Мои бурлившие мысли были перебиты очередными её причитаниями. Она опять начала ходить вдоль окна, сжав кулачки:
– Что же будет с родителями? Ведь они остались в Париже!
– Ничего не будет. Столицу не бомбят. Боёв за неё, очевидно, не будет. Подойдут, потопчутся в Венсене, заберут всё вино с Лотарингией и Эльзасом в придачу и уберутся к своим мюнхенским свиньям, как это было семьдесят лет назад при Бадингете, – мне всё это надоело, и я, нарушая все правила приличия, невежливо плюхнулся на стул и вытянул ноги. Хотелось сплюнуть от души, но это был бы слишком даже для меня. Она замерла и уставилась на меня круглыми глазами.
– Викто?р, что ты такое говоришь? Что ты понимаешь?! Они там, в адовом котле немецкой чумы, а ты здесь рассуждаешь об этом, как об очередном историческом анекдоте!
Это было последней каплей переполнившей чашу моего терпения, и я взорвался:
– Исторический анекдот? – зло посмотрел на неё. – Четыре недели назад при бомбёжке Нанта погибли мои родители. Что ты скажешь об этом анекдоте?
Я замолчал, продолжая смотреть на неё. Надэж попятилась назад, к окну, подоконник остановил её. Она схватилась руками за него, несколько секунд молча смотрела на меня немигающим взглядом, затем резко развернулась лицом к окну, распахнула оконные рамы и перегнулась через подоконник. Я испугался: мне показалось, что она хочет выброситься из окна. С возгласом «Надэж, остановись!» бросился к ней. Один миг, и её талия оказалась в моих руках. Она застыла. Несколько секунд мы стояли неподвижно. Наконец, прозвучал её голос:
– Отпусти.
– Да, – тихо ответил я и отошёл назад к стулу.
– Мне стало дурно, – она всё ещё стояла ко мне спиной. – Хотелось свежего воздуха.
– Простите, мадам, я не о том подумал, – я перешёл на «Вы», укоряя себя за излишнюю несдержанность: устроил скандал с практически незнакомой дамой. Глупейшая ситуация! – Пожалуй, я должен уйти. Простите, мадам, – я уже намеревался идти к выходу, когда она развернулась ко мне лицом. Широко распахнутые глаза блестели, зрачки бегали по мне.
– Постой, Викто?р.
Я остановился. Она напряжённо сглотнула, потом истерично выпалила:
– Прости меня, прости меня. Я не знала. Но какая разница! Какая разница! Люди гибнут, гибнут! Родные, близкие, незнакомые! Они безвозвратно исчезают!
Девушка села на кровать, закрыла лицо, раздались всхлипы, сквозь которые слышалось непрекращающееся: «Прости меня, прости меня…» Её плечи тряслись.
Я сделал шаг к ней, но потом остановился, начал топтаться на месте, не зная, что делать. Наконец, решился и подошёл к ней. Обнял её за плечи, она уткнулась лицом мне живот. Я молчал – просто не знал, что сказать, – но через несколько минут она затихла. Слабым движением оттолкнула меня. Я отошёл назад. Посидев немного, Надэж вздохнула, встала, прикрыв руками лицо; сняла полотенце с вешалки и направилась в туалетную комнату, бросив мне по дороге:
– Подожди меня. Прошу.
Я сел на стул, ожидая даму, хотя самое большое моё желание сейчас было уйти и больше не видеть её. Но я остался, и она вернулась. Застенчиво улыбнулась мне.
– Прости, Викто?р. Я сорвалась. Мне надо на воздух, лучше на набережную. Надеюсь, ты проводишь меня?
Что я мог ответить?
– Конечно, Надэж. Пойдём, – прозвучал мой ответ.
