– Тебя как зовут, гость непрошенный? Меня здесь Йориком прозвали. Я на этом кладбище, почитай, с малолетства обитаю. Ты извини, я же не со зла на тебя «наехал». Цельный день вкалываешь тут, к вечеру уже ни рук, ни ног не чую, а тут на тебе – дайте переночевать, а то так есть хочется, что и воды не надо, – переиначил кладбищенский работник известную поговорку.
Назвавшийся Йориком протянул руку Паше.
– Давай без обид, ладно?
Паша в ответ пожал руку, пробурчав:
– Обиженные на зоне. А ты меня просто огорчил.
Йорик хитро прищурился.
– Да я понял уже, что ты сиделец. Где чалился, арестант?
Паша, всё ещё не отошедший от предыдущего хамского обращения, процедил сквозь зубы:
– Там, где чалился, там меня уже нет, отсюда не видно.
Йорик усмехнулся.
– Да я вижу, что ты не с Магадана к нам заявился. Туда международные рейсы не летают. Что, в Португалии где-то отбывал? Или в других европах?
Ерёмин удивлённо посмотрел на своего собеседника. Кладбищенский следопыт рассмеялся.
– Да просто всё. Вон на твоём бауле бирка осталась, видно по ней, что рейс буржуйский, у нас бирки другие совсем. Ну, а после европейского чемпионата по футболу, который был всего два года назад, только полный кретин не запомнил флаг Португалии – чемпионов Евро-2016! Вон он у тебя на бирке красуется!
Паша улыбнулся – он совсем забыл, что на его сумке, да и на рюкзаке остались бумажные наклейки с португальскими красно-зелеными цветами. После того, как он прилетел в Питер и получил свой багаж, то так и не оторвал их. И наклейки эти болтались на ручках сумки, а также на одной из лямок рюкзака. Он тут же оторвал эту бумажку от сумки и, не зная куда её определить и не желая мусорить, бросил её в сумку обратно.
– Ладно, кладбищенский ты червь, проехали. О моём бурном прошлом может потом поговорим? А то, если правильно цитировать поговорку, действительно так есть хочется, что и переночевать негде. И как-то непривычно мне твоё погоняло, как тебя звать-величать в этом реальном мире?
Йорик подошёл поближе, с интересом рассматривая Пашины вещи.
– Звать меня Кузьма – вот такое старинное русское имя. А поскольку многие норовят меня Кузей обозвать, то я и привык, что для всех я зовусь Йорик.
Паша улыбнулся.
– Ну, меня вот тоже некоторые самые близкие друзья Йоргеном прозвали. Был такой Святой Йорген, даже книжка такая есть – «Праздник святого Йоргена», вот меня по той книжке и прозвали.
Кузьма с интересом посмотрел на Пашу, потом, как бы невзначай, наклонился над Пашиной сумкой и цапнул злосчастную бирку.
– Каюсь, книжку не читал, а вот фильм с Кторовым и Ильинским смотрел, старый фильм, еще первая часть немая. Кстати, а что на твоей бирке написано? – сменил он тему разговора, вертя в руках оторванную бирку с Пашиной сумки.
– Там написано «международный аэропорт Порту имени Франсишку Са Карнейру». Ты, следопыт, прав – это маркируют вещи пассажиров в аэропорту города Порту. А Франсишку Мануэл Лумбралеш де Са Карнейру – это бывший премьер-министр Португалии. Он погиб в авиакатастрофе в 1980 году, – ответил Паша.
Кузьма хитро улыбнулся.
– Что, таки пас со мной свиней?
И когда Паша удивлённо на него посмотрел, добавил:
– Ну ты же со мной на «вы» общался, сказал, что тыкать не приучен и что со мной свиней не пас. А раз на «ты» со мной заговорил, то, стало быть, пас?
Ерёмин хохотнул и хлопнул Кузьму-Йорика по плечу.
