– Наградить тебя за наблюдательность? – Ома закусила губу, сдерживая улыбку, – на самом деле, мне тревожно. Духи ведь не зовут по пустякам. И отец ничего не рассказывает. Хотя я вижу, что и он тоже неспокоен. Наверное, причина этому то, что зов изводит его.
– Ну, в прошлый раз, насколько я знаю, зов привел его к тебе, – он улыбнулся, – уверен, тревожиться не о чем. Может, в этот раз он вернется, сообщив о новом избранном духами?
– Было бы неплохо, – Ома хмыкнула. Она понимала, что это вряд ли возможно, но где-то в сердце все же была надежда, что появится новый претендент на место Видящего вместо нее. Они остановились у входа в дом, где уже горела свеча, говорящая, что заходила бабушка Рут.
– Все еще не понимаю, почему ты не хочешь Видящей становиться, – он усмехнулся, и Ома задержала взгляд на карих глазах, в которых мелькнул отблеск света.
«Хотя бы из-за тебя», – Ома усмехнулась, но вслух сказала:
– Потому что из меня вышла бы никудышная Видящая, – она улыбнулась, махнув рукой на прощание. – Спасибо, что проводил.
– Не забудь отвар выпить, – он хмыкнул, – кажется, день завтра будет долгий.
Ома вопросительно посмотрела на него, и Кйал, довольно улыбнувшись, добавил:
– Хмурилась и морщилась всю дорогу. Снова голова болит, значит.
– Ты же знаешь, что нет никакой награды за наблюдательность?
Кйал только покачал головой, тихо рассмеявшись, и зашагал в обратную сторону. Ома какое-то время стояла, смотря ему в след, в ожидании, когда с ее лица сойдет глупая улыбка. Отец бы ее не увидел, но, если дома все еще была Рут, она наверняка прочитала бы очередную нотацию. Ома набрала в грудь воздуха и отворила дверь. Отец был дома один, и она облегченно выдохнула. Он сидел на кровати, а рядом, растянувшись, дремал Мышелов.
– Совенок, – его губы привычно растянулись в улыбке, – снова была у реки? Как успехи?
В голове возникли образы теплых рук, что ее обнимали. И страх от того, как они сомкнулись на шее, не давая вдохнуть, сдвинуться с места. Девушка мотнула головой, прогоняя наваждение.
– Как обычно. Ничего.
– Значит, время еще не пришло. Рут что-то приготовила, наказала поесть, – Вирхо снова улыбнулся.
Ома кивнула, забыв, что Видящий этого не видит, и, налив в чашку настоявшийся отвар, приготовленный днем, поднесла отцу. Он отхлебнул и поморщился.
– Уже третий день это пью, а вкус все такой же противный, – Вирхо рассмеялся и сделал еще глоток.
– Было бы странно, если бы вкус вдруг стал приятным. Нужно выпить две таких, – Ома коснулась плеча отца, – уверена, ты справишься.
Она прошла обратно, чтобы поставить на огонь воду и сделать чай от головной боли, которая сейчас усилилась и отзывалась вспышкой на каждое движение тела. Ромашка, зверобой, красный клевер, веточка пиретрума. Немного душицы и мяты – чтобы уснуть. Налила в тарелку похлебки: после прогулки желудок сводило от голода. Девушка поднесла Видящему вторую чашку отвара. Села рядом, так, что кот оказался между ними. Мышелов приоткрыл глаз, чтобы взглянуть на хозяйку и, громко замурчав, снова задремал. Видящий все так же морщился при каждом глотке.
– Ты мог просто выпить все это за раз, растягиваешь удовольствие? – девушка ухмыльнулась.
– Никогда бы в жизни больше это не пил, – с этими словами он осушил чашку, состроив гримасу.
– До обряда все же придется, но потом я буду каждый вечер готовить для тебя вкусный чай с медом.
– Уже скучаю по меду, – Вирхо удовлетворенно кивнул, прикрыв глаза.
Мысли снова вернулись к духам, их зову и даре. «Время еще не пришло», – Ома не понимала, почему отец так сказал, если они уже ее выбрали. И голову все еще не покидала мысль, что появившиеся руки могли принадлежать духам.
– Пап, – девушка коснулась его руки, – а что, если духи ошиблись?
Ома знала, что духи не ошибаются, но что, если… Все ведь бывает в первый раз. Она начала есть, прикрыв глаза от удовольствия. Так вкусно готовить умела только Рут. Когда готовила Ома, это, как и многое, у нее выходило из рук вон плохо. Она буквально была ни на что не годной, как она могла приглянуться духам?
