Я нашла себя на полу небольшой самодельной клетки, на повозке, что тащило непонятное мохнатое животное, со спины похожее на большого мула.
К огромному удивлению, у меня была соседка – в углу и без того тесной коробки сжалась и всхлипывала девочка лет четырнадцати на вид. Мерзкие создания! От осознания горькой участи этого ребенка желчь снова подступила к горлу и меня замутило. Я смогла лишь закрыть глаза и глубоко дышать через рот – не хватало только вырвать здесь, вряд ли потом получится убрать. А ехать долго.
Девочка тоже заметила, что её новая соседка очнулась, но так и продолжала тихо всхлипывать. Ее опухшие глаза недоверчиво оглядывали измазанную болотом селянку, но стоило мне поймать этот взгляд – тут же упирались в поджатые к лицу колени. Заговорить она так и не решилась. Хотя я вряд ли бы смогла ответить.
Второй раз я очнулась уже в потемках, и сейчас пробуждение далось немного легче. Я заметила, что повозка стояла у небольшого костра. Животного в упряжке не было. Попыталась подняться на локтях – голова снова заныла тупой болью. У основания черепа нашлась пульсирующая шишка. Так голову проломили бы, и дело с концом! Хотела выругаться, но вместо этого лишь тихо застонала от боли.
– Они ушли пока… – тихо отозвалась девочка из темноты повозки, и снова потупила взгляд обратно в пол.
– Ясно, – в горле больно царапало, и хриплый голос показался мне чужим. Я закашлялась. – Ты давно тут? – утирая слезы, не нашла спросить ничего другого.
– Не знаю, луны две, или три… – девочка растеряно опустила голову. Ее светлые волосы выбились из косы, насобирали сена и пыли, и кое-где прилипли к мокрому от слез лицу. – Меня схватили у Янтарной Рощи, я в реке одежду полоскала, и… – голос совсем сник.
– Я слышала. Говорили, что вас четверо было, – мне не хотелось прерывать этот нелепый разговор – тонкую ниточку, что поддерживала в сознании. Кое-как получилось сесть, оперев спину на одну из балок.
– Было, – девочка подняла заплаканные глаза и быстро оглянулась по сторонам. – Шавна хотела… – наверное, заметив замешательство на моем лице, она исправилась, – Шавна, дочь кузнеца из нашей деревни, её раньше меня украли. Она пыталась сбежать, когда по нужде попросилась. Метнулась в сторону, в чащу, они за ней – а там топи… Утонула… – собеседница тяжело вздохнула и затихла. Я лишь поджала губы – должно быть, дочь кузнеца была смелой. Но глупой. Убегать от оборотней в незнакомом лесу – опрометчивое решение со стороны покойной Шавны, да согреют боги её потерянную душу.
– После этого нас и по нужде отпускать перестали, – сказала девочка с обидой в голосе и утерла слезы остатками рукава рубахи. – Прошлой ночью еще старик один нас нашел, пока этих, – опасливо махнула рукой в сторону костра, – не было. Он даже клетку успел открыть – и другие две сбежали, только далеко ли… – она опустила взгляд на свои грязные руки и глубоко вздохнула.
Старик… Не Хальрид ли часом? Картина начала немного проясняться. Лесник часто осматривал близлежащий бор, наверное, там и наткнулся на пленниц. А кроды обнаружили пропажу и по запаху пришли мстить. Скорее всего так и было, но своих домыслов вслух я не озвучила.
– Понятно. Холодно? – спросила, заметив, как девочка прячет синие пальцы в подоле рубахи. На ней не было ничего кроме этой рубахи и тонкой вязаной жилетки, да сапог, тоже, скорее, на босую ногу.
Девочка лишь украдкой кивнула.
– Можем вместе укрыться, если хочешь, – я отодвинула край теплей меховой накидки. Она была широкой, больше походила на плащ, и с легкостью уместила бы двоих, а то и троих. Я видела девушку в первый, и, возможно, в последний раз, не знала, как спасти от незавидной судьбы даже себя, но хотела помочь и ей хотя бы тем, на что была сейчас в состоянии – не дать замерзнуть.