– Пас, пас. Пасуешь ты здорово!
Тот скривился.
– Тише ты, шебутной, и так мне чуть руку не оторвал на хрен. Я же только тебя остановить хотел, а ты сразу в драку…
Паша покачал перед лицом своего нового знакомого указательным пальцем.
– Но-но! Никакой драки не было – чистая самооборона. Откуда я знаю, что тебе в голову взбрело? Простая работа рефлексов – хватают сзади за плечо, значит, надо тут же отреагировать.
Кузьма засмеялся.
– Ничего себе рефлексы. На этих твоих рефлексах можно так отреагировать, что и в гроб человека отправить. Хорошо, хоть кладбище рядом. Ладно, сиделец, пошли ко мне в хату, там расскажешь, где сидел, как до жизни такой докатился и почему у тебя рефлексы такие жёсткие – руки отрывать незнакомым людям.
Паша попытался взять свою сумку, но Кузьма его остановил.
– Хотя тут идти недалеко, кидай свой баул мне на тележку. Довезу, раз уж ты гость. Хотя гость на кладбище – как-то звучит не очень, не считаешь?
Ерёмин покачал головой.
– Ну, я же пока живой, так что гостить можно где угодно. У нас среда обитания сейчас такая, что на кладбище порой безопаснее, нежели в центре города. Кстати, а чего ты тут копался, насколько я знаю, Новодевичье ведь давно уже официально закрыто?
Кузьма, кряхтя, вывез свою тележку в центр аллеи, и, толкая её вперёд, на ходу принялся объяснять.
– Кладбище, конечно, закрыто, но если есть родственники тех, кто тут захоронен, то можно подзахоронения делать. Ну или за могилками старыми уход нужен, вот и организовали здесь бизнес такой – контору открыли, называется «Помни всегда». Мне же, как сторожу здесь платят копейки, могильщики давно не нужны – городские погребальные конторы давно имеют своих могилокопателей. Вот я и подрабатываю в такой конторе – она и памятники изготовит, и могилу выкопает, и оградку, и реставрацию. В общем, весь спектр услуг. Так что я тут и смотритель кладбища, и сторож, и могильщик и даже садовник. Работы по озеленению стоят дорого, кстати. А тут вообще работы выше крыши – видишь, как всё разрослось?
Паша кивнул.
– Да вижу. Я потому и пришёл сюда, что кладбище это – заброшенное. Я только сегодня прилетел из Португалии. Так что ночевать мне негде, денег тоже кот наплакал… А, как я тебе говорил, среда обитания сейчас здесь самая спокойная. Нет, возможно за восемь лет, что я тут не был, стало спокойнее, но, когда я тут жил, всякое бывало. В общем, пока осмотрюсь, пока обживусь…
Кузьма внезапно остановился.
– Нет, тут уж ты извини. Переночевать сегодня устрою, но дальше ты уж, мил человек, сам как-то устраивайся. Не я тут банкую, у меня начальство есть и напарники. Они сегодня загулять решили, так что я один здесь. А завтра эта троица подвалит, да ещё с похмелья – начнут тебе пытаться диктовать условия, да строить тебя. Ты же, как я погляжу, мужик резкий, поломаешь кого-то, потом снова сядешь, но уже здесь, у нас. Оно тебе надо?
Паша грустно улыбнулся и покачал головой.
– Спасибо, что предупредил. Конечно, ты прав, не нужны мне проблемы. И на том спасибо, что на эту ночь приютишь, завтра будет день – будет и пища, разберусь, что к чему. Опять же, в нашем посольстве отметится надо. Документы получить. Я же сейчас как бы только наполовину гражданин России, а так… В общем, поехали, а то холодно что-то…
Они двинулись дальше ко входу на кладбище.
Административное здание было и конторой, и мастерской, и жильём одновременно. Кузьма подкатил тележку к дальнему входу и оставил её там стоять.