– Духи не делают ошибок, совенок. Ты ведь помнишь, когда мы сказали, что они избрали тебя?
Ома кивнула. Ее самым первым воспоминанием была болезнь. Она попала в поселение, когда ей было около девяти лет. Не помнила ничего, даже имени своего назвать не могла. Но после той лихорадки она очнулась в комнате, залитой солнечными лучами, а шершавая и горячая ладонь Видящего сжимала ее руку. «Духи назвали тебя Омой, девочка. Обычно новое имя получают лишь после инициации, но они избрали тебя, отметили своей силой уже сейчас. Ты станешь Видящей», – тихий взволнованный голос Рут был первым, что она услышала. Тогда она толком не понимала, что все это значит, лишь радовалась, что болезнь отступила.
– Когда был мальцом, не больше десяти лет от роду, духи стали показываться. – Вирхо говорил тихим уставшим голосом. – По началу – во снах, но после я все время стал замечал их тени. Я тогда думал, что это воображение, не рассказывал матери. Игнорировал это, пытался подавить. Быть нормальным. А потом я захворал. Матушка думала, что я умираю, и отвела к Видящему. Он сказал, что духи выбрали меня, и, когда я приму дар, хворь отступит. Так и произошло. Мы не знали, видишь ли ты, потому что ты ничего не говорила, но они показались мне, явили свою волю. Так было и с Рут.
– Но Рут ведь Видящей не стала. Она ведь была избрана раньше тебя, верно? – Ома нахмурилась. Она надеялась, что отец не поймет, что она пытается разобраться, как Рут удалось избежать судьбы Видящей.
– Верно, но это не было ошибкой духов. Мы учились и готовились вместе. Видящий был уже очень стар, так что кто-то из нас вскоре должен был занять его место. Рут была бы очень сильной Видящей, а я, вероятно, стал бы ее помощником, а после ее смерти занял бы ее место. – Вирхо замолчал, о чем-то задумавшись, и поглаживал пальцем край чашки, что все еще держал в руках. Кажется, он не хотел рассказывать дальше.
– Так что случилось, что Видящим по итогу стал ты?
– Рут встретила мужчину и влюбилась, – Вирхо сказал это с какой-то печалью в голосе, – она знала, что Видящим могу стать я, думала, что, выбрав ее, духи ошиблись. Вскоре они с тем мужчиной уехали вместе, и она родила мальчика. Дар наших духов усиливает ту энергию, что уже есть у избранного, в его духе. Когда появляется ребенок, часть духа откалывается и переходит к нему, оставляя брешь в твоем собственном. Видящий с такой брешью намного слабее, чем цельный. Так что духи выбрали меня после смерти Видящего.
Вероятно, в этом была причина всех ее слов, наподобие: «Когда станешь Видящей – о любви и думать забудь».
– Я не знала, что у Рут есть муж и сын. – Для Омы Рут всегда была лишь старушкой, и она никогда не задумывалась, какой была жизнь Рут раньше.
– Их счастье продлилось недолго. Муж Рут умер через несколько лет после рождения сына, а сын – на несколько лет позже. Слег с неизвестной хворью. Тогда много детей умерло. С тех пор она одна.
– И она вернулась в поселение…
Их разговор прервал стук в дверь. Ома встала, чтобы открыть: вероятно, кому-то из жителей нужна была помощь. На пороге стояла полная женщина и теребила подол платья в руках.
– Здравствуй, Берта, – Ома приветливо улыбнулась, узнав жену пекаря.
– Добрый вечер, – она нахмурилась, – У сына что-то с животом. Весь вечер плачет, уснуть не может. Я уже не знаю, что делать.
Ома впустила женщину в дом, и та села на стул в ожидании. Девушка принялась собирать травы. Лист подорожника, ромашка, шиповник, володушка – одна за одной травы отправлялись в небольшой холщовый мешочек. Женщина в это время тараторила что-то о количестве съеденных ее сыном булочек и о том, что та велела ему на них не налегать. От ее голоса голова болела еще сильнее. Ома спешно завершала сбор необходимых трав, надеясь, что после Берта наконец замолчит.
– Этого хватит на три раза. Залить горячей водой, дать настояться, – девушка протянула мешочек женщине. – Пусть пьет небольшими глотками. Должно помочь.