Она недоверчиво осмотрелась вокруг, и, убедившись, что похитители не вернулись, юркнула в теплое укрытие, уткнувшись в теплый бок незнакомки.
– Тебя зовут-то как? – спросила, когда девчушка, наконец, перестал дрожать у меня под боком.
– Аша я.
– А я Ри. Меня схватили на лесной дороге, когда с ярмарки шла.
Собеседница кивнула с пониманием.
– Так вот, Аша, ты-то почему не сбежала с остальными, когда была такая возможность? – я повернулась к девочке и пыталась не упустить ни одну эмоцию на её худом лице. Темнота и головная боль мне в этом не помогали.
– Струсила. Побоялась, что найдут и будет хуже… – Аша сжала тонкими ручками подол серого плаща и начала всхлипывать с новой силой.
– Да, куда уж хуже… – вырвалось у меня, и мы обе затихли, делясь последним, что у нас осталось – теплом. В опасности, но не в одиночестве.
Ближе к рассвету кроды вернулись. Нам дали по глотку воды и немного сухарей. Я усмехнулась – как раз, чтобы и с голоду не померли, и лишнего не набрали. Хотя голова ещё гудела, но дышалось уже легче, да и горло не так царапало.
Остаток второго дня прошел в полусонном-полубредовом состоянии. Спину ломило после ночи на холодных досках, голова кружилась, и меня подташнивало – толи от страха, толи от голода, толи от постоянного покачивания на повозке. Перед глазами постоянно мелькала одна сцена из недалекого прошлого.
– Слышала, что в Подгорье творится? – жена мельника одернула свою старую подругу, местную швею Хельгу. Та отставила кувшин, который до этого вертела в руках, обратно на прилавок. Ее глаза заговорщически засверкали.
– Нет, а что такое? – протараторила Хельга и схватила Марлу за руку, чтобы та вдруг не убежала, не успев насытить ее любопытство.
– Говорят, несколько лун назад четыре девушки пропали, – женщина перешла на шепот. Сплетни, за неимением других развлечение, были любимым занятием местных тетушек, а Марла заимела репутацию знатного умельца в этом деле.
– Да ты что?! – Хельга театрально хлопнула ладошами и прижала руки к лицу. – Да прибудет с нами божья милость, – тут же прищурилась, и так же шепотом продолжила:
– И что, ни одной не нашли?
– Не нашли. Скажу больше – и не най-дут! Вот так! – Марла любила обращать на себя внимание, поэтому активно жестикулировала, стараясь усилить антураж своих слов. – Говорят, их кроды украли, чтобы продать потом.
Пылкая речь обращала внимание других посетителей ярмарки, и вскоре женщину окружила небольшая толпа зевак. Каждый считал своим долгом отреагировать на услышанные новости, и их гул заглушал рассказ мельничихи.
«В столице… На рынке… скот… На потеху берсеркам… рабство… купили… дома терпимости…». Удалось выхватить лишь некоторые обрывки фраз из какофонии звуков, что воцарилась на рыночной площади.
Чтобы немного отвлечься от неприглядных мыслей, я начала ковырять засохшую грязь на руках, доставала её из-под ногтей и волос, старалась оттереть с одежды – на сколько это было возможно. Плащ я ещё утром отдала Аше, удивляясь, как та продержалась две ночи в одном только сарафане. Какое счастье, что под робой у меня были еще штаны…
План действий у меня был настолько простой, будто бы его и не было вовсе – выжить, и, если повезет, найти в столице чайную лавку. А если повезет очень сильно – управиться до конца заряда амулета. Где-то между пунктов мне хотелось втиснуть еще и Ашу, поэтому предательские мысли о побеге то и дело мелькали на задворках сознания, но я упрямо гнала их прочь – от перевертышей в лесу мне не скрыться. А с балластом – и подавно.