Мадам надела вуалетку, прикрепив её заколкой к пышным волосам, припудрила лицо. Я наблюдал за ней: такая милая обыденность – молодая женщина, приводящая себя в порядок. Теперь мне почему-то не хотелось её оставлять. Надэж взяла перчатки, и мы покинули её квартирку…
Молчаливая прогулка вдоль набережной бухты Марсамшетт, пара бокалов вина и чашек кофе. Она думала о своём, я незаметно наблюдал за ней. Надэж смотрела перед собой, иногда шевеля губами, как будто проговаривала мысли. Но истерик у неё больше не случилось. Я проводил её домой и вскоре был уже в своей комнате.
За стеной бодро бормотало радио: «В результате успешно проведённой флотом Его Величества операции удалось эвакуировать через Канал части британских, а также французских и бельгийских войск, находившихся под Дюнкерком…» По-моему, теперь счёт шёл на дни – развёртывалась хроника смерти «милой Франции». Странное чувство тебя охватывает, когда начинаешь понимать, что твоя страна – нет, скорее мироощущение, которое придавала тебе родина, – исчезает. Это чувство я бы назвал пустотой внутри и потерей ориентиров вокруг себя…
Услышал шорохи за окном. «Рыжий кот возвращается в комнату соседки», – догадался я и заснул. Сквозь сон послышались звуки открываемой двери, шаги: «Сама соседка вернулась». И снова – забытьё сна.
Следующее утро не принесло ничего нового: всё та же работа в доках, всё то же солнце, чёрные борта парохода «Ливорно» всё так же маячили на рейде Великой Гавани.
После нехитрого обеда в соседней закусочной – кусок вяленой колбасы и порции бобов – мы, наконец, завершили ремонт катеров. На завтра запланировали ходовые испытания, и нас отпустили домой. Помывшись и переодевшись, заспешил на свою улицу Сент-Джонс. Немного поваляюсь с книжкой, что приобрёл на рыночном развале и пойду слоняться по вечернему городу – все мои нехитрые планы.
Однако жизнь вносит свои коррективы. Войдя в коридор, направился к себе, но не успел вставить ключ, как открылась дверь соседней комнаты, и на пороге возникла её хозяйка (во всяком случае, я так подумал: ну, а кто ещё это мог быть?). Вскоре в этом у меня уже не было сомнения – после её ответа на моё приветствие.
– Здравствуйте, мисс Найдин.
– Привет, морячок, – она насмешливо взглянула на меня.
При дневном свете, падавшем из небольшого окна в коридоре, у меня появилась возможность рассмотреть мою соседку. Её слегка прищуренные глаза искрились чёрными угольками, рассматривая меня. Я не остался в долгу и уставился на неё. Девушка лет девятнадцати-двадцати, тёмные волосы вздымались копной на голове, спускаясь волнами до лопаток, прямой тонкий нос, овальное лицо, маленький рот, загорелая кожа. Чем-то она напоминала цыганку, хотя для меня южный тип женщин почему-то всегда ассоциировался (в хорошем смысле, конечно) с этим бродячим народом. «Эсмеральда», – невольно улыбнулся я. В проёме двери около её ног возникла усатая рыжая мордочка. Кот посмотрел на меня равнодушным взглядом и мяукнул: «Мы уже знакомы». Значит, вместо козочки у моей Эсмеральды жил рыжий кот.
– Как тебя зовут, морячок? – насмешка не покидала её лица.
– Викто?р, – ответил я, потом добавил: – Викто?р Ракито?ф, – и почему-то смутился.
– Странно, не могу понять… Ты француз? – по её лицу нельзя было догадаться, это плохо или хорошо? Но простота её поведения заставила меня ответить ей что-нибудь задиристое:
– Вообще-то, русский.
Несколько секунд она недоверчиво разглядывала меня, потом всё-таки изрекла:
– Русский? Откуда ты здесь взялся?
Я был рад: мне удалось поразить заносчивую девицу, причём одним только словом.
– Откуда взялся? – теперь уже на моём лице царила насмешка. – Пришёл на пароходе, – ответ мой был прост.
