– Смерть, – вино отправляется к морщинистому рту. – Посему наш организм не способен к самостоятельному существованию. Дабы обеспечить выживание, приходится идти на крайние меры. Издревле сангвинары прибегают к инъекциям, позволяющим на малую толику времени восполнить запас кислорода в клетках. Процедура простая, но рискованная, ибо для инъекции требуется не лекарство, а кровь.
– Кровь? – опускаю вилку на стол, она до сих пор почему-то была у меня в руке. – Животных?
– Malheureusement, non[5 - В переводе с фр. – К сожалению, нет.]. Животная кровь бедна на ферматоницин, поскольку они используют иные способы насыщения кислородом. Посему от использования животной крови не много проку, ибо даже нескольких литров будет недостаточно для нужд взрослого сангвинара.
– То есть вы используете… чело…вве…ческую кровь? Как… вампиры?
– Отнюдь нет, – белозубая улыбка разрывает неловкость, – вампиры – мифологические существа, в то время как мы настоящие и происходим из благородного рода сангвинаров…
Благородный род? Больше похоже на какую-то секту.
– …подразделяющегося на две касты. Наша община носит название сиринити. Инъекции человеческой крови – это не душегубство или беспощадная забава, лишь способ выживания. Они наполняют клетки кислородом, позволяя организму сиринити выжить. Компликация в том, что эффект их крайне быстротечен. Длительность зависит от силы организма. Некоторым потребно делать укол единожды в семь дней, иным – всякие два часа.
По спине пробегает дрожь не только от сырости в помещении, но и от его слов. Использовать кровь, да еще и человеческую? Они все здесь, похоже, свихнулись.
– Вопреки всем рискам, инъекция оказывает подлинно удивительное влияние, обновляет клетки, запускает процессы регенерации. Благодаря ей сиринити продлевают жизнь в буквальном смысле этого слова.
Точно секта. Авария, похороны, теперь – секта. Молодец, Блум. В этом месяце тебе точно везет.
– И где вы берете эту кр…
Язык запинается на слове, но продолжать и не нужно. Мужчина и так понимает, что я имела в виду. Как он сказал его зовут, Кристиан?
– Бога ради, – взмахивает он рукой так легко, будто рассеивает невидимое облачко пыли. – Ты ведь не думаешь, что мы выкачиваем кровь из мирных вилланов. За окном ведь двадцать первый век – век прогресса, вселенских упрощений и банков крови. Состоятельный человек, которому пришла блажь расширить свои имения, вполне может разжиться подобным учреждением для собственных нужд.
– Тогда зачем вы мне это рассказываете? Вы же не собираетесь…
– Ни в коем случае. Тебе, дитя мое, ничего не грозит. Здесь ты в безопасности.
Четверо охранников за спиной говорят об обратном. Говорю ему, что до сих пор не понимаю, почему я здесь. Блэквуду это не нравится. Через всю комнату, находясь на расстоянии нескольких метров, я буквально чувствую, как напрягаются его плечи. Кристиан, же наоборот, сдержан и терпелив.
– Дело в том, что у нас с тобой много общего. Ты никогда не замечала, что ты не такая, как все? Твое мышление отличается, поведение выделяется – и это лишь поверхностные расхождения.
– К чему вы клоните?
– К тому, ma petite cerise[6 - В переводе с фр. – «моя маленькая вишенка»] что ты не просто человек. Ты одна из нас.
– Не может быть. Я обычная.
– Не в традиционном соображении. Твоему организму не потребны инъекции, но важно не это. В твоих жилах течет особая кровь.
– Что не так с моей кровью?
– Как раз наоборот. Она идеальна. Дело в том, что…
Кристиан рассказывает мне, что у сангвинаров целых двенадцать групп крови, а не четыре, как у обычных людей. Каждая обладает уникальным составом и свойством, но самой редкой считается двенадцатая. Она настолько уникальная, что ею обладали лишь два процента населения, но за многие годы все носители вымерли, кроме меня.
– Нет, – качаю головой из стороны в сторону, – у меня третья группа крови, третья положительная. Так написано в моей…
– …медицинской карте? Памятуется мне, твоя мать была доктором?
Не нравится мне его тон.
– Реаниматологом.
– Да, точно. Ох, эти новомодные обороты речи.
