Серебристый обруч из необычайно легкого, невесомого металла притягивал и ласкал взор. Конструкция артефакта состояла из двух колец, насаженных одно на другое. Лежащее на запястье, внутреннее – шириной около трех сантиметров, слегка выступало из-под округлостей внешнего. На верхнем кольце три равноудалённые кнопки с особым геометрическим образом – треугольник, ромб и овал. На нижнем кольце ещё имелась и метка в форме треугольника.
«Для кнопок при совмещении», – домыслил Андрей. И левая рука начала искать подтверждений, трогая верхний обруч. Он легко проворачивался по оси без значительных усилий, но внутренняя часть браслета оставалась неподвижной. При вращение по кругу, предмет не издавал звуков, пока овальная кнопка не совместилась с меткой, тогда послышался легкий щелчок. Возникшая подсказка «нажать» преобразовалась в действие. Где-то внутри конструкции отчётливо проявились вибрации, широкое кольцо разжалось, и запястье освободилось от браслета.
Окольцованная пташка снова на воле. Если с ней всё ясно, то с хозяином колец, властелином, непроглядный туман. Почему ничего не отложилось в памяти, как это произошло, и кто надел? Одни вопросы… Выглядит всё странно и угрожающе неприятно. И тут впервые он отчётливо воспринял, как две половинки мозга обсуждают общую проблему.
«Поздравляем, похоже, беляк! – решилось охарактеризовать необычный процесс левое полушарие». «Беляк, беляк… – эхом закружилось в голове и докатилось до правого полушария, которое, ещё не въехав в тему, как спросонья уточняло, – Не понял!..» Левое бойко продолжило: «Белая горячка, говорю, глухня!» Теперь правое возразило уже рационально: «С чего бы, не пили и не пьём-с…» «Точно, значит больные, – ещё энергичней подхватило первое». Но невозмутимость правого не дала слабины: «Просто не хочется».
Диалог провис так же неожиданно, как и начался. Опять дежавю, но теперь другого порядка. Как только пытается вспомнить о шаре и браслете, происходит сбой в поисковой программе мозга, словно кто-то уводит от настоящего, подыскивая похожее в прошлом.
Притихшие половинки бросились снова обсуждать проблему. Инициатором выступала левая: « Я же говорю – больные, склероз нужно лечить!» В этом случае правая подхватила тему сразу: «Какой склероз? Здесь похоже на парамнезию, на одну из её разновидностей…» «Убедил, вон какие слова извлекаешь… ну, что там ещё? – не останавливалось левое полушарие». «Ложные воспоминания, пробелы заполняются событиями прошлого, схожими эмоционально… – процитировало правое данные вскрытой ячейки». И опять последовал провал.
Тут же нарастающее чувство тревоги привело к воспоминаниям молодости, лейтенантским годам. Отдых в профилактории ВВС Хабаровска, кутили две ночи напролёт и… допились. Необъяснимый страх не позволил поддерживать компанию со столь высоким темпом. Андрей отказался от похода с товарищами в «Белую лошадь», винный магазин на окраине Хабаровска, с последующим многочасовым стоянием в очереди, отрыжка «перестройки» и «сухого закона». Одиночное метание по номеру гостиницы вылилось в идею о трудотерапии. Лейтенант раздобыл швабру с ведром у дежурной по этажу, и пол снова заблестел, влажная уборка проводилась ежедневно по утрам персоналом профилактория.
«Так-так-так! Нужно чем-то занять себя, съехать с этих воспоминаний: выйти на балкон, подышать воздухом. Ну, нет, один раз уже сходил. Кстати, зачем я туда потащился? Точно… сегодня очередное собрание во дворе, и я хотел посмотреть, началось ли?»
Он делает вторую попытку вырваться из круга далёкого прошлого, переключившись на реалии сегодняшние, и не замечает, как снова погружается в воспоминания. Мозг автоматически ищет ту ячейку, где спрятались эти назойливые цифры, но каждый раз проскальзывает мимо…
«Значит, собрание хотел посмотреть, будь оно семь раз неладно, тьфу, опять…»
Собрание жильцов его подъезда пытается каждые полтора-два месяца текущего года достичь консенсуса в вопросе установки домофонов. Весь двор был в курсе и с интересом ожидал финальной части водевиля.
А двор – меж двух пятиэтажек по улице Сакко и Ванцетти и, примкнувших к ним, кирпичных заборов. Двор небольшой, и улица короткая в три квартала с названием, вызывающим у Хрусталёва приятные воспоминания детства.