– На каком пароходе? – на её лице лёгкое недоумение. Чувствовалось, что девушка пытается понять явление здесь странного иностранца.
– На французском – «Бретань», – прозвучал следующий мой ответ.
– Понятно, – наконец, сообразила брюнетка. – Ты из этих, из эмигрантов. Помню в раннем детстве на Мальту приходили пароходы с беженцами из России, какое-то время в городе попадались русские. Затем практически все перебрались во Францию.
Я не ожидал от неё такой эрудиции, поэтому удивлённо приподнял брови.
– Да, примерно так.
Но потом, вспомнив о вежливости, открыл дверь своей комнаты и пригласил Найдин внутрь. В ответ она только заразительно рассмеялась, слегка запрокинув голову назад. Мне казалось, что даже её чёрные кудри хихикали с ней в унисон. Но это продолжалось недолго. Девушка снова стала серьёзной, однако насмешка осталась в её глазах.
– Что я там не видела? – и сама ответила на свой вопрос: – Всё видела, – озорно сверкнув глазами, добавила: – И даже тебя, морячок.
– Меня? – озадаченно уставился на неё, насмешка в её глазах приобрела налёт загадочности.
Но чем больше я смотрел в них, тем яснее мне становилось, кто передо мной. «Ну, конечно», – я хлопнул себя по лбу.
– Ты та самая незнакомка, с которой я убегал от пьяных моряков! –догадался я.
Она ответила коротким смешком.
– Ага. Бедные английские моряки. Пытались проводить девушку домой. В результате они получили по уху, а девушку у них похитили, – она махнула рукой над головой. – Ну, что же. Приглашаю в кафе как своего спасителя, – закончив смеяться, заявила она.
Я не возражал и предложил «Кафе у бухты», на что получил возмущённый отказ.
– Ну, уж нет. Мы не будем сидеть в заведении, где я работаю официанткой.
– Хорошо, – быстро согласился. – Тебе виднее, как местной жительнице.
Она покровительственно взглянула на меня, и мы покинули нашу квартиру, направившись в закоулки Старого города. Петляя среди старинных домиков, я уже потерял счёт поворотам, когда, наконец, мы наткнулись на маленькое заведение, располагавшееся на первом этаже типичного мальтийского домика: обветренный песчаник, синие ставни, дощатые двери. За окнами заметил несколько столиков, покрытых клетчатыми скатертями, плетеные стулья. Хотел уже зайти, когда моя спутница меня остановила.
– Давай лучше посидим снаружи – обожаю наши мостовые, – Найдин указала на пару столиков на улице, а сама зашла внутрь.
Пожав плечами, согласился и занял один из столиков, ожидая её возвращения. Пока, задрав голову, рассматривал окружающие дома, девушка выскочила передо мной как из-под земли – даже не успел вскочить и учтиво выдвинуть ей стул, как она уже всё проделала это сама.
– Здесь неплохо готовят кролика. Я договорилась, ты получишь самый вкусный кусок. Ты рад? – её чёрные глаза требовали только положительного ответа, и я, конечно, его дал.
– Обожаю наших кроликов, – передразнил я Найдин.
Не пройдёт и года, как мне будут сниться в самых сладких снах блокадного города кусочки мальтийского кролика под винным соусом. Но сейчас я не ценил этих подарков судьбы.
Девушка издала короткий смешок:
– Ага, тебе передастся их сила и храбрость.
Однако сначала нас ждали мороженое и белое вино. Официант в белой короткой куртке поставил перед нами по бокалу и розетке холодного десерта. Она одарила высокого худощавого мужчину обворожительной улыбкой.
– Филиппе, ты великолепен сам и то, что ты приносишь, всегда великолепно.
Мужчина, которого она назвала Филиппе, растянулся в улыбке.
– Найдин, ты и есть великолепие нашего острова.
– Ты льстец, Филиппе, – улыбнулась довольная Найдин.
