Откуда же будешь красавцем, если тебя ещё до рождения прокляла собственная мать, или же повезло быть зачатым в час затмения? А может твой дед был чёрным колдуном, или пра-пра-десять-раз-пра-бабка нагрешила с инкубом? В экстры других и не брали. Кровь должна быть чёрной, опороченной. Отсюда и лишние руки-ноги, уродливые, кривые и горбатые тела, густая шерсть по всей тушке. Да, ?бушки-воробушки, чего только Граф не навидался за шесть лет службы!
Стигму эта участь также не миновала. Высокий, крепкий и плотно сбитый, со здоровенными ручищами, мощными покатыми плечами и толстой бычьей шеей, он пугал окружающих лицом, буквально стекшим с черепа и сросшимся подбородком с ключицами. Мясистая нижняя губа, вечно блестящая от слюны, была сильно оттопырена и вывернута. Стигма частенько проходил по ней языком или промакивал платком.
– Возьмите, пожалуйста. – Граф протянул бланк медсестричке.
– Спасибо…
Глаз не поднимает, руки дрожат.
Бесит всё больше.
– Меня зовут Граф. Ключник. – Он поднял левую руку и продемонстрировал девушке кольцо: фалангу среднего пальца охватывал металлический «икс», уходящий лапками прямо под кожу. На пересечении лучей, утопленный в круглый каст, тлел крохотный багровый уголёк. От камушка в воздух поднималась сизая завитушка дыма. – А это мой напарник, Стигма. Соответственно, экстра.
Тот скривил губы в улыбке и шутливо помахал медвежьей лапищей.
– Оч…ень хорошо, – проблеяла та. – Про-оцедура стандартная: перед сессией я проведу короткий опрос, затем общий осмотр…
– Клянусь говорить правду и только правду! – гаркнул Стигма. Голос у него, конечно, был тоже не слава богу. Хриплый настолько, что хотелось откашляться.
– Спа-спасибо… – Медсестра уткнулась в намокшие бумаги, навострив карандаш. – Господин Стигма, как вы оцениваете ваше общее самочувствие? Кх-хм… Были ли у вас в последнее время галлюцинации, голоса в голове, кошмары, боли непонятной природы?
– Ничего из перечисленного. В целом, чувствую себя очень даже неплохо. Честно признаться – я вчера выпил немного. С утра подташнивало, но сейчас, вроде, уже проветрился.
– Хорошо, – сделала себе быструю пометку девушка. – Не думаю, что это на что-то повлияет…
– Простите, я могу снять маску?
– Да, можешь, тут ширма. – Граф потянулся к напарнику и сам стянул с того повязку.
А вот глаза у Стигмы были волшебными. Большие, янтарные, по-детски распахнутые и чертовки красивые. Будто стеклышки облизанной карамели в лучах солнца. Они всегда смотрели на людей с кротостью и бархатной нежностью, влюбляли, притягивали и околдовывали. Причём, последнее в буквальном смысле.
Медсестра не стала исключением. Девушка удивлённо замерла, не в состоянии отвести взгляд. Даже дышать перестала. А затем… опустила напряжённые плечи и расплылась в самой своей искренней и тёплой улыбке.
Граф фыркнул. Гребаное колдунство! Впрочем, и слава Ктулху.
Дальше все пошло как по маслу. Медсестра задала нужные вопросы, измерила давление, температуру, проверила координацию и рефлексы. Очень скоро она подписала бланк с результатами и допуск к дальнейшей сессии. Граф аккуратно сложил бумажку пополам и сунул во внутренний карман пальто. Она будет нужна ему для отчета.
За ширму заглянул детектив Сикорский – рыжий, приземистый, со взглядом закипающего быка и вечной морщиной между сведенных бровей.
– Криминалисты все. Просим экстру.
– Идём, – кивнул ему Граф. – Я сказал идём! – Он повысил голос, обращаясь к воркующему с медсестрой Стигме. Тот как раз рассказывал о семейной вылазке в горы на прошлых выходных, в красках описывая розовую пену буйно цветущего багульника.
– …но, как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Рекомендую однозначно! Оно того ещё как стоит!
– Вы так вкусно рассказываете, что я готова прямо сейчас всё бросить и рвануть любоваться цветами! Спасибо вам огромное. Удачной вам сессии!