Коробка цветных карандашей «Искусство», дефицит семидесятых годов, всегда осматривалась досконально, а там сбоку надпись: «Изготовлено на фабрике художественных принадлежностей им. Сакко и Ванцетти», и молодому поколению того времени казалось, что свои фамилии названию дали итальянские художники, рисовавшие такими карандашами в эпоху Возрождения.
Разочарование наступило в период изучения истории, из школьной программы Андрей узнал, что итальянцы совсем не художники. Но ассоциация с искусством так осталось на всю жизнь, и когда в середине девяностых переезжали семьёй в этот дом, название улицы стало приятным воспоминанием о счастливой поре, а двор близким и родным. Хрусталёв, сообщая новый адрес другу, так улицу и представил:
– Имени итальянских художников.
На что тот, немного помолчав в телефонную трубку, парировал:
– Хватит врать – это американские рабочие.
Первое же появление во дворе вызвало у Андрея приятное чувство комфорта от многообразия растительности. В ту пору по центру рядом с пирамидальным тополем выделялась плакучая ива. Её густая крона из длинных и гибких, словно покрытых лаком, ветвей с ярко-зелёными и узкими листьями походила на женскую голову с модной причёской. Тонкие ветви свисали над низким палисадником и в некоторых местах касались асфальта, как дреды с плеч девушки, из-за чего дерево и считали главным украшением. Жаль, что её нет теперь, без женской красоты двор потерял уют и выглядит неухоженным.
Зато две липы у дорожки, соединяющей центр с первым подъездом, с тёмным блеском листвы и светло-зелёными прицветниками, с вечно гудящими насекомыми в кроне, отчего жёлтые цветы кажутся живыми, захватили первенство среди оставшихся насаждений. Под одной из них, ближе к кирпичной стене, отделяющей двор от детского садика, находилась лавочка.
Вот сегодня на этой площадке у лавочки должен решиться вопрос установки железной двери подъезда с домофоном. Главные противники установки – наши признанные малоимущие пенсионеры…
«Так, всё, нужно идти к людям, иначе…», – не успев подумать о последствиях, Андрей сбежал из квартиры, загрузив мозги простым механическим движением.
Когда Хрусталёв выскочил из подъезда, собрание было уже в полном разгаре. Вела его молодая девушка, в тёмных джинсах и светлой блузке. Одной рукой она неустанно поправляла длинные светлые волосы, а второй, с тетрадкой, жестикулировала, негромко объясняя что-то десятку жильцов, окружавших её. Слушатели стояли и трепетно внимали, их лица не источали восторга, но были напряжены и заинтригованы. Выявить активистов не составляло труда, они жались к говорящей и выказывали готовность перехватить речь, если понадобится.
– Ну вот, – закончила представительница фирмы, – в принципе и всё. Теперь решайте сами, как вам поступить. Надумаете – звоните, телефон у вашего представителя. Я должна покинуть вас, у меня ещё одно собрание по такому же вопросу.
И со словами:
– До свидания, надеюсь на сотрудничество, – покинула круг.
Андрей смотрел ей вслед, как она удалялась по оси двора между машинами, наклонив голову, точно боясь задеть ветви деревьев высоко наверху. Девушка двигалась как бразильянка с туго обтянутыми плотным материалом, толстыми бёдрами. Ноги при ходьбе задевали друг о друга, и тем самым создавалась видимость хромоты или какой-то ортопедической болезни у идущей.
«Интересно взглянуть, как она бегает, – домыслило левое полушарие за Хрусталёва, – только кому интересно?»
Андрей повернулся и обнаружил, что народ давно уже не безмолвствует, жарко обсуждает насущные проблемы. Первой доступной и понятной для него фразой стало выражение: «Нет денег!»
И произнесла её баба Вера в выцветшем, как и её глаза, бледно-голубоватом платке. Косынка, повязанная наподобие бонданы поверх белёсых косм, неизменная синяя кофта и эмалированное ведро для мусора в руке – вот и все главные отличия Веры Васильевны от остальных старушек двора. А курьёзный атрибут – ведро – наводил на мысль, что с ним она родилась восемьдесят лет назад и не расстанется до самой смерти. Если баба Вера сидела на лавочке, ведро стояло рядом, а если двигалась вдоль двора к мусорным бакам, оно было в руке, нередко полупустое. Дефиле вдоль окон двух домов с ведром – это старческий променад.
