Простынь пропиталась потом.
Схватив за край наволочки, со злобой запустил подушку в дверь.
Глухо ударившись, она мешком рухнула на пол.
Уставился в потолок.
Надо поспать… Хоть часик-два…
Снова зеваю, чувствуя, как по губам тянется тонкая ниточка слюны.
Вытираю фалангой пальца губы и замечаю, как с правой стороны выросла тёмная фигура.
– Доброе утро. – учтиво, слегка склонив голову, сказал священник.
– Доброе. – перевожу руки в замок.
Садится рядом. Улыбается.
– Давайте попробуем сначала.
Отодвигаюсь… Священник слишком близко сел.
– Как вы себя чувствуете?
Моргнув несколько раз, проверил рукой карманы. Пусто. Значит забыл капли на тумбочке… Глаза сухие, как песком присыпаны.
– Лучше не бывает. – я потянулся к уху и кончиками пальцев нащупал фильтр сигареты.
– Вы пришли исповедоваться?
Я кашлянул в кулак.
– Это не мой случай.
Святой отец поправил крест и, положив на колени руки, начал вставать.
– Сын. – глухо вырвалось у меня.
Опускается на место.
– Сын… Всё дело в нём.
– В исповеди нет места другим людям, даже собственным сыновьям. В чём ты согрешил, сын мой?
Меня аж передёрнуло. Захотелось вскочить и выбежать. Во мне не было тех слов… И существовали ли они вовсе, чтобы выразить мою боль.
Играя желваками, я снова упёрся глазами в блестящий мраморный пол.
– Мне… Каждый день приходится врать… Сыну…
Повисла такая тишина, что в ней, казалось, можно завязнуть.
– Никите поставили диагноз – антероградная амнезия. Это когда… – в горле запершило – Когда… в памяти сохраняется только то, что было до аварии, а следующие дни стираются безвозвратно.
Я поднял глаза и встретился взглядом со священником. Приглаживая бороду, он казался растерянным, но всем видом пытался показать, что это не так.
Этот момент стал переломным. Точкой отсчёта, когда в стенах церкви зародился план, как выйти из дня сурка, но об этом позже.
Глава 7
Догоняю сына. Переглядываемся. Он фыркает, но шагу не прибавляет.
Узкая тропинка чащи уводила нас дальше в лес.
Листья папоротника играли листвой, словно шушукаясь между собой.
Я зачерпнул шлёпанцами рыхлую землю.
– Погоди..
Стоя на одной ноге, снимаю с правой ступни шлёпку и вытряхиваю. Мелкая серая пыль под солнечным светом шлейфом валится на землю. Теряю равновесие, и сын придерживает за локоть. В уголках рта играет улыбка.
– Мне не безразлично. – возвращаю шлепку на место. – Просто голова последнее время у твоего старика побаливает.
Оценивающе смотрит на меня… Прищурился.
– Ладно.
Идём дальше.
Смотрю на сына и всё не могу понять, что для него этот ритуал?
Остановившись, сажусь на корточки. Сын, не заметив, идёт дальше. Тянусь за семенами полыни. Те, что ближе к земле, не так отдают горечью. Срываю несколько головок и, зажав их между ладонями, перетираю.
Никитка в шагах десяти от меня остановился и смотрит вбок… Опять придётся подыгрывать. На ходу подношу пальцы к носу и втягиваю терпкий аромат.
– Что такое?
Сын показывает пальцем на здоровенный муравейник, покрытый веточками и бегающими по нему муравьями. В глазах рябит.
– Ух ты! – говорю я в который раз. Надо бы маршрут сменить, чтобы не натыкаться на этот муравейник.
Идём дальше. Ладони липкие, снова вдыхаю аромат.
Что для него этот ритуал? На кладбище к матери его никак не затянуть, даже в день похорон он закрылся у себя в комнате и не выходил два дня. Две ночи подряд из-за стены то доносились всхлипывания, то прекращались, то снова доносились.
Я никогда не любил Моряка, он грыз мои ботинки. Исключительно мои. Повсюду его шерсть, слюни вокруг миски и это чавканье похлёбки, от чего миска по кафелю елозила и будила среди ночи.
Стали подниматься по пригорку, значит, как заберёмся – направо. Из-под шлёпок вылетают камешки да комочки земли.
– Пап…
– А? – всё-таки зря олимпийку надел. Расстёгиваю молнию.
– Расскажи, почему моряка взял?
Сжимаю губы. Почему каждый раз он спрашивает именно об этом?
– Ты же знаешь. – запыхавшись, говорю я.
– Хочу ещё раз послушать. – не отстаёт сын, и я переношусь в воспоминания о том дне.
Я пришёл рано с работы, за окном по подоконнику барабанит дождь, Никитка в школе.
Только заварил себе чая, насыпал две ложки с горкой сахара, слышу стук в дверь. Вернув сахарницу на место, иду в коридор. Заглядываю в глазок – никого…
Тяну шпингалет на себя и медленно открываю дверь.
«Тяф!»
Выронил из рук ложку. Та брякает о порог двери и вываливается на бетонный пол подъезда прям к щенячьим лапкам.
«ТЯФ-ТЯФ». Хвостом виляет, язык высунул. Встречаемся глазами. Малюсенький, прямо крохотный, мокрый комок шерсти…
«ТЯФ!» – оббежав вокруг ложки, щенок ныряет мне между ног. Я, опешив, хватаю пса за хвост, но тот выскальзывает, пищит и вырывается из рук.
«Цок-цок-цок» – по паркету, оставляя следы, наворачивает круги пёсик.
– Сюрприз! – из-за угла выныривает Нина. Волосы мокрые, тушь потекла, одежду хоть тут же выжимай. – Эй! – притягивает к себе в объятия, целует меня в щёку и шепчет на ухо. – Это наш новый член семьи.
– … так Моряк и стал жить вместе с нами. – заканчиваю я рассказ.
– А ты не хотел идти. – говорит сын.
Мы останавливаемся, возле двух сосен, посреди которых маленький холмик, покрытый сосновыми иглами.
Что для него этот ритуал?
Глава 8
– Почему вы решили… – священник поднёс указательный палец к губам, и я перешёл на шёпот. – Гхм… Почему вы решили, что это сработает? Мой сын не обладает особыми талантами.
Сзади раздались шаги, и я обернулся.
Другой священник под руку вёл сгорбленную, как полураскрытый перочинный ножик, старушку. Странно поглядывая на меня, женщина в шали дрожащей рукой перекрестилась и, подтянув подол юбки, опустила кости на скамейку.
Чего это она перекрестилась так?
Я поправил волосы и развернулся к святому отцу.
– В общем, не уверен, что это сработает…
– Попробуйте не ради себя, а ради сына.
Сложив руки в замок, я крепко задумался. Идея священника звучала крайне авантюрной. Он предложил сделать каждый день сына разным, да ещё как…
– Всё же я сомневаюсь. – обронил я, глядя в пол.
– Доверьтесь господу.
Я хотел было открыть рот и вставить очередное сомнение, но святой отец учтиво поднял руку и встал. От его движений свечи возле алтаря заколыхались.
– Прошу меня простить. – сказал он и удалился, на ходу кивнув головой второму священнику.
Я шумно выдохнул и ещё раз обдумал наш разговор.
Священник дал понять, что, если я хочу выбраться из «дня сурка» и перестать притворяться, мне нужно взять инициативу на себя. Ещё какую…