– И вам спасибо, Рута! – Стигма осторожно, как будто боясь сломать, пожал её узкую ладошку, а затем обернулся к Графу. – Я готов.
***
Они вышли из-за ширмы, взявшись за руки. Стигма держался молодцом, но Граф чувствовал, как дрожат его пальцы.
– Не переживай, пройдет – даже не заметишь, – попытался он приободрить напарника.
– Да мне-то чего переживать? – сглотнул Стигма. – Я всё равно ничего не вспомню потом. Ты лучше сам будь осторожнее. Я в прошлый раз тебе палец сломал.
– Издержки профессии. – Граф хлопнул его по плечу. – Всё, стой. Пришли.
– Кто сегодня?
– Зачем ты постоянно спрашиваешь?
Стигма привычно облизнул нижнюю отвислую губу, помолчал немного.
– Это сложно объяснить. Из уважения, наверное.
– Но ей уже точно всё равно.
– Мне не всё равно. Её родным тоже. – Стигма потянул Графа за рукав. – Так кто она?
– Девушка. Совсем молодая. Не старше двадцати, я думаю…
Она лежала на истертых ступенях кост?ла. Изящная, миниатюрная. На животе, головой к низу лестницы, раскинув руки, как распятая. Хрупкая спина, острые лопатки в вырезе не по погоде лёгкого коктейльного платья. На тонких ногах со спущенными чулками всего одна туфля на высокой шпильке. Почерневшая от гематом шея безобразно вывернута – ярко подведенные остекленевшие глаза обращены к хмурому небу. Из приоткрытого рта по щеке тянулась запекшаяся кровь. Багровая дорожка терялась в волосах, струящихся золотым водопадом по влажному камню.
Жутко. Сюрреалистично. Красиво.
Стигма с горечью покачал головой.
– Значит, какой-то негодяй посмел отнять у неё целую огромную жизнь. Посчитал, что в праве.
– Молодость всегда жаль, – тихо ответил Граф.
– Она заслуживает хотя бы справедливости. Бедное дитя. Давай начнем.
– Погоди, кое-кто опаздывает. – Граф огляделся. Полицейские, до того как муравьи ползающие вокруг кост?ла, теперь отошли на почтительное расстояние. Никто не хотел смотреть на то, что последует дальше, и лишь немногие из них осмеливались бросать через плечо любопытные взгляды. – А, нет! Все, нашелся.
По дорожке практически бежал мужчина. Худой, лохматый, в потертой кожаной косухе поверх чёрной рубахи с белым воротничком. Драные обтягивающие джинсы, ремень с цепью, болтающейся до колен – святой отец на ходу пытался запихать её в карман. За собой он тащил здоровенный чемодан на колесиках, гремящих по камню.
– Уф… Успел! Тобиаш Новак! С трапа сойти не успел – уже вызов.
– Добро пожаловать во Вранов. Утро, стало быть, началось не с кофе? – Граф крепко пожал ему руку.
Священник устало улыбнулся. Он источал флюиды дружелюбного и безобидного бассет-хаунда с грустными воспаленными глазами.
– Это точно. Не с кофе. – Тобиаш покосился на покойницу и торопливо перекрестился свободной рукой. – Ну, что? Я готов. Начнёте, а я подключусь по надобности?
– Ох… Вперед, – тяжело вздохнул Стигма и начал расстегивать одежду.
Граф принял из его рук рубашку, затем футболку. Стигма поежился от холода, по крепким плечам побежали мурашки. Он похлопал себя по щекам, медленно втянул воздух через мясистый широкий нос.
– Давай.
Сунув тряпки Тобиашу, Граф перво наперво включил запись на диктофоне, который сунул в нагрудный карман пиджака, затем подошёл к Стигме сзади. Тот опустил голову и плечи, ссутулился, округляя спину и выставляя шесть амулетов, врощенных в позвоночник с шеи до поясницы. Каждый своей формы и металла, с начертанными тонкими бороздками кругами и символами – сигиллами. Под амулетами протянулась белая ниточка шрама, тонкого и давно зажившего. След от операции. Каждый экстра переносил эту совершенно беспощадную процедуру, когда его родной позвоночник заменяется на стальной, с шестью ложами под печати. Граф мягко прошёлся пальцами по каждой из них, любуясь и вместе с тем здороваясь. Холодные и надёжные. Произведения искусства: Анхор, Амакор, Амидес, Теодинеас, Анитор, Адонай и… Соломон. Самый верхний, вживленный чуть выше седьмого позвонка, медный и круглый. Главная из печатей, нерушимый замок, несущий на себе сигиллу в виде шестиконечной звезды.
