Ламашту
Wargoshi .
Соломон первым сумел обуздать адские легионы. Именно мудрый царь положил начало оккультному искусству и подарил людям огромную силу инферно, используемую во благо уже три тысячи лет.По сей день демонов запирают в телах одержимых при помощи шести печатей. Снимать их имеют право лишь Ключники – укротители нечисти и рыцари древнего ордена. Они направляют темные силы в мирное русло: науки, искусство, медицина и даже правосудие не обходятся ныне без потусторонних помощников.Для Графа это расследование должно было стать одним из многих – убита студентка консерватории, пианистка, слывшая среди сокурсников редким талантом. Случай уродливый, жестокий, но все же обыденный для молодого Ключника, сотрудничающего со столичными криминалистами. Однако чем больше вскрывается фактов, тем сложнее становиться понять мотивы этого зверства. А демоница Ламашту, высокомерно называющая Графа на шумерский лад DAMU, или "дитя", вместо помощи плетет интриги, желая не свободы, но крови собственного тюремщика.
Wargoshi .
Ламашту
Пролог
Пролог
Стигма зевнул сладко и широко, проморгался от наплывшей на глаза мути и бросил взгляд на наручные часы: без четверти семь. Он немного повозился на пассажирском кресле, сел полубоком, затем снова прямо. Никак не получалось устроиться по-человечески – проклятые печати, впаянные в позвоночник, как всегда безумно мешали. Ещё и похмелье это… Знал бы, что вызовут в такую рань, хотя бы не пил с вечера.
Жена успешно защитила диссертацию – отмечали. Посидели скромно, в тесном дружеском кругу: сестра жены со своим супругом, пара коллег из университета, соседка и по совместительству их нянька и домработница – вот и вся компания. Детей на ночь отвезли к бабушке, на обратном пути взяли мясо и ящик пива, а затем устроили славное барбекю. И выпил-то он ведь совсем немного, буквально пару бутылок, а поди ж ты. Голова свинцовая. Видимо, возраст берёт свое. В двадцать такие перфомансы остаются безнаказанными, в тридцать всё не так бодро, но ещё вполне терпимо, а вот в сорок уже и не хочется тусоваться всю ночь напролет, пить и плясать без удержу. Кровать пониже, горшок поближе… Эх, и когда он успел стать настоящим дедом? Вот и окна запотели: Стигма рукавом теплой фланелевой рубахи в крупную клетку вытер перед собой лобовое, а затем и боковое окно.
Граф, стиснув руль до хруста оплетки, покосился на него недовольно и ткнул кнопку обогрева стёкол. Как всегда острый, пропитанный напускной серьезностью. Но сегодня взъерошенный, как воробей, немного от этого трогательный и тоже явно невыспавшийся. Мальчишка, по-взрослому хмурящий брови, не вылезающий из дорогущих деловых костюмов, старающийся быть злым, брутальным и саркастичным. А на деле всё равно всего лишь мальчишка.
Давя очередной зевок, Стигма ответил Графу тёплым взглядом и мягко улыбнулся.
– Мне Калина с собой д?нер завернула. Правда, вчерашний, но… Будешь? – он зашуршал бумажным крафтовым пакетом. – Она сама готовила.
– Нет, спасибо, – тряхнул головой Граф, убирая с глаз излишне отросшую тёмную чёлку.
– Во-от он, красавчик. – Стигма вынул пергаментный свёрток, осторожно раскрыл его и протянул напарнику. – Кусай.
– Да сказал же, не бу…
Булка ткнулась прямо в губы, марая их соусом из белого турецкого йогурта.
– Ешь давай, точно знаю, что опять нежрамши с утра. Эх, молодо-зелено. Гастрита что ли не боишься? – по-отечески пожурил его Стигма.
– Я за рулём так-то!.. – возмущённо заверещал Граф, облизнулся, скривился, но все-таки сдался и откусил небольшой кусочек хрустящей хлебной корки.
– Ещё давай. Кусай, кусай больше! Мясо цепляй! Вот, молодец! – свободной рукой Стигма потянулся к плоской сумке, лежащей на коленях Графа.
Тот вздрогнул и резко перехватил его запястье.
– Я просто хотел платок взять, – Стигма, вытянув палец, указал на торчащую из кармана сумки салфетку. – Испачкал тебя.
Граф что-то недовольно промычал в ответ, с трудом пережевывая слишком большой кусок д?нера, и строго погрозил ему пальцем.
Глава 1
1.
Семь часов – время для утренней службы. Однако вместо возвышенных хоралов и прозрачного колокольного звона воздух оглашал рев сирен. Территорию вокруг консерваторского кост?ла уже оцепили, по периметру выставили патрульных. Студентов – беспокойно гудящую пёструю стайку – полицейские держали на почтительном расстоянии, не давая просочится в скверик, разбитый вокруг храма.
Стигма ковырял в зубах спичкой и с интересом разглядывал молодых людей. Он выбрался из машины минут десять назад и теперь, прислонившись спиной к пассажирской двери, ждал, когда Граф закончит телефонный разговор.