«Интересно, а когда она спит, куда ставит ведро – к ногам или у изголовья?» – вопрос возник сразу у обоих полушарий, а стимулировал его сторонний наблюдатель, сверив зрительный контакт с ячейкой памяти «Баба Вера». Давая лишнее подтверждение Хрусталёву, что в настоящий момент мозг работает сам по себе, информируя помимо хозяина кого-то ещё.
– Теть Вер, для вас будет десятипроцентная скидка, как ветеранам.
– Ну, нету у меня денег со скидкой или без. Нету.
И тут активисты неожиданно получили помощь из стана противников.
– Бессовестная ты, Верка, – резанула Зоя Петровна, – у сына деньги куры не клюют, а ты прибедняешься.
– Ты моего сына не тронь, о своём алкаше лучше позаботься, а то живет на отшибе в халупе, а сама к себе даже внуков прописать не хочешь.
– Не твоего ума дело, займу, если у тебя нет.
– Обойдусь, не занимала и не буду! Вон, молодухе одолжи, – кивнула баба Вера на Тоньку, женщину тридцати лет.
Антонина, мать-одиночка, с двумя детьми ютилась на пятом этаже в однокомнатной квартирке своей бабушки. Раньше бюджет семьи складывался из Тонькиных подработок, пенсии и подаяний, собранных полусумасшедшей старушкой на входе в ближайшие магазины. В то время существование было сносным, а теперь, после смерти хозяйки недвижимости, граничило с нищетой.
Вообще с подаяниями в подъезде Хрусталёва – перебор. Приблизительно полтора года назад в квартире на втором этаже проживал одинокий семидесятилетний слепой. Он регулярно стоял с протянутой рукой на многолюдном местном «Арбате», за что неоднократно получал тычки от хозяев тамошних попрошаек. Последний раз его так сильно отходили, что он через неделю умер от побоев в своей квартире. В подъезде общался только с бабой Верой, которая помнила его ещё зрячим. Она ухаживала за ним перед кончиной, вызывала скорую, но врачи не смогли помочь на дому, а ехать лечиться куда-то больной отказался.
– Этого квартирного бомжа не возьмет ни одна больница, – произнесла врач скорой перед уходом.
– Почки ему отбили, – констатировала причину его смерти баба Вера.
Кто первым начал побираться: слепой или сумасшедшая, теперь уже не выяснить, их нет. Квартиры поделили: слепого – отошла муниципалитету, ну, а бабушкина – внучке. Только Антонине от этого легче не стало: доходы резко сократились, а плата за квартиру и коммунальные услуги перестали быть льготными. Антонина работала санитаркой в больнице, подрабатывала в парикмахерской, стирая на дому полотенца. По ночам к ней ломились ухажёры, принося с собой выпивку и закуску, а иногда – детишкам печенье и лимонад, жалея денег на Пепси и Колу.
– А мне не надо, я не собираюсь домофонов ставить, – отозвалась Антонина, когда до нее дошёл смысл кивка бабы Веры.
– Тебя никто не спросит, поставим и всё, – взревел первый этаж, самый заинтересованный.
– Поставите, вызову МЧС и срежу вашу дверь на хрен. Я мать-одиночка, целый день на работе, мне некогда топтаться перед дверьми, детей нужно кормить.
– Пивом что ли? Они у тебя только пустые полтарашки на помойку оттаскивают мешками.
– Не ваше собачье дело, откуда пиво!
– Оттуда! На пиво денег не жалко, а на домофон – жаба давит.
Андрей воспринимал речь окружающих в пол-уха, ему казалось, что самое главное и «интересное» может в любую секунду произойти у него в голове, ниоткуда появится новая мысль, которую он не успеет зафиксировать в памяти, и тогда ему снова придётся мучиться и вспоминать, так же, как те цифры. Да и сходка терапевтического эффекта не давала, наоборот, раздражала. Тут же его намерения поддержали полушария, затеяв между собой диспут о жизни, а роль пассивного арбитра оставив ему.
– Какой нормальный человек будет выслушивать эту хрень, когда несколько минут назад с ним случилось такое?..
– Кстати, эта «хрень» и есть наша жизнь…
– Хотя, собственно, что произошло?! По голове не били, не ограбили, даже наоборот, подарили браслет на руку!
– Ну да, а что это за шар и свет, который оглушает, как дубина?
