подведена некая черта и она больше никогда не будет прежней.

Мне страшно, Кудряшка, – признаюсь я. И добавляю: – Я все вспомнила.

– Умничка! – хвалит она меня.

Качаю головой из стороны в сторону, прикрываю глаза и окончательно прогоняю флер непрошенных воспоминаний.

– Ты как? – послышался обеспокоенный возглас Марьи.

– В порядке, – ответила я ей. Открыла глаза и увидела перед нами беснующуюся толпу приглашенных Стойкий аромат пряных трав продолжал кружить голову. Я ухватилась за руку Вики и услышала:

– Все будет ровно, если не ступать в тень, Котенок.

– В тень чего?

– В тень сумрака и неопределенности, – стало мне ответом.

– Не понимаю тебя, – расстроенно проговорила я.

– Не ступай туда, где нет света… – ответила она. Яснее не стало.

«Не отступлю ни на шаг от нее самой. Стану ее тенью», – успокоила я себя и взяла Викторию за руку.