Многие студенты держали в руках чехлы и футляры, в основном чёрные, но встречались и пёстрые, расцвеченные стикерами. Скрипки, гитары, духовые. Смуглый парень в рыхлом сером свитере опирался аж на контрабас, судя по размеру кейса. Стигма в музыке ничегошеньки не понимал, но младшая дочь уже год дважды в неделю осваивала с репетитором фагот, а до этого играла на блокфлейте, и отец был самым благодарным её слушателем. Честно говоря, даже если бы малышка Марин гудела для него на пылесосной трубе, он всё равно бы с упоением наслаждался её домашними концертами. Горящие глаза, очаровательное, до розовых щек, смущение. Но при этом безудержное желание поделиться и показать себя – и это было по-настоящему бесценным.
Стылый апрельский воздух отлично прояснял мутную голову, но, кажется, Стигма уже вполне надышался. И вдобавок неплохо так продрог. Он настойчиво постучал по крыше чёрной Шкоды – рука осталась влажной от осевшей на автомобиле росы. Дверь с водительской стороны наконец распахнулась.
– …и я тебя. Да, сегодня приеду. Давай. – Граф, вылез из машины, чмокнул динамик телефона и, наконец, сунул его в карман.
– Чего?! Опять с Кирой помирились? – Стигма сложил руки на груди и нахмурился.
– Ага. – Граф отряхнул серое пальто от крошек и закинул на плечо сумку-планшет. – Ну что, пойдём?
– Постой. Серьезно?
– И что? – было брошено уже с вызовом.
– Ох, приятель… – покачал головой Стигма. – Любишь ты на грабли наступать. Это уже какой раз? Пятый?
– Слушай, давай не сейчас, а? – Граф раздраженно хлопнул дверью. – А лучше вообще никогда. Мне уже двадцать восемь. Сам разгребусь со своей личной жизнью.
– Помяни мои слова: она снова тебя кинет. Зачем ты тратишь на неё время?
– Хорош уже! Мы работать приехали, или что?
– Работать… – тяжко вздохнул Стигма и расстроено помотал головой.
– Вот и давай! – Граф захлопал себя по карманам пальто. – Да где ж она… А, вот, – он вытащил чёрную светонепроницаемую маску для глаз на тугой резинке и кинул её Стигме, – надевай.
– Ого, даже так, – удивился тот. – А пижамку случайно не прихватил с собой?
– Обойдешься. Следователь предупредил, , что вся веселуха видна уже на подходе.
– Веселуха… – Стигма послушно натянул маску. – Это трагедия, а не веселуха.
Граф ему даже завидовал в какой-то мере. Стигме не нужно было смотреть на тошнотворное уродство смерти, он не обязан был вникать в детали дела и вообще касаться его. Во-первых, он сам не хотел, на что имел полное право. Напарник всегда сводил к минимуму давление на собственную психику, что было здраво, ибо сам Граф после всего увиденного нет-нет, да ловил внезапные панические атаки. А во-вторых, даже по рабочей инструкции экстре, коим и являлся Стигма, полагался перед делом душевный покой.
Граф взял его под локоть и повёл по мощеной дорожке, петляющей меж распускающихся осин.
***
Стройная колокольня кост?ла, увенчанная золотым крестом, одиноко возвышалась над окружающим сквером. Храм был возведен при музыкальной академии, ей и принадлежал. Сама консерватория также была хорошо видна отсюда, а точнее, ее стеклянный купол, похожий на гигантскую птичью клетку. Он был украшен множеством бронзовых скульптур и увит медными плющами и лавром. На вершину этой сверкающей башни был помещен обнаженный Орфей, торжественно вознесший лиру над головой.
Костёл же, небольшой и скромный, был сложен из блекло-желтого кирпича, местами замшелого и потемневшего от времени. Скромное убранства ещё сильнее подчерквало восхитительную красоту окна-розы, чей витраж даже в это хмурое утро сиял яркими прозрачными красками.
– Оу…
– Что? – Стигма напрягся и замедлил шаг.
– Ну… в целом ничего. Труп и труп, – сглотнул Граф, придавая дрогнувшему голосу уверенности. – Там ещё криминалисты работают. Времени на подготовку у нас вагон.
Граф, стараясь не смотреть на широкие ступени кост?ла – насмотрится ещё – быстро протащил Стигму мимо них прямиком к наспех установленному под старой осиной квадрату медицинской ширмы. Там их уже ждали. Молодая курчавая медсестричка с тоненькой папкой в руках обернулась, лучезарно улыбаясь, и… Тут же испуганно вскрикнула, обронив бумаги на влажную траву.
– И вам утро доброе, сударыня, – вежливо поклонился Стигма, кажется уже привыкший к такой реакции на своё появление. Ему даже видеть не надо было, чтобы понять – девчонка перепугалась его.
Медсестра торопливо извинилась, вновь попыталась улыбнуться – вышло неестественно и вымученно – и кинулась собирать разлетевшиеся листы. Новенькая? Вон как её аж перекосило. Видно, никогда раньше не работала с экстрами, не видела их в живую. Неопытность, граничащая с халатностью.
Тупая курица.
Граф поднял чистый бланк медицинского осмотра, упавший ему под ноги. За друга было обидно. Пусть Стигма и не показывал этого, но Граф прекрасно знал, что страх, косые взгляды и гадливость окружающих расстраивали его.
"Покажите мне экстру с симпатичной мордой, и я скажу, что с этого ракурса просто не видна его жабья задница".
Расхожая поговорка в профессиональных кругах, спорить с которой было сложно.