– Возможно – это какое-то заболевание, ну, предположим, что шизофрения так и начинается.
– Опять про болезни?! Прямо паранойя…
– Шар и свет должны видеть многие, если всё это – реальность, как и сам браслет.
– Пошли немедленно удостоверимся в наличие той самой вещицы, а вдруг её нет…
Диспут застопорился, последнее предложение оказалось весомым, заставив Андрея попятиться из людского круга. Он влетел на этаж, резко хлопнула входная дверь. Не снимая сандалий, Хрусталёв миновал коридор и в комнате обомлел. Серебристый обруч лежал на диване у боковой спинки, там, где его и оставили.
«Так-так, сейчас… – обрывки малых мыслей зажигались и гасли, не успевая формироваться в окончательные мыслеобразы». На автопилоте вернулся в прихожую, чтобы скинуть обувь. Снова оказавшись в комнате, взял в руки браслет и постарался внимательно рассмотреть, чтобы не пропустить ни одной детали, но странное желание надеть его пересилило. Снова вибрации, кольцо мягко охватывает запястье.
Что дальше? Ничего не происходило, и мир не перевернулся. Волнений не было так же, всё обыденно, как будто он надел на руку часы. Схожая утренняя процедура при уходе на работу.
С эстетической точки зрения безделушка выглядела прилично, стать другой мешали кнопки, вот если бы вместо них вставить драгоценные камушки, тогда да – женское украшение дорогого вида. На руке мужчины может сойти за «циркониевый браслет», который всё рекламировали как лечебное средство в телевизоре, но только в том случае, если вы это средство в руках не держали.
«А что, будем говорить всем для стабилизации давления, – отозвалось рационализмом правое полушарие, – не выбрасывать же сразу вещицу, даром обретённую. Вот только проверить на излучение не помешает».
Сколько времени он любовался браслетом, не засекал, процесс прервал звонок. Андрей открывает дверь, входит супруга.
– Всё, ставим домофон. Уломали бабок, – возбуждённо с порога произносит она, – прощайте сонные бомжи на лестнице по утрам, запахи в подъезде, как в общественном туалете, и шприцы на подоконниках.
– Лен смотри, что у меня, – не обращая внимания на её скороговорку, выпалил он, протягивая вперед правую руку.
– Где?.. Опять дурачишься.
– Ну, на руке.
– Отстань со своими приколами. «Что на него нашло?»
– Да ничего не нашло.
– Мне кажется про «нашло» я не говорила, – встретившись взглядом, по слогам повторила она. – « А может, и сказала, да не заметила».
«Стоп! – завелась с пол-оборота левая половинка мозга, – последнюю фразу она не говорила, рот закрыт». «Точно! – согласилась правая, – я слышу её мысли, ну, как тебя. Нужно остановиться и быть внимательней, иначе…» «Чего ты задёргался? Сам достраиваешь диалог за другое лицо, и сам же боишься! – неожиданно отступила левая». Парировать её выпад правая не успела.
– Завтра перед работой зайди в домоуправление, отдай показание счётчиков, – прервала его внутренние диалоги Ленка. «Сходит, не развалится», – добавила про себя.
– Схожу, – ответил Андрей и солидарно с обоими полушариями подытожил, – «эта штучка на руке невидима, к тому же нужно быть начеку и соображать пошустрей, что-то в ней ещё есть такое, чего мне пока не понять».
На следующий день с браслетом в кармане Андрей отправился выполнять поручение супруги. Домоуправление задержало его дольше, чем хотелось, он опаздывал на работу. Хорошо, когда свой транспорт, но удачным это утро не назовешь, казалось, вот уже нагнал время, ловко маневрируя по полосам, максимально возможно нарушая скоростной режим, вырвался на финишный отрезок, а там… – пробка.
В каждом городе имеются узкие места, где транспортные коллапсы возникают регулярно. Здесь таким местом слыл железнодорожный переезд, рассекающий крупную автомагистраль почти на самом выезде из города.
В каждом городе существуют и карманы-ловушки, где доблестные гаишники отлавливают незадачливых нарушителей. В этом узком месте был ещё и такой карман, одним словом, как в рекламе про шампунь.
Хотя переезд оснащен светофором, автоматическими шлагбаумом и барьерами, но с каждой стороны почти весь день, лишь с перерывом на обед, дежурили экипажи ДПС. В народе над этим шутили рифмовкой:
– Не только автоматическими подъемниками, но и денежными отъёмниками.