В нашей деревне с пеленок знали, что связываться с кродами смерти подобно. Хоть те и не полноценные оборотни, но в разы сильнее и быстрее даже самого ловкого человека.
– Ей ты! – я подняла глаза на звук. – Да, да. Ты, чумазая. Ты чего там задумала, ведьмовское отродье? Прячешь что?
Крод, которого я встретила первым у лесничего дома, шел на ровне с повозкой и зло поглядывал на меня.
Я слышала, как бранились мужики на селе, когда скот разворотил ограду стойбища и разбежался по лесу. И сейчас мне хотелось выплюнуть такой же матерный поток в морду этой противной твари. Но это было бы безрассудно, а я обещала себе и бабушке выжить. Поэтому лишь глубоко вздохнула и, не придумав внятного ответа, показала ему свои пустые и серые от пыли руки – в них не было ничего, кроме грязи.
? Колдуешь?!
В мгновение крод протянул огромную мерзкую лапу сквозь прутья и схватил меня за волосы, заставляя подняться на колени. Животное в упряжке испугалось рычания и дернулось. Клетка не позволяла выпрямиться, и я плашмя упала на прутья повозки. Боль молнией прошла сквозь колено, вдоль позвоночника и разрослась пульсацией в висках.
Я осталась лежать на полу, молча смотрела на липкое красное пятно, что пропитывало порванную штанину. Нижняя губа сразу опухла и горячо запульсировала, отдавая гулом в голове. Теплая соленая жидкость наполняла рот, заставляя постоянно сглатывать – от приторного металлического вкуса замутило сильнее.
Я смотрела сквозь ободранные деревянные балки на небо и не знала, что была способна испытывать такую глубокую ненависть к кому-либо – украли, избили, истязали и везли в клетке – как скота на убой.
Не хотелось верить, что все это происходило наяву, что это не страшная сельская сказка для отвода детей от шастанья по лесу. Сказка. Легенда… Я вспомнила свою маленькую драгоценную книгу, что, как последний свидетель моей счастливой жизни, так и осталась у лесной опушки. Белоснежные страницы наверняка давно извалялись в грязи, стали серыми и сморщенными. Красивые буквы смазались от губительной сырости. Я никогда не узнаю содержания книги, больше не испытаю беззаботную радость. Не услышу ворчливые наставления Нонны и не приготовлю ни одного лечебного отвара. Все мое счастье осталось в деревянном лесном домике, сладко пахнущем липой и травами, а жизнь оборвалась на размытой дороге у дома старого Хальрида.
Все напряжение, что я выносила за последние две луны, скопом упало на плечи и стало неподъемным грузом. Таким тяжелым, как несказанное прощание, как преданная клятва – и я не заметила, как начала тихо всхлипывать. Слезы смешивались с кровью и оставляли рубиновые разводы на теле и рубашке. Я плакала не из-за того, что случилось что-то непоправимо плохое, а потому, что безумно устала. Сколько не хорохорилась, все равно чувствовала себя той маленькой пятилетней девочкой в лесном домике, которая боялась каждого шороха и неустанно звала маму.
Я больше не силилась подняться. Ни телом, ни духом.
Чем ярче горит свеча, тем быстрее она сгорает.
– Ты что сделал, сученыш? Теперь за нее больше двадцатки не получим, еще и скулеж этот слушать всю дорогу. Еще раз вздбредишь мне товар портить, я тебе кишки выпущу, – третий оборотень, что всегда держался в сторонке, схватил обидчика за шкирку и блеснул клыками. В ответ тот лишь глухо прорычал, но от повозки отошел и больше не осмеливался приближаться.
2.2
Грунтовая дорога давно закончилась. Три оборотня сидели на телеге и неустанно погоняли животину в упряжке – они спешили добраться до столицы к темноте. Копыта постукивали по брусчатке, повозка жалобно скрипела.