– О, Найдин! Если бы не жена и трое детишек, тебе бы от меня не уйти, – рассмеялся мужчина, потом грозно посмотрел на меня. – Если обидишь её, тебе не сдобровать, – потом улыбнулся и направился внутрь кафе.
Я не удержался и тут же спросил:
– Кто этот официант?
Найдин взглянула на уходящего мужчину.
– Филиппе старый знакомый. Он каждый день приходит на рынок, иногда болтаем с ним, – она кивнула на кафе. – Это его заведение.
– И он работает официантом? – сделал удивлённое лицо.
Девушка пожала плечами.
– Сейчас мало клиентов – он работает за всех, – Найдин опустила глаза к стоящему перед ней мороженому. – Давай лучше попробуем, что он нам принёс.
Она ещё не успела вкусить первую ложку лакомства, как уже зажмурилась от удовольствия.
– Оно сделано по рецептам итальянских Gelateria.
Я последовал её примеру, и попробовал местное мороженое.
– Ну, как? – девушка открыла глаза: они опять от меня ожидали только «Да».
Мороженое – ваниль с апельсиновой цедрой – приятно таяло во рту, но всё-таки нантское – лучше. Однако её блестящие глаза требовали разделить с ней радость наслаждения искусством местных кондитеров.
– Действительно, великолепно. Даже в Париже такого не найдёшь, – польстил я ей.
– Так ты из Парижа? – не дожидаясь моего ответа, она продолжила: – А в Париже все такие вруны, пьяницы и храбрецы? – соседка хитро прищурила глаз, обсасывая ложечку с мороженым.
– Почему? – наверное, на моём лице появилась глупая гримаса непонимания. Возможно, поэтому Найдин улыбнулась.
– В тот вечер ты был изрядно пьян, но бесстрашно бросился на двоих матросов, с которыми я болтала, а мороженое тебе не очень понравилось. Вот так, – торжествующе завершила она свой ответ.
– Вообще-то я из Нанта, – на моём лице выступила краска смущения.
– О, это меняет дело, – засмеялась Найдин и зачерпнула очередную ложечку десерта. – Всё это относится только к жителям Нанта.
– А как ты догадалась, что я твой сосед? – мне захотелось уйти от её насмешек над собой.
– Ещё жители Нанта не очень умны, – она постучала себя пальцем по лбу. – Видела тебя в окно, когда ты выходил из дома, ещё в первый день твоего появления.
Вскоре принесли моего кролика. Блюдо, действительно, оказалось приготовленным со знанием кулинарии.
– Ну, а это тебе нравится? – девушка пристально смотрела на меня.
На этот раз я бесхитростно ответил:
– Вкусно. Мне нравится.
– Вижу, не врёшь, – она положила ложечку в рот и снова зажмурилась от удовольствия.
Из открытого окна на втором этаже негромко вещало радио: «Исходя из гуманных соображений с целью исключения многочисленных жертв при обороне города, правительство Французской республики объявляет с сегодняшнего дня Париж Открытым городом…» Я вскинул глаза вверх к окну, как будто хотел увидеть звук, передающий это известие. Но это были только невидимые колебания воздуха из открытого окна: «Неужели боши войдут в Париж? Невозможно!» Но горькая логика быстро погасила эмоциональную вспышку, мой взгляд снова вернулся к собеседнице. Но она уже заметила перемену на моём лице.
– Но ведь это же не Нант? – сочувствующе произнесла она.
– Нант уже бомбили, – я поднял глаза в небо, голубевшее между крышами.
– Но ведь французы храбрые, как ты. Почему вы их не убили? – Найдин смотрела на меня немигающими глазами, и я уже не знал, она насмехается надо мной или говорит серьёзно.
Такой простой вопрос, но ответа у меня не было. Отвёл взгляд на бокал вина и предложил:
– Давай лучше выпьем.
Но она затрясла головой, наклонившись немного вперёд.