Вся фишка заключается в закрытии переезда, когда водители последних машин поневоле становятся нарушителями. Шлагбаум ещё не закрыт, но уже раздаётся звонок, и мигает красный свет. Объяснения «без вины виноватых», что звонок их застал уже на пересечении рельс, не принимаются, и развод на деньги идет как обычно по полной программе. Не всё проходит гладко, однажды переезд осиротел на полтора месяца. Гаишники отняли права у крупного чиновника соседней губернии, спешившего в гости к местному коллеге и отказавшегося по статусу платить штраф на месте. Права вернули, кормушку закрыли… временно.
Андрею предстояло слева объехать стоявшие колонной автомашины и почти перед шлагбаумом свернуть направо в тупик промзоны. После банкротства крупный завод растащили по частям для создания множества мелких частных организаций, в одной такой фирме и работал Хрусталёв.
Такую же схему объезда перед этим осуществил джип, юрко шмыгнув в проём бывших заводских ворот. Старший лейтенант ДПС невозмутимо проводил того взглядом. Автомобиль Андрея, следующий за джипом, не понравился офицеру. Полосатая палка указала на место для экзекуции.
– Нарушаем… – только и разобрал Хрусталёв из краткого монолога.
У Андрея от несправедливости перехватило дыхание.
– Можно ещё раз услышать, что я нарушил, – неубедительно возразил он, протягивая права и документы на машину.
– Пройдемте… – улыбаясь, милиционер показал на «Ладу» пятой модели с мигалкой и добавил, – разберём ваши ошибки.
Усаживаясь рядом с инспектором, Андрей уже мысленно прокручивал размеры штрафа: «Железнодорожный переезд стоит дорого, обгон перед ним запрещён!» «А мы и не делали этого, – включилось левое полушарие». «Точно! – поддержало её вторая половинка, вскрывая ячейки с дорожными правилами, – Мы, как это называется, опережали, нет объезжали».
– Я никого не обгонял, а объезжал, – ободрённый Хрусталёв озвучил предварительные размышления.
– Никто вам и не вменяет обгон, у вас иное нарушение, которое может повлечь за собой лишение водительского удостоверения, – солидно произнёс старлей, – читайте вот этот параграф, – передал ему раскрытую книгу.
– Я за очками, без них сложно, – отпросился Андрей.
Хрусталёв достал из папки очки и, не зная почему, браслет из кармана. Лёгкая вибрация и серебристый обруч на запястье. Вернувшись в машину гаишника, энергично взял с панели книгу, раскрытую на разделе «Движение через железнодорожные пути». Взгляд азартно запрыгал по тексту, спускаясь в поисках истины всё ниже, точно белка из городского парка, ловко сбегающая за кормом по древесному стволу.
– «Запрещается выезжать на переезд», не то, а вот: «Кроме того, запрещается: объезжать с выездом на полосу встречного движения стоящие перед переездом транспортные средства».
– «Сколько же брать с лоха упёртого, пятьсот или триста? Читает он, очки нацепил…»
Хрусталёв опасливо покосился на инспектора, наблюдающего сквозь прищур и лобовое стекло за переездом, губы поджаты, рот закрыт, а ладошка слегка постукивала по рулю. Имея опыт вчерашнего общения с женой с помощью браслета, Андрей сообразил, в чём дело, и, не отвлекаясь, продолжил чтение.
– «Ничего себе мыслишки у нашей милиции», – с возмущением высказалось левое полушарие.
– «А-а! Значит, мы правы», – отозвалось и второе.
– На встречную полосу не выезжал. Это статья не подходит, – уже более твёрдо произнёс Хрусталёв, передавая книгу владельцу.
– «Не хотел же сначала останавливать, бодай его теперь…», – сетовал в мыслях гаишник, но голосом добавил, – составим протокол, на комиссии разберутся.
– «Должен дрогнуть», – настаивало правое полушарие, и Андрей пошёл в атаку на инспектора, – Разметки нет, а ширина позволяет три полосы, в суд подам. Любой пристав согласится со мной, замерив проезжую часть.
– «Теряю время с этим скупым жлобом. Борец, блин, за справедливость».
– Настроения нет возиться с протоколом, на первый раз прощаю, – великодушно поучал инспектор, возвращая документы, – «Номер запомнить, прихвачу в следующий раз, вон и переезд открылся».
