Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть – и я уж не ничто!
Частица целой я вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна Божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь – я раб – я червь – я бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? – безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ Податель,
Душа души моей и Царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! – в бессмертие Твое.
Неизъяснимый, Непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать Твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к Тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
Пушкинский «Пророк» – нечто похожее, но помельче. Каждый поэт себя оценивает. Пушкин себя очень высоко ценил:
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Однако то, как себя поставил Державин, вообще немыслимо:
Един есть Бог, един Державин…
Главное, что это подтверждено «золотым запасом» его поэзии. Северянин, Брюсов, Маяковский тоже себя высоко ставили, но это не подтверждено их поэзией, значит они самозванцы.
Тютчев:
Последний катаклизм
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Все зримое опять покроют воды,
И божий лик изобразится в них!
Есть образ Христа. Христос исторически не был в России, здесь был Андрей Первозванный, но поэт всегда прав.
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил, благословляя.
У Тютчева есть крик о безверии:
И чувства нет в твоих очах,
И правды нет в твоих речах,
И нет души в тебе.
Мужайся, сердце, до конца:
И нет в творении Творца!
И смысла нет в мольбе!
Чтобы так написать, надо иметь большое мужество.
Есенин не поэт духа, он поэт души и плоти. Но есть одно стихотворение.
Шел Господь пытать людей в любови,
Выходил он нищим на кулижку.
Старый дед на пне сухом в дуброве,
Жамкал деснами зачерствелую пышку.
Увидал дед нищего дорогой,
На тропинке, с клюшкою железной,
И подумал: «Вишь, какой убогой, —
Знать, от голода качается, болезный».
Подошел Господь, скрывая скорбь и муку:
Видно, мол, сердца их не разбудишь…
И сказал старик, протягивая руку:
«На, пожуй… маленько крепче будешь».
Силы таланта больше, чем веры. В области духа у Есенина в основном хулиганство и кощунство, но есть один образ:
Ветер-схимник шагом осторожным
Мнет траву по выступам дорожным.
И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу.
Высокий духовный настрой, близкий к религиозному есть у эмигрантов. Например, у Бунина.
И цветы, и шмели, и трава, и колосья,
И лазурь, и полуденный зной…
Срок настанет – Господь сына блудного спросит:
«Был ли счастлив ты в жизни земной?»
И забуду я все – вспомню только вот эти
Полевые цветы меж колосьев и трав —
И от сладостных слез не успею ответить,
К милосердным коленям припав.
Ночь
Ледяная ночь, мистраль
(Он еще не стих).
Вижу в окна блеск и даль
Гор, холмов нагих.
Золотой недвижный свет
До постели лег.
Никого в подлунной нет, только я да Бог.
Знает только Он мою
Мертвую печаль,
Ту, что я от всех таю…
Холод, блеск, мистраль.
Георгий Иванов:
На один восхитительный миг,
Словно отблеск заката-рассвета,
Словно чайки серебряный крик
Мне однажды почудилось это.
Просияла – как счастье во сне —
Невозможная встреча-прощанье —
То, что было обещано мне,
То, в чем Бог не сдержал обещанья.
1952
Поэма Блока «Двенадцать» не имела конца, и он это чувствовал и долго думал, как ее завершить. И тут дьявол шепнул ему о Христе. В поэме он написал:
В белом венчике из роз —
Впереди – Иисус Христос.
А в дневнике у себя записал: «Сегодня я – гений!» А я в этом сомневаюсь. Гений – все должно быть ясно, все просветляет, а Блок – напутал. И вот почему. Революцию делали русские, так при чем же здесь венчик из белых роз? В России Христос всегда был только в терновом венце, – только! Роза и крест – эти символы появились во времена крестовых походов, когда появился орден розенкрейцеров. Это масонские, сатанинские символы.
Вопрос:Может, он сознательно ввел масонскую символику?
ЮК: Вряд ли. Он евреев в литературе терпеть не мог. После революции из его произведений все упоминания о евреях были просто вымараны. Думаю, что это у него получилось не сознательно, а просто – мировоззренческий просчет.
Вопрос: В «Розе мира» Даниила Андреева дается оценка Блока, схожая с Вашей.
ЮК: Ну и что? Может схожая, а, может, и нет. «Роза мира» очень вредное чтение для православного человека, особенно для того, кто, ничего, кроме этого, не читал. Ее можно читать в зрелом возрасте, когда человек уже закален. Читайте святоотеческую литературу. «Роза мира» – психическое явление, а не духовное.
Из материалов Кузнецова к теме «Бог – вечная тема поэзии».
В перерыве Кузнецов остался сидеть в аудитории, а не пошел, как обычно, курить в коридор. Было непривычно – Кузнецов вообще не курил на протяжении всего семинара, хотя обычно он «дымил» изрядно. Видимо, это было сознательным решением. К нему некоторые подходили с вопросами. Мне удалось расслышать лишь некоторые его разрозненные реплики.
ЮК: Не люблю риторики. Не люблю разговоров. Устал.