Аша время от времени заводила незатейливые разговоры и пыталась меня растормошить. Она успела рассказать, что путь до Хирата занимает до четырех лун, если ехать без отдыха, и что раньше ей уже приходилось однажды там побывать с отцом. Что шкуры лучше продавать на Восточном рынке, потому что у гномьих лавок обвешивают. Обычно немногословная девочка тараторила без умолку, видимо испугалась, что я слишком сильно ударилась и потеряла рассудок.
Повозка остановилась у небольшого холма и один из тройки куда-то ушел, оставив сообщников о чем-то злобно перешептываться.
Аша, как смогла, утерла мне лицо и потуже перевязала разбитое колено шнурком от плаща. Я не ела и не пила последние сутки, и девочка даже периодически проверяла, жива ли я. Я наблюдала за происходящим из-под полуприкрытых век, но чаще смотрела в никуда. Там было так же пусто, как у меня на душе.
– Грег, не успели! – крикнул уходивший крод, появившись с другой стороны повозки.
– Дерьмо! Пойдем по старинке. Харт, шевелись, – Грег, самый молчаливый из троицы, тихо выругался и принялся распрягать возницу.
– А эту кто потащит? – Харт махнул в нашу сторону. – За такую уже вряд ли что получим, так что лучше тут выбросить. Проблем меньше будет.
– Ну уж нет. Хитч, щенок, слишком много начал себе позволять. Его лап дело – пусть он и тащит, – Грег зло посмотрел на сообщника.
Тот оскалился, но не ответил. Даже мне было понятно, что, большей части, из-за его несдержанности кроды опоздали к чему-то.
Наверняка он тоже осознавал свой прокол и не смел перечить старшему, поэтому лишь раздраженно выдохнул и в следующее мгновение мир перед моими глазами перевернулся.
Вопреки собственным ожиданиям, я все время находилась в сознании и понимала, кто я, где находилась, что происходило вокруг и какая участь мне была уготована. Мысли, как падальные мухи – одна мрачнее другой, роем клубились в голове, только ни одну так и не смогла поймать, сколько бы не силилась.
Я так долго гнала страх и хорохорилась, что перегорела, и в одночасье стала безразлична ко всему происходящему. Хотя, признаться честно, сердце забилось быстрее, когда услышала, что меня могут оставить. Фитиль надежды затеплился крохотной искрой, но быстро погас, когда меня подняли и закинули на спину.
Кроды обошли посеревший от осенних дождей холм и спустились по тропинке к небольшой роще. Вдруг свет погас и в нос ударил смрад.Костлявое плечо передавило живот, кровь прилила к голове, в ушах стоял шум и слышались глухие удары сердца. Во рту снова появился металлический привкус.
Разбойники пробирались в столицу сквозь туннель. Нонна говорила, что в Хирате торговля людьми уже шестьдесят лет как каралась обезглавливаем, и через главные врата компанию сомнительного вида вряд ли бы пустили. Но было бы странно, если бы такие маргиналы, как кроды, не знали о других лазейках – они приблизились к канализационному стоку.
Сточный канал, словно демон из преисподней, нес в себе тень самых отвратительных запахов. Смесь гниющего волокна, испражнений и отходов создавала аромат, в котором каждая нота представляла собой особое извращение. Стены канала были покрыты темным налетом, как паутиной, что готова была утянуть каждого отчаявшегося. Вихрь сточных вод эхом отбивался от каменных стен, приносил новые оттенки вони и с писком разгонял крыс, что ютились в сухих закоулках. Под ногами чавкала непонятная жижа и иногда слышался хруст.
Я испытала такую бурю отвращения и страха, что была рада, что постилась последние два дня. Чего не скажешь об бедной Аше, которую второй раз подряд громко вырвало под злобное шипение ее конвоира.
Никто не мог сказать точно, сколько длилась наша дорога – для меня это сдалось вечностью. Когда мы, наконец, вышли на свет, я не могла представить, что воздух бывает таким вкусным и чистым.
Канал заканчивался у оврага возле северной стены, оттуда – вдоль деревянных построек, мы попали в место еще более злачное, чем мерзкая канализация.