Когда Берта ушла, в доме снова воцарилась приятная тишина, нарушаемая только шипением кипящей воды. Ома поняла, что совсем забыла о том, что вообще ее ставила. В котелке осталось меньше половины. Она раздраженно выдохнула и залила водой подготовленные травы. Когда девушка вернулась к отцу, он уже уснул, обняв довольного кота. Она накрыла их тонким шерстяным одеялом и улыбнулась. Даже несмотря на то, что отец все время пользовался глазами кота, тот все равно любил его.
Выпив неприятно-горький отвар, Ома тоже направилась спать. Кйал был прав – день завтра предстоял долгий. Но сон упрямо не шел. Слишком много мыслей в голове, которые зациклено ходили по кругу: обряд, духи, бедная Рут, которая потеряла мужа и ребенка, Кйал и руки, что смыкаются на шее.
Глава 2
Ома
Солнце еще только лениво показывало бок, не торопясь начинать новый день. Девушка задержала взгляд на рассветном небе, слегка поежилась от утреннего холода и направилась в сторону обрядового дома на краю поселения. Скоро Видящий возьмет контроль над сознанием ворона, и небо расчертят черные крылья. Неизбежность, от которой Ома кусала губы, чтобы хоть немного успокоиться. Все время, с тех самых пор, как пришел зов, ее не оставляло плохое предчувствие.
«Все будет хорошо, совенок, духи ведут меня», – отвечал ей отец, когда она делилась своими тревогами с ним. Ей хотелось спросить: «Откуда тебе знать, что они не ведут тебя на смерть?» – но этот вопрос так и остался незаданным.
«Духи защитят меня. И всех нас. Как делали это долгие годы», – звучало в голове голосом отца. Но это не помогало унять тревогу, сколько бы она ни повторяла эти слова.
Путь до дома на окраине казался бесконечным и, в то же время, – слишком коротким. Она вспоминала все разговоры по вечерам, как отец смотрел за ней через глаза кота, как смеялся, когда они обсуждали, что Мышелов совсем не оправдывает своего имени. Смех отца – низкий и хриплый, почти как воронье карканье. «Что, если я его больше не услышу?» – Она покачала головой, прогоняя эти мысли. Она не понимала, почему вообще думает об этом, почему кажется, что новым воспоминаниям не суждено появиться. Они проводили множество ритуалов до этого, и сейчас не было причин для того, чтобы что-то пошло не так.
Ома остановилась перед входом в дом, не решаясь открыть двери.
– Все будет хорошо, – пробормотала вслух, стараясь убедить себя в этом.
Она вошла внутрь, и в нос ударил запах жженных трав. Глаза привыкли к полумраку, позволив разглядеть Рут, которая окуривала комнату, Вирхо, что сидел на краю кровати, прикрыв глаза, пучки трав и поющую чашу на коврике перед Видящим. Ома села на пол перед отцом. Хотела взять его за руку, но Рут ее остановила:
– Нельзя, девочка. Любые контакты сейчас могут осложнить работу.
Видящий улыбнулся Оме, не открывая глаз, и кивнул. Рут зажгла еще несколько пучков и положила их в глиняные миски, расставив на полу. Вирхо лег на кровать, сложив руки на животе. Его губы беззвучно зашевелились. Ома знала, что он возносит молитву духам для устойчивой связи между Видящим и вороном. Он выглядел так спокойно, уверенно, ее же сердце заходилось в бешеном ритме, отдаваясь пульсацией где-то в горле. Дым трав вился тонкими полупрозрачными нитями, наполняя комнату терпким ароматом. На языке ощущался металлический привкус: Ома одернула себя, поняв, что все это время обкусывала тонкую кожицу с потрескавшихся губ.
Когда молитва была окончена, она взяла чашу, повела стиком, заставив ее петь. К размеренному вибрирующему звуку ее чаши добавился еще один – более низкий, объемный – выходящий из чаши под руками Рут. Вирхо лежал, дыша тихо и размеренно, а на его лице читалось облегчение: зов утихал, потому что Видящий наконец на него откликнулся. Рут начала тихо, нараспев просить духов о помощи и защите:
О, великие! Вы есть Первородным посланные,
Внемлите смиренному молению нашему.
Защитите, дабы путь далекий, нелегкий
Был пройден во исполнение воли вашей.
Защитой станьте в мире среднем и переходном,
От враг видимых и невидимых,
От бед телесных и духовных.
Дорогой легкой направьте обратно.
Слава вам, великие, земель хранители!
Пусть силой наполнится дух его чистый,
Пусть крепким будет разум его и ясным взор.
Да будет так.