– Завтра уже мусор выкину, всё равно сегодня все могилки не успел благоустроить, еще время будет.
Он достал ключи и открыл одну из дверей.
– Заходи, Святой Йорген, в эту святую обитель, не побрезгуй.
Паша хохотнул.
– Да ну тебя, скажешь тоже. Я давно уже ничем не брезгую, да и брезгливости у меня после тюрьмы давно нет.
Кузьма вопросительно уставился на своего гостя.
– Ну, про тюрьму я понял, а что – в Европе разве тюрьмы не лучше наших? Я по телику смотрел, там у вас и телевизор, и душевая кабина, и все удобства – типа диван или кровать с ортопедическим матрасом. В общем, лафа, а не отсидка!
Паша, разуваясь и положив в угол свой рюкзак и сумку, удивлённо посмотрел на Кузьму.
– Не знаю, что и где ты смотрел, но лафы никакой у меня не было. Судебная система Португалии является одной из самых жестких в Европе. Я тебе скажу, что португальские заключенные отбывают наиболее длинные в странах Европейского союза сроки. И если, например, та же Швеция тратит 359 евро в день на одного заключенного, то скупердяи из правительства Португалии выделяет на них только около 41 евро в день. А это и еда, и одежда, и постельное бельё, и много чего ещё. Пообедать в самом дешёвом кафе стоит 5 евро. А нормальный такой обед – это уже 10 евро. Вот и считай. А вообще, скажу тебе, что любая тюрьма – это уж никак не лафа. Даже для тех, для кого тюрьма – дом родной…
Кузьма тоже разулся, снял свою куртку и пригласил Пашу в ванную.
– Так, ты это – давай мой руки, я сейчас сварганю ужин. Ты как – выпить хочешь?
Паша кивнул.
– В принципе, не откажусь. Хотя водку я не пил уже лет двадцать…
Кузьма присвистнул.
– Ты что, так долго сидел?
Паша улыбнулся.
– Да нет, что ты. Просто как-то обжег связки водкой, не рассчитал… С тех пор только коньяк пил. А в Португалии к портвейну местному пристрастился – классное вино, и пьянит, и полезно для здоровья.
Кузьма засмеялся и хлопнул пашу по плечу.
– Ну ты эстет – портвен тебе подавай, коньяк. Короче, «Бехеревку» уважаешь? У меня початая бутылка есть, я эту настойку употребляю, а водку сам не пью – не люблю.
Паша кивнул и пошёл мыть руки.
За столом разговор пошёл живее. Конечно, разносолов не наблюдалось – было бы наглостью ещё и перебирать харчами. Но картошка в мундирах, солёные огурчики, домашняя колбаска вызвали самый настоящий восторг у гостя из Португалии.
– Ну, Кузьма, удружил и угодил одновременно, смотри, я в долгу не останусь. Как немного устроюсь, обязательно ещё раз приду в гости, но уже со своим угощением! – еле прожевав очередной кусок, вымолвил Паша.
– А за это не грех и выпить, слава тебе, Господи – во славу твою, к вящей радости, а не ради греха! – провозгласил работник лопаты и метлы.
Когда был утолён первый голод, возникла потребность в светской беседе.
– Ты, Кузьма, как тут за столько лет не спился? Насколько я знаю, кладбищенские работники крепко закладывают, – осторожно поинтересовался Паша.
– Ты прав, закладывают. Мои напарники – такие вахлаки, прости, Господи! Среда эта чуть не засосала, Вера в Господа спасла. Ну и увлечения разные, – дипломатично ответил Кузьма.