Я с детства грезила о столице. Для меня, выросшей в лесной хижине, Хират виделся прекрасным миром, полным приключений и возможностей. Я представляла башни и купола построек, что возвышаются над горизонтом, словно неприступные стражи, видела лабиринты извилистых улиц, усаженных каменными домами. Мне рисовались рыночные площади с толпами торговцев, магов, воинов и простых жителей, укутанные ароматами экзотических специй и запахом кожи с металлом. Вокруг столицы должны были быть расположены древние замки и крепости с толстыми стенами и столетней историей, создавая атмосферу величественности и неприступности.
Но взору показался чудовищный сон.
Узкая улочка извивалась между темных зданий, как артерия зловещей энергии. На стенах полуразрушенных деревянных домов вздымались мрачные тени, словно крики погубленных душ, а в окнах горели редкие призрачные лампы, расплываясь в бездонной ночной тьме. Шорох грязи и стон скрипучих дверей создавали симфонию мрака, а запах гнили и порока витал в воздухе, словно проклятие из забытых кошмаров. Я сразу осознала, что именно здесь, в этом проклятом богами уголке, расцветали те самые тайны и сделки, заключаемые на грани закона и нравственности. По этим улицам бродили тени невиданных раньше существ, мерцая в свете одиноких ламп, и голоса, несущие предательство и безысходность, звучали отовсюду словно шепот демонов. Помощи тут искать было не от кого.
Компания кродов остановилась у неприметного дома на углу улицы. В нем не горели свечи, изнутри не доносились голоса, окна были наглухо зашторены, и только восходящая луна, как невольный очевидец девичьего горя, отражалась от стеклянных форточек и тихо за нами наблюдала. Грег пять раз постучал в облезлые деревянные двери – три медленных удара и два быстрых. С другой стороны послышалось лязганье ключей, и из дверного проема выглянула лысая голова. Вслед появился и сам привратник.
Огромный мужчина непонятной расы грузно выплыл из темноты дома, сопровождая свой выход громким сопением и лязгом ключей. На необъятной талии висел увесистый ремень с кучей отмычек. Широкие серые штаны шуршали при каждом движении, а грязная рубашка кое-как сходилась на обрюзглом теле. Маленькие глаза пробежались по кругу, и он надменно цокнул языком:
– Это все?
– Все, что есть, – огрызнулся Грег. Кроды переглянулись между собой.
– Н-да, –толстяк снисходительно усмехнулся и начал переставлять тяжелые ноги через порог. – Ну посмотрим.
Он прошаркал к Аше и принялся небрежно ощупывать ту – за руки, бедра, живот, трогал волосы. Она оторопела, сжалась и дрожала – толи от холода, толи от страха. Девчачье лицо посерело, и в иной раз она бы легко слилась с ночными сумерками. Спустя несколько минут бесстыжего облапывания он повернулся к полукровкам:
– Сорок.
Харт недовольно зарычал:
– Пятьдесят. Она молодая и здоровая.
– Она костлявая, – насмешливо ответил покупатель.
– Сорок пять и ни одним серебряным меньше. Не хочешь – предложим другим, – Грегу, единственному из тройки, удалось сохранять спокойствие.
Толстяк недовольно сощурился и, немного помолчав, кивнул лысой головой в знак согласия.
– А это что такое? В довес накинете? – он презрительно скривился и махнул рукой в мою сторону. Я была в трех шагах от Аши и кродов. Стояла, опираясь только на левую ногу – колено правой пронизывала жгучая боль при малейшем движении, и приходилось постоянно пошатываться, чтобы позорно не упасть на колени. Я ловила каждое слово и движение душегубов, нервно касалась тряпичной повязки на шее и отчаянно искала способ спастись: убежать – не в моем состоянии, закричать – вокруг ни души, убить… Но чем?
– Двадцать, – спокойно ответил Грег.
Мужичек зашелся сиплым лающими смехом:
– Ее вылечить будет дороже. Пять и не больше.
– Двадцать. За девственность полагается доплата.
Толстяк удивленно поднял брови и хмыкнул.
– Да? Ну посмотрим.