Закончив, Рут начала напев снова. Ома продолжала извлекать звуки из чаши, едва улавливая слова старушки. Дым забивался в ноздри, дышать стало тяжело. Комнату заволокло сизым дымом, за пеленой которого терялись очертания отца, Рут и предметов вокруг. Голова невыносимо кружилась, добавив еще одно неприятное ощущение к привычной пульсирующей боли в висках. Ома пыталась выровнять дыхание, зацепиться взглядом хоть за что-то, чтобы сосредоточиться, не дать себе провалиться во тьму.
Дым стал собираться, рисуя причудливые фигуры над Видящим. Ей казалось, что сизое полотно обретало очертания животных: проплывающих мимо рыб, рассекающих пространство крыльями птиц, вышагивающих по воздуху лошадей и собак. А в следующий момент все пропало, растворилось, расходясь тонкими нитями к потолку. Когда Ома наконец смогла вдохнуть полной грудью, за окном раздался пронзительный звук вороньего карканья.
Вирхо
Пахло кострами и мокрой псиной. Отсюда дома казались еще меньше, старые, покорежившиеся. На местном рынке кипела жизнь: торговцы зазывали купить товар, женщины ходили между рядами, выбирая, что сегодня приготовить на ужин. Выбор небольшой, но они придирчиво осматривали прилавки с рыбой, мясом и молоком.
На выезде из деревни мальчишка сидел на повозке, держа в руках соломенного человечка, и смотрел в небо. На секунду Вирхо встретился взглядом с его голубыми глазами, а под перьями пробежал холод. Умрет.
Мальчишка напомнил ему другого – из далекого воспоминания. Изможденного, с залегшими синяками под глазами, с острыми коленками, выделявшимися под тканью тонких льняных штанов. Рут прижимала его к себе, держала за тонкую, словно ветвь, руку – того и глядишь сломается.
– Пусть они заберут меня взамен, – она сидела на коленях, смотря на Вирхо покрасневшими, припухшими от бесконечных слез глазами.
Но ни его просьбы духов о выходе на связь, ни молитвы им о здоровье не помогали. Духи молчали. Он видел, как жизнь в мальчишке с каждым днем угасает, как он слабеет, все реже приходя в сознание. Казалось, Рут умирала вместе с ним: в этой исхудавшей, со впалыми щеками женщине, едва ли можно было узнать бывшую избранную. Тогда он сделал то, на что вряд ли бы когда-то решился ради кого-то другого – вынудил духов явиться. На это ушло так много энергии, что последующие несколько дней пришлось провести в постели, но духи все же явились перед Рут.
– У всего есть цена. И ты ее заплатить не сможешь, – таков был их ответ на просьбу.
Было ясно, что этот ответ был следствием ее отказа служить им, местью за то, что она когда-то сошла с пути Видящей. И ее расплатой стало наблюдение за тем, как умирает ее ребенок: мальчик ушел тихо, спустя несколько дней. Ей больше некуда было возвращаться, и она осталась в поселении. Вирхо знал, что одинокими вечерами она молила духов о том, чтобы те забрали ее, проводили в Верхний мир – к мужу и сыну. Но они, напротив, подарили ей долгую жизнь.
Вирхо взмахнул крыльями, чтобы подняться выше, отогнать навязчивые мысли о смерти. Он всегда знал, что спасти можно не всех. И этот голубоглазый мальчишка не был тем, кому он должен помочь – не к нему вели его духи.
Солнце заканчивало свой путь по небосводу, постепенно склоняясь к горизонту. Он уже так долго в полете, что каждая мышца отзывалась болью. Он прикрыл глаза, отдавшись ощущению, как ветер нежно держит под крылья. Только он и бескрайнее небо.
Ветер. Небо. Мысли короткие, обрывистые. Когда так долго ворон, кажется, что птичье сознание берет верх, сливается с его. А духи продолжали тянуть, и зов наконец затихал: он был близко.
Чтобы не сдаться под птичьим сознанием, он пытался заполнить мыслями свое собственное. Его мысли были полны тревоги: и за поселение, и за тех людей, которых он там оставил, и за дочь. Ома делилась всем, что с ней случалось, что тревожило, но промолчала о приходе духов. Она так долго ждала, что они явятся, но сейчас, когда это произошло, она промолчала. Вирхо не знал, была ли причина в том, что она не хотела с ним делиться, или в том, что она сама не понимала, что именно почувствовала. Каждый из этих вариантов ему не нравился. Ему не хотелось признавать правоту Рут, которая говорила, что она совершенно безнадежная ученица. Но то, что она могла ему не довериться, было еще хуже.