– Да уж… Как там говорил один поэт… – Паша наморщил лоб. – Дай вспомню… А, вот…
Он вытянул вперёд руку в шутливом жесте и стал декламировать:
Нелегко осилить одному…– Вне среды поэтов не бывает Ни в Ельце, ни в Киеве – нигде. И, когда печаль одолевает, каждый сильно тянется к среде. Там всегда найдется для беседы. Кто-нибудь ровесник по уму, Ибо все сомнения и беды
Кузьма внимательно посмотрел на гостя и неожиданно продолжил:
Ты, да я, да Лермонтов, да Блок!»– Можно сесть и выдохнуть устало В расписной знакомый потолок, «Боже мой, как мало нас, как мало!
На лице у Ерёмина было написано такое неподдельное удивление, что Кузьма захохотал, потом снова достал бутылку с «Бехеревкой» и разлил по кружкам – бокалов в кладбищенской сторожке отродясь не было.
– Елена Казанцева, поэтесса и бард, знавал её. Я вообще одно время с бардами тусовался, а потом откололся от них… – сказал, выпив, Кузьма.
И потом, отвечая на немой вопрос Паши, продолжил:
– Фальшивые они. Поют про любовь и верность, а сами блудят, поют про товарищей и дружбу, а сами гадят друг-другу исподтишка, интриги плетут. Злословят друг на дружку за спиной, завидуют. А уж про Родину сколько спели, а, случись война – первые побегут туда, где жопу свою можно укрыть! Так что я иногда читаю их стихи, слушаю песни, но больше интересуюсь настоящей поэзией. Лучше Ахматовой или Ахмадулиной ни один бард ещё не смог сочинить. Все эти визборовские «лыжи у печки стоят» так и остались костровыми песнями…
Паша кивнул головой, но всё же решил возразить:
– Ну, барды – согласен, знавал их, тоже одно время в горы ходил, все эти песни у костра… Но вот насчёт поэтов ты не прав – много сейчас есть современных поэтов, интересных. Вот послушай…
Паша снова наморщил лоб, вспоминая, затем прочитал:
– Часть недоигранной мелодии,
Остывший желтый серпик месяца.
Потерянный конец истории
Мой ангел скоро перебесится…
Кузьма помолчал, затем спросил:
– Очень здорово написано. А кто это написал?
Паша помотал головой. Почему-то, когда он читал эти строки, вдруг сами собой слёзы появлялись у него на глазах. Он не думал, что воспоминания вот так внезапно смогут рвануться из самых потаённых уголков души, куда он их старательно заталкивал…
А потом они сжали его горло, и ни вздохнуть, ни охнуть…
Глава третья. Мой ангел скоро перебесится…
Это была даже не любовь. Точнее, не совсем любовь. Или не только любовь. Это было какое-то наваждение.
Паша тогда не только занимался альпинизмом и ездил в горы – он ещё внезапно обнаружил у себя талант певца и поэта. Сначала он стеснялся показывать свои стихи, но под влиянием старших товарищей, взяв в руки гитару и научившись на ней играть, вдруг стал сочинять песни. Свои песни. А когда осмелился спеть их однажды у костра, с удивлением увидел, что его песни людям нравятся. И даже очень нравятся. Так постепенно Паша вырвался из узкого круга костровых исполнителей и дорос до фестивалей авторской песни. А потом стал лауреатом нескольких таких фестивалей. В общем, кочевая спортивная жизнь плавно переросла в кочевую жизнь барда. Правда, альпинизм Паша к тому времени уже забросил, выполнив по скалолазанию норматив кандидата в мастера спорта, а вот сочинительством увлёкся не на шутку. И вот на одном из таких фестивалей авторской песни в Крыму он встретил ЕЁ.
Тогда Паша, как всегда, выступал на бардовском фестивале со своими песнями. Точнее, принимал участие в конкурсном концерте. Он ещё не стал известным автором-исполнителем, но уже снискал популярность в тусовке и его имя стало мелькать в афишах небольших концертов авторской песни в разных городах бывшего Советского Союза. Денег эти концерты почти не приносили, но известность и популярность того стоили. Потому что постепенно его стали приглашать на такие концерты всё чаще и чаще.