Бокал приближается к тонким, как ниточка, губам, создавая неловкую паузу, которая мне не нравится. Как и он, и комната. И вообще все это место. Я хочу домой.
– Что это за существо, завладевшее моей сестрой?
– Это моров. Тварь, жаждущая только одного – крови.
Он рассказывает мне о восстании, о столетней войне между ранее братскими кланами моровов и сиринити, о свирепых тварях, терроризирующих людей, и о том, как стражам удалось их сдержать, построив огромную стену, которая отделила мир людей от территории чудовищ. Мне вдруг вспоминаются слова дяди. Что он там говорил? Граница, врата… Не могу сосредоточиться. Слишком много информации.
– То, что ты видела, – уже не твоя сестра, а свирепое чудовище, которое пыталось и, я уверен, еще попытается на тебя напасть. В рассуждении сего тебе не следует оставаться в од…
– Она умрет?
– Полагаю, впредь это зависит от тебя. В твоих силах упасти ее, себя и нас.
– Как я могу вам помочь?
– Твоя кровь может все изменить.
Глоток красного, и рассказ продолжает свое течение. С его уст звучат просто невообразимые вещи, поверить в которые было бы сложно даже после бутылки Бордо. О моровах, которым удалось прорваться в наш мир при неожиданной облаве на стену, их многолетней борьбе и лекарстве, которое может изменить ход событий. Насколько я понимаю, это лекарство способно вылечить сангвинаров от болезни, вот только каким образом, где его взять и как оно поможет сиринити в войне, понять я никак не могу. Впрочем, не только это.
– Почему бы вам, – перебиваю его на полуслове, – просто не взять у меня кровь и не отпустить домой?
– К моему крайнему прискорбию, все не так легко.
Он рассказывает о каких-то вратах, о землях, политых кровью, и о сложном механизме открытия, но я уже не слышу. Я перестала слушать пару минут назад, когда прозвучало слово «война» и «клан». Сами эти слова подвергают сомнению весь его рассказ.
– …слишком затянулось. Мы априори обречены на по…
– Чего вы хотите? – не выдерживаю. – Образец моей плазмы, клетки, ДНК?
По его взгляду понимаю, что дальше не последует ничего хорошего.
– На плечи сиринити возложена нелегкая тягота – перебраться на Другую сторону и отыскать лекарство, и ты, моя дорогая, удостоена чести принять в этом участие. Дело в том, что врата границы оснащены замысловатым механизмом, для открытия которого требуются образцы всех групп.
На языке так и вертится «берите то, что нужно и оставьте меня в покое», но Кристиан улавливает ход моих мыслей.
– Мы могли бы взять образец твоей крови, но это не сработает. Прежде чем стражи доберутся до границы, кровь, по причине нарушения связей к кровяной среде, может свернуться, коего допускать нельзя. Иным образом механизм не сработает. Это не поддается вразумительному объяснению, но дабы врата открылись, ты вместе с одиннадцатью стражами должна отбыть к границе самолично.
– Куда?
– К сожалению, месторасположение стены недопустимо поддавать огласке.
– Как долго? Когда?
Ни одного ответа.
– Открыть врата – твоя единственная задача.
– Да, но где это?
И снова молчание, холодит пылающие от негодования щеки. Нервы натягиваются до предела.
– К несчастью, это все, что я могу сказать. Ты должна поверить, что…
– Поверить? – голос срывается на хрип. – Во что? В существование уникальной касты людей, во все эти истории о войнах, вампирах и волшебном лекарстве?
– Я не ласкал себя надеждой о том, что ты сразу пойдешь навстречу. Но все, что касается твоей к…
– Моя мама была врачом. Она бы знала, если б у меня была редкая группа.
Его взгляд утопает в бокале. Что еще? Мои родители – инопланетяне, а я на самом деле выросла на Луне?
– Мне не хотелось затрагивать эту тему, – растягивает слова, словно старую затвердевшую жвачку, – но лучше ты узнаешь это от меня, нежели от кого-либо еще. Женщина, которую ты помнишь, не была твоей биологической матерью. Она была одной из двоих сиринити, приставленных к тебе для обороны.
Что он несет? Как он вообще смеет о ней говорить?
– Этого не может быть.
– Я бы покривил душой, сказав, что мне не тягостно раскрывать тебе подобные стороны твоей жизни.