Он ощутил толчок, слабый импульс, который говорил о том, что зов вел именно сюда. Вдалеке виднелись военные палатки, красные в последних лучах солнца. Целый палаточный город, который не окинуть взглядом даже с высоты птичьего полета. Снова война. От этого осознания перья приподнялись, пуская к тонкой птичьей коже холодный воздух. Перемирие не нарушалось вот уже несколько лет.
Когда чужеземцы из Дипрамора вторглись на земли Окпары, духи явили свою волю впервые: они хотели, чтобы его люди были как можно дальше от войны. Говорили, что потом дипраморцы двинулись дальше на восток, захватили несколько городов. Правители независимых городов не верили в то, что армия чужеземцев сможет их взять. Но остальные, после падения первых правителей, кажется, заключили союз против дипраморцев, так что тем пришлось свернуть наступление. Вирхо не слишком вдавался в это: духи всегда уводили их от войны, так что она прошла мимо. Им не приходилось искать новый дом больше трех лет: перемирие действовало. С чего бы сейчас что-то изменилось? Надо слушать. Смотреть.
Он пролетал над раненными, стонущими и молящими богиню о милости, и теми, у кого оставались силы лишь на молчаливую тихую смерть. Чей-то дух уже вышел из тела, бродил меж живых, звал на помощь. Но никто не видел его, никто не слышал. Кроме ворона, что пролетал мимо. Скоро он поймет, что умер.
Кузнец ремонтировал погнутые в бою доспехи, стучал молотом, бранился на мальчишку, который вел к нему лошадь. Совсем юный, но уже видевший смерть. Вирхо задержал на нем взгляд. Соломенные волосы спутанные, грязные, следы засохшей крови на лице. Кровь до сих пор стекала тонкой струйкой из ссадины на голове, он морщился каждый раз, наступая на ногу, которая не желала слушаться. Но он вел лошадь, что потеряла подкову. Потому что ее жизнь стоит дороже. Женский вскрик, перешедший в заливистый смех, отвлек его от этих мыслей.
Нужно было узнать, куда лежит их путь, чтобы увести подальше своих людей. Вирхо заметил центральный шатер, рядом с которым развевался штандарт с крылатым львом на черном фоне. Он снижался, и уже можно было разглядеть красную кайму, лавровые ветви в нижнем краю знамени. Если сесть рядом, наверняка можно будет услышать разговоры, узнать, что нужно, и возвращаться назад. Если на птичьих крыльях сюда можно добраться за двое суток, то верхом это займет куда больше времени, – достаточно, чтобы увести людей. Резкая боль. Птичье сердце пронзила стрела, и он камнем упал на землю.
– Мы знали, что ты появишься, Видящий, – последнее, что он услышал.
Ома
Темноту рассеивала лишь одинокая догорающая свеча. Травяной дым, поднимавшийся от пучков в глиняных мисках, отбрасывал причудливую вязь полупрозрачных теней на деревянные стены. Ома наблюдала за этими пляшущими тенями. Нельзя было понять, сколько они здесь находятся, но она знала – очень долго. Через небольшую щель створок она могла наблюдать, как солнце зашло, взошло снова, а сейчас – вновь клонилось к закату. Мышцы саднило, но она заставляла чашу петь. Иногда ее сменяла Рут, а она окуривала комнату травами: по затекшим мышцам ног каждый раз расходилось неприятное покалывание, но это была единственная возможность хоть немного размяться. Вирхо лежал, а его веки подрагивали, будто он видел сон. Ома знала, что отец сейчас далеко, и звук чаши – то, что поможет ему вернуться. А поэтому нужно было продолжать, нельзя, чтобы чаша замолкала.
Тень от нитей дыма извивалась, завораживала. Наверное, еще немного – и Ома бы уснула, наблюдая за ними. Это было похоже на рябь на поверхности воды, когда бросаешь туда камень. Она пыталась разглядеть в этих дымных нитях очертания животных, как было во время перехода сознания отца в тело ворона, но ничего не происходило. Лишь сизые всполохи, звук чаши и стойкий запах трав, который уже, вероятно, въелся в одежду и волосы.
Звук удара кровати о стену заставил девушку вздрогнуть, повернуться на источник звука. Тело Видящего било крупной дрожью.
– Бабушка! – Ома вскрикнула, привлекая внимание старушки, но та уже бросилась к Вирхо.
– Не бросай чашу! – она подожгла новый пучок трав, принялась водить над его телом. Размеренные звуки чаши разбавлялись стуком кровати и хрипами Вирхо. Из его рта потекла тонкая струйка крови.
– Проклятье! – Рут выругалась и перевернула его на бок, продолжая придерживать, – вторую чашу, девочка.