– Снимаю Анхор. – Граф прижал уголёк кольца к нижней печати – серебряному восьмиугольнику, от которого тут же повалил густой чёрный дым с хлопьями сажи. Щелчок – и печать оказалась у него в руках – в позвоночнике экстры осталось только углубление, отделанное медицинской сталью. Граф быстро сунул амулет в карман и настороженно поднял глаза на Стигму.
– Всё нормально, – с трудом прохрипел он и махнул дрожащей рукой. – Продолжай… – его сотряс тяжёлый кашель. Вместе с влажной мокротой на землю посыпалась сверкающая аметистовая крошка.
– Амакор. – Граф посмотрел на Тобиаша, как будто ища одобрения. Священник пнул чемодан подальше и достал из рукава резной затертый розарий с тонким серебристым крестом. Затем кивнул.
Золотой Амакор с семью короткими лучами зашипел от соприкосновения с кольцом, металл пошел сверкающими пузырями. Вновь раздался еле слышный щелчок, тяжёлая звезда, лязгнув, упала на плитку. Граф подхватил ее и осмотрел. Стоило угольку оторваться от амулета, как рисунок на нем тут же восстановился, будто и не плавился секунду назад. Он отправил звезду в карман к Анхору и стянул со Стигмы ставшую ненужной маску.
– Ламашту! – требовательно позвал Граф. – Ай, ш-ш-ш… – Он помахал рукой с кольцом – раскалившийся уголек засиял ярко-алым.
По земле поползли клочья густого тумана. Граф брезгливо переступил с ноги на ногу, пытаясь стряхнуть его с начищенных туфель. Естественно, тщетно. Он вдохнул влажную мглу, отдающую дымом и молоком. Туман медленно заволок сквер, размыв очертания колокольни, деревьев, укрыв происходящее на ступенях кост?ла от чужих глаз.
Мгла пахла невообразимой древностью, молитвой на мёртвом языке, чадящими в лучах закатного солнца благовониями, кровью, стекающей по алтарю из пористого песчаника, солью и медью, дышала жаром пустыни – затягивающая, затягивающая, затягивающая мгла…
Тобиаш сжал розарий до побелевших костяшек, приблизился на пару шагов.
– Эй, Ключник!..
– Всё нормально. Я к её проделкам привычен, – Граф обошёл Стигму и заглянул ему в лицо. – Здравствуй, Ламашту.
– Здравствуй, damu, – голос прозвучал хором медных духовых. Всех и одновременно, гудящих наперебой. Пока одни уже заканчивали свою песню, другие только начинали её звонким эхом.
На Графа смотрели глаза, выточенные словно из алмаза. Они полнились радужными переливами, сверкали каждой своей гранью, сияя изнутри светом холодным и чистым. Ламашту, а это без сомнения был больше не Стигма, выпрямилась, уперла руки в бока, с силой несколько раз топнула пятками, при этом широко расставив ноги. Она вывернула голову вбок, вздернула горделиво нос. Поза её стала картинной, будто с грубо тесанного барельефа. Ламашту рисовалась. Она любила, когда ею восхищаются, поклоняются ей. И боятся. Граф не отказывал демонице в этом. У многих Ключников с их подопечными были сложные отношения, полные насилия и ненависти. Но не у них, нет. У них с этой допотопной тварью было все по любви, насколько это возможно. Правда, непонятно, кто чаще был сверху. По инструкции Граф. По факту Ламашту.
Вот и сейчас он медленно опустился перед ней на одно колено, не отрывая взгляда от скошенного на него искристого глаза, и дотронулся сначала до одного носка увесистого военного ботинка, а затем и до другого.
– “Я дам тебе платьев, елея для тела, я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу, накормлю я тебя хлебом, достойным богини, вином напою, достойным царицы”, – практически пропел Граф.
Ламашту чуть улыбнулась.