Он все продолжает говорить, а я чувствую, каким тяжелым становится воздух. Вдыхаю его, словно через трубочку, и ловлю себя на том, что не перестаю мотать головой. Это все какая-то злая шутка.
– А как же папа? Он тоже ваш шпион?
– Нет, – вздыхает Кристиан, – Аарон был твоим биологическим отцом. После развода он повстречал иную женщину, благодаря союзу с которой появилась ты. Но, к моему величайшему прискорбию, она скончалась сразу после родов.
– Что? Как это? То есть… как же Лорейн?
– Отец принужден был растить тебя самостоятельно, – продолжает Кристиан, не обращая на меня внимания. – Повстречав Лорейн, он, обремененный нелегкой судьбой вдовца, пожелал оставить это в тайне, выдав ее за твою мать. Эмили была слишком мала и, надо полагать, не помнит о прискорбных событиях тех лихих времени. Она была и остается твоей сестрой по отцовской линии и единственным родственником.
Нет. Что за бред? Папа не мог умолчать! Он бы обязательно мне рассказал, что моя мама… Как можно лгать ребенку о таком? Ведь я всегда думала… Оказывается, Лорейн – не вторая, а его третья жена? Или они не были женаты? Я совсем запуталась…
– Вы сказали, что приставили двоих. Кто второй?
– Не думаю, что сейчас подходящ…
Повторяю вопрос и ловлю на себе взгляд Блэквуда. Ему не по душе, что я обращаюсь к Кристиану подобным образом, но мне плевать.
– Кто второй?
– Николас Неймон.
Это уже слишком!
– Он сам вызвался на эту миссию. Но хочу тебя заверить, что…
– Что мои мама и дядя на самом деле чужие люди? Думаете, я в это поверю?
Чувствую, как слезятся глаза, и боюсь, что не смогу сдержаться. – Понимаю, с какими превратностями судьбы ты столкнулась, но хочу уверить тебя, Николас и Лорейн обладали поистине пылкими чувствами и…
– Не смейте.
Пальцы дрожат, ногти впиваются в кожу так сильно, что проступают капельки крови. Зачем он это делает?
– … никогда не относились к тебе как…
– Хватит! Не смейте даже имя их произносить и тем более говорить, что они были мне никем! Я в это ни за что не поверю! Как и во весь этот бред!
Вскакиваю со стула так резко, что он валится на пол, и уже мчусь к двери, но ее перекрывает фигура в черном. Поднимаю голову и встречаюсь с хищным взглядом золотых глаз.
– Отрицание – большее, на что я мог рассчитывать. Между тем у меня таилась надежда, что ты проявишь хоть каплю понимания, ежели не ради себя, то во имя сестры.
Не могу пошевелиться. Блэквуд не притронулся ко мне даже кончиком пальца, но ощущение, будто меня сковали цепями, не отпускает ни на мгновение.
– Тебе потребно время, дабы все уяснить, но когда ты будешь взвешивать все за и против, помни, что благо сестры впредь в твоих руках. Полагаю, будет излишним упоминать, что все услышанное не подлежит оглашению.
Взгляд Блэквуда просачивается через мое плечо. Стук металла о керамику за спиной – одобрительный знак, велящий уступить мне дорогу. Двое охранников открывают дверь, и я уже мчусь по бесчисленным коридорам. Каким-то образом мне удается найти комнату, в которой я очнулась и запереться внутри. Воздух опускается на грудь каменной глыбой, когда я захлопываю дверь. Пульс на шее отдается с такой силой, будто вены хотят прорваться сквозь кожу. Боже, куда я попала? Во что меня втянули? Сажусь на кровать и тут же подпрыгиваю, услышав знакомый голосок.
– Все в порядке?
Мирилин, черт бы ее побрал. Когда она научится не появляться из ниоткуда.
– Что ты здесь делаешь?
– Старейшина просил передать тебе это.
Только сейчас замечаю на прикроватном пуфе одежду.
– Как прошел ужин?
– А ты как думаешь?
– Думаю, ты в замешательстве.
– Старейшина вампирской секты сообщил, что они уже сто лет борются с какими-то кровожадными тварями, а я, как последний представитель редкой группы крови, должна им помочь. «В замешательстве» – это мягко сказано.
– Понимаю, это сложно понять.
– Правда? А я что-то сомневаюсь.
Чувствую, что могу вспыхнуть, как спичка, облитая керосином, с минуты на минуту.